Страница 5 из 12
Если люди являются кем-то, если они ценны сами по себе, то им не нужны паспорта вообще, как они не нужны европейцам, которые их используют лишь для поездок за пределы ЕС, как не нужны паспорта американцам, садящимся в самолет по водительским правам. Потому что они там равны и не хотят создавать лишних проблем таким же равным. И я не знаю, сколько еще сотен лет должно пройти в России, чтобы мы к этому пришли.
…Впрочем, жаловаться грех: новый паспорт, словно бетховеновский сурок, всегда со мною. У меня много дел: надо переоформить, например, во всех банках паспортные данные. Название учреждения, выдавшего новый паспорт, состоит из 14 слов и 102 знаков, что не вмещается ни в одну банковскую форму, но мне милостиво разрешено сокращать: «ТП № 60 ОУФМС РФ ПО СПБ И ЛО».
И я от этого практически счастлив.
Шесть соток чужой земли
Если ареал обитания сократить с одной шестой суши до шести соток, все страхи, надежды и социальные коды народа окажутся прямо под носом – и расцветут, как махровые маки в моем садоводстве под Питером
Взгляд с крыльца: разделяй и властвуй
В нашей семье с начала мая по октябрь – дачный сезон. Это значит, мы с женой каждую пятницу набиваем багажник продуктами и едем за 130 километров под Выборг, где среди лесов затеряно садоводство, в котором ведет натуральное хозяйство моя теща Марь Николавна.
Условия быта, в которых выполняют продовольственную программу садоводство в целом и моя теща в частности, таковы, что меня больше чем на выходные не хватает. Перебои с электричеством – обычная вещь. Ни канализации, ни газа, ни водопровода (не считая огородного, с мутной желтой водой из ручья). Именно здесь я легко верю в страшилку, рассказанную знакомым силовиком: что «Газпром» де-факто – банкрот. Поскольку зарубежные покупатели у него тают на глазах (это правда, поставки газа в Европу сократились на 38 %, там теперь покупают норвежский газ), а внутренний потребитель отсутствует. Что тоже правда: мы с тещей газ на даче не потребляем ни в каком виде, в отличие, скажем, от моих друзей, живущих в собственных домах во Франции. В России я вообще не знаю ни одной дачки с подведенным газом, хотя именно газификация загородных поселков и должна быть, на мой взгляд, сферой социальной ответственности «Газпрома», а не спонсирование отечественного «Зенита», немецкой «Шальке-04» и уродование крыши Петербурга саморекламой: одна полыхает аккурат над крейсером «Аврора».
Вот так моя теща и живет: без газа, дамою полусвета и полуводы, ради сбора которой нам с женой велено тащить на дачу любые емкости: эти емкости в виде ржавых ведер, кастрюль, ведерок из-под краски и чайников разбросаны там и сям по участку, образуя couleur locale, местный колорит.
Однако моя теща – невероятно легкий человек. То есть неизменная солнечность, с которой она катится пушинкой по жизни, заставляет ее, не замечая, преодолевать обстоятельства, которые другому человеку, критично и рационально мыслящему, кажутся непереносимыми. И это делает ее очень русской, то есть искренне живущей одним днем. Однако я был бы слеп, если бы не видел, что эта русская легкость принятия судьбы есть оборотная сторона ее столь же искреннего эгоизма.
Ну вот последняя печальная новость: на даче умерла семнадцатилетняя Дашка – кошка, которая, кажется, была для моей тещи не просто самым близким, но и любимым существом (и, должен честно признать, по отношению к Марь Николавне куда более отзывчивым, чем я). Теща встретила нас на даче в слезах:
– Так тяжело умирала, с кровью, так умирала!
Однако когда мы спросили, почему она не вывезла кошку к ветеринару и не попробовала спасти, теща мгновенно утерла слезы и махнула рукой:
– А смысл какой! Все равно у нее был рак желудка! Время пришло! – причем слово «рак» она употребляла не в смысле медицинского заключения, ведь ветеринар кошку так и не осмотрел, а в смысле отсутствия надобности спасать, коль нет другой потребности ехать в город: например, за пенсией.
Подозреваю, что когда моя теща узнает о моей смерти, то сперва искренне заплачет, еще через минуту воскликнет «а чего это он вдруг?», но уже через полчаса поинтересуется, кто же тогда заберет ее осенью с дачи, – и начнет диктовать список продуктов, которые нужно купить.
Это тоже часть русской традиции и русского характера, на которую я неизменно злюсь, хотя и говорю себе, что бессмысленно злиться, народ таков, каков он есть, и если ты ему будешь говорить только половину правды – что русские невероятно легки, пластичны, гибки, отходчивы, щедры, – то твой народ тебя будет любить и ты сможешь с ним сделать все, что хочешь. А если будешь говорить всю правду – что русские нерациональны, толстокожи, не знают и не хотят знать мира вокруг себя, не думают о будущем и загаживают вокруг себя землю – тебя будут ненавидеть и не дадут сделать вообще ничего.
Поэтому знайте, если кто-то говорит вам: да-да, русским принадлежит весь мир, русские самые духовные, русские самые талантливые, – вам не просто врут.
С вами явно собираются что-то сделать.
Взгляд из машины: история
Если смотреть на карту, то до нашего садоводства «Лебедевка» надо добираться сначала по международной трассе «Скандинавия», а затем поворачивать на поселок Гаврилово (там трасса областного значения).
На самом деле все не так.
Ту дорогу, что ведет от Петербурга к Выбору, трассой – да еще и «Скандинавией»! – мог назвать лишь абсолютнейший циник, каковых, по моим ощущениям, сегодня во власти процентов 80, а то и 90.
«Скандинавия» – это двухрядная дурно заасфальтированная дорога, являющаяся дорогой смерти. Не преувеличиваю: сосны по обе стороны обильно увешаны венками. Оно и понятно: «отбойника» посредине нет, разметки почти нет, в асфальте колея и любой обгон смертельно опасен. В Финляндии, Швеции, Дании или Норвегии по «Скандинавии» запретили бы ездить, а дорожных строителей судили бы примерным судом.
Трасса же на Гаврилово имела асфальтовое покрытие очень давно: при Путине она обратилась в изрытую ямами грунтовку, потому как по ней непрерывно едут многотонные самосвалы предприятия ЗАО «Хонкавааран Маасторакеннус», оно же Гавриловский щебеночный завод. Совместное, так сказать, русско-финское счастье. Какова была бы судьба гендиректора «Хонкавааран Маасторакеннус», работай он в Финляндии, страшно представить. О том, почему судьба ракеннуса в России безоблачна, в окрестностях Гаврилова не говорит только ленивый. Расходятся лишь в том, кому именно предприятие дало на лапу: председателю поселкового совета – или же губернатору Ленинградской области (и, что характерно, других версий нет. У меня, кстати, тоже).
Впрочем, я не о взятках.
В поселке Гаврилово меня неизменно потрясает гигантский цветной билборд «60 лет п. Гаврилово»: такие устанавливают в Москве, и посреди колдобин и пыли билборд воистину сюрреалистичен.
И нужно еще знать, что Гаврилово – это никакое не Гаврилово. Это финский поселок Кямяря, который Советская армия сначала захватила в 1940-м (сожжены были школа и вокзал), а затем, вторично, – в 1944-м. Когда, собственно, в госпитале от ран и скончался лейтенант Федор Гаврилов, в честь которого Кямяря, побывшее некоторое время и Каменкой, и Воскобойниковом, в итоге и назвали.
Мне ужасно жалко лейтенанта Гаврилова – мало того, что погибшего при исполнении приказа, так еще и в битве не за свою землю. И еще жаль эту землю, лежащую окрест п. Гаврилово. Это, спустя 65 лет после последнего на ней боя, – сильно загаженная земля, пыльная, грязная, с дрянными грунтовками, покосившимися заборами, шатающимися алкашами и теми лачугами, что здесь называют домами. Посреди которых и торчит рекламный щит, призывающий, видимо, торжествовать и радоваться, – хотя, по всей логике, про славную годовщину п. Гаврилово следовало бы помалкивать.