Страница 19 из 28
Пономаренко, выслушав, ему говорит: «Иди домой. Прямо из кабинета – свободен». А мужик отказывается: «Как это иди? До дома далеко, мне надо сначала свою пайку получить. А это будет завтра утром. Что я, до деревни голодным должен добираться? Нет, я подожду пайку».
Ушел, когда получил свою пайку.
Ещё один сиделец. Поэт. Написал поэму «Сталин». Начинается первая строка со слова на букву «В», вторая – на «О», третья – на «Ш». В результате – акростих, получается, «Сталин – вош». Пономаренко отпускает его и говорит посадившим: «Вы – неграмотные люди. «Вошь» пишется с мягким знаком».
В итоге почти всех отпустил. Конечно, в местных органах и ведомствах были недовольные – это была их работа. Но Пантелеймон Кондратьевич сказал: «Решайте, по какую сторону тюремной стены вам больше нравится». Недовольные, видимо, быстро поняли, что это – не острословие, а предупреждение, и все пошло, как надо.
Когда Пономаренко докладывал об этом на Политбюро, Сталин сказал: «Передайте товарищам наше сочувствие, а поэту скажите, пусть и о тараканах не забывает. Дураков у нас ещё много».
Особенно усердствовавший в репрессиях Хрущев принял это, видимо, на свой счёт. И, встав во главе государства, мстил. В том числе за то, что дела у Пономаренко шли лучше, чем у Хрущева. И Пономаренко раньше Хрущева был назначен секретарем ЦК ВКПб. Что, конечно, очень сильно ударило по самолюбию самовлюбленного Хрущева. За что он и отомстил.
Это один из многих эпизодов работы Пономаренко в Белоруссии. До конца жизни он сохранил к Сталину самое высокое уважение. Очень его ценил, считал великим деятелем истории.
И.В. Сталин. Портрет работы Петра Толкачева.
Cемейное воспитание
Артём Фёдорович – человек редкой истинной интеллигентности, такта. Настоящий мужчина: с понятиями о чести по отношению к женщинам, родине и готовности всегда служить ей и защищать её от врагов, как уже делал и во время войны, и готов сейчас: от врагов государства. Хорошее воспитание чувствуется во всех действиях и поступках Артёма Фёдоровича. Интересно узнать, в чём заключалось воспитание в семье Сталина.
+ + +
Корр.: Какие разговоры велись в кругу семьи? При вас, детях, обсуждались происходящие в стране и мире события?
А.С.: Разговоры при нас велись в пределах допустимого и нашего понимания, а что мы не понимали, нам разъяснялось на соответствующем возрастном уровне. Никогда не было, чтобы нас гнали: «Выйдите!» Иногда мы сами понимали, что уже не время или просто надо выйти нам из-за стола. Но многие вполне серьёзные разговоры велись при нас. Иногда Сталин рассказывал мне о моём отце, с которым они дружили, говорил, что отец был настоящий сознательный большевик, никогда не колебался, не сомневался, был бесстрашный и очень стойкий, он глубоко и стратегически мыслил, понимал вопросы политики. Даже будучи в большом отрыве от страны, оказавшись в Австралии, не имея иногда прямой связи, принимал абсолютно правильные решения, которые не расходились с мнением Ленина здесь. Хотя слова «гордиться» в таких разговорах у нас не было в ходу, но, например, когда Сталин подарил мне книгу, подписал её: «Дружку моему Томику с пожеланиями ему вырасти сознательным, стойким и бесстрашным большевиком». Устно добавил: «Таким был твой отец, ты должен быть таким же». Вообще Томом меня дома звали потому, что моего отца, когда он был в Австралии, звали «большой Том».
Корр.: Каким было отношение Сталина к друзьям и детям погибших друзей?
А.С.: Да возьмите Патоличева. Отец Патоличева был командиром кавалерийской бригады Первой конной армии. Выдающимся командиром. Он погиб в бою. А сын был секретарь обкома, министр. Значит, он не забыл о Патоличеве.
Корр.: Как Сергей Яковлевич Аллилуев относился к Сталину? Изменились ли их отношения после смерти Надежды Сергеевны?
А.С.: Отношения у них были очень хорошие, дружеские. Сталин относился к нему с большим уважением. И начались их отношения именно как друзей-единомышленников. С Сергеем Яковлевичем они были почти одногодками. Последние годы с начала тридцатых годов Сергей Яковлевич жил на даче в Зубалово. Сталин туда приезжал, навещал его. Когда они встречались, чувствовалось взаимное уважение и старая настоящая дружба. И даже, может быть, горе-смерть Надежды Сергеевны- их ещё больше сплотило. Чувствовалось уважительное человеческое взаимоотношение и родственные отношения – нормальные, очень светлые. И всякие разговоры, что кто-то кого-то в чем-то подозревал или упрекал… Никогда я этого не видел, не слышал и не чувствовал. Мы до последнего времени, до начала 40-х годов, встречались с Сергеем Яковлевичем. У меня есть его письма, в частности, о том, что происходило с близкими ему и мне людьми, и даже фактически письмо-прощание Сергея Яковлевича, написанное им мне незадолго перед его смертью весной 1945 года. Он, видимо, чувствовал что-то и прощался со мной. А когда в первых числах ноября 1938 года (1 или 3 числа, запамятовал) умер брат Надежды Сергеевны Павел Сергеевич, в это время Сергей Яковлевич был в Сочи. Он приехал. Мы с матерью были на похоронах. И он сказал моей матери при мне, я это слышал: «Лиза, Павлуша кому-то помешал».
Корр.: Когда вы впервые услышали домыслы, что Сталин жену убрал?
А.С.: Когда появились передельщики-перестройщики-демократы об этом стали много говорить. Тогда, после смерти Надежды Сергеевны, такие слухи тоже прошли. Но были короткими и быстро заглохли. Ну, а тогда ходили разговоры, что Сталин женился на дочери Кагановича. Но та была девочкой, в школе училась, потом замуж вышла. Так что ничего и близко не было.
Корр.: Может быть, стиль Сталина в одежде – френч, сапоги – это дань непростому времени?
А.С.: Эта форма – полувоенная, такой стиль у него сохранился с довоенной поры. Сапоги – это кавказская привычка: на ногах чувяки или сапоги. Фуражку или шапку-ушанку носил. Дома ходил в холщовых брюках домашних, курточке полотняной, ее иногда снимал и оставался в рубашке хлопчатобумажной, похожей на солдатскую. В гражданском костюме я его никогда не видел. На отдыхе он в полотняном костюме ходил: тужурка застёгивающаяся, иногда он её расстёгивал, внизу – белая рубашка. Трудно было увидеть его в чём-то новом. Один раз, это было ещё при Надежде Сергеевне, Сталин пришёл домой, а там висит новая шинель. Увидев её, он спросил: «А где моя шинель?» Отвечают, мол, той уже нету. Тут он сразу вспылил: «За казённые деньги и счёт можно каждую неделю шинели менять, а я бы в той ещё год ходил, а потом спросили бы, нужна ли мне новая?» Выговор сделал серьёзный. Он очень рачительно относился к средствам, которые шли на обеспечение его и его семьи, внимательно следил, чтобы не было никаких перерасходов и никчемных трат. Это привычка тех людей, которые считали партию и государство своим детищем. Когда мой отец, к примеру, ездил за рубеж, а это было нередко, мама рассказывала, с каким восторгом он говорил, сколько привёз обратно валюты, не потратив.
Корр.: Хотя выдавали, наверное, под завязку?
А.С.: Думаю, знали: кто лишней копейки не потратит, тому больше можно дать, все равно привезет. После гибели отца не успели сдать оставшиеся у него то ли 50, то ли 150 долларов. И когда в Америку на лечение (у него были проблемы с кровью) поехал профессор Тутышкин – это первый нарком здравоохранения советской Украины, коммунист, друг отца, они знакомы были ещё по 1905 году, – мать ему эти доллары отдала. Это были 1920-е годы. И я помню, как обрадовались, что есть эти деньги. Мать не собиралась тратить их на себя.