Страница 2 из 15
Я, на мгновение обо всем забыв, залюбовался ею. Полные губы — чуть намечается форма сердечка, но именно что чуть. Не дотягивая до глянцево-журнального эталона, губы кажутся намного естественнее и красивее. Большие серо-зеленые глаза с пушистыми, длинными от природы ресницами. И дополняющий все это великолепие ироничный взгляд, как будто постоянно провоцирующий. На подвиги? На глупости? На откровенность? Длинные светлые волосы — от рождения светлые. Крашеные современные офисно-планктонные блондинки могут только позавидовать такой длине и такому цвету. Королева, которая уверена, что нашла своего короля. Жаль, король в этом не уверен. Да и какой я король — валет, не более. И даже не козырной.
И, смазывая впечатление, перед глазами встала Машка. Строгая прическа, темные густые волосы ухвачены в косу. Яркие карие глаза смотрят то ли насмешливо, то ли обвиняющее — мол, что ж ты, козел, живую жену с любовницей сравниваешь. Даже губы, узковатые — но я помню, насколько нежные и теплые, — чуть изогнуты полузаметной усмешкой. Маша, Машка, Маруська, не отпускаешь ты меня.
И в очередной раз за утро я про себя отметил: «Ненавижу баб».
Каким-то женским чутьем Ленка заметила мой взгляд. Обернулась и подмигнула:
— Что так изучаешь внимательно?
— Любуюсь. И не верю.
Лена чуть притопила педаль газа, и машина вырвалась вперед из потока товарок за мгновение до красного света, прорвавшись на желтый сигнал светофора.
— А ты верь. Твоя. А ты мой — и даже не дергайся, не убежишь.
— И от бабушки ушел, и от дедушки ушел, — неловко пошутил я.
— А от такой симпатичной лисички, как я, не уйдешь.
— Не уйду, — согласился я, хотя уверенности не ощущал. Может, я все же Машку люблю? А бегаю по бабам от дури и скуки? Иначе почему так муторно в душе.
— Что, сынок, прыщавого подростка в себе так и не перерос? — сказал бы отец.
И, наверное, оказался бы прав.
Лена быстро наклонилась и чмокнула меня в щеку. Потом, глянув коротко на дорогу и не заметив в ближайшие метров двести каких-либо препятствий, посмотрела уже серьезно:
— Иван, я понимаю, что тебе тяжело все менять. Просто знай, я тебя люблю. И все будет хоро…
Время, звонко щелкнув, как сломавшиеся часы, резко замедлило ход. Лена начала заваливаться на меня, я попытался ее подхватить, но так и замер, не дотянувшись совсем чуть-чуть. Не мог отвести взгляд от ее глаз — зрачки Лены мгновенно расползлись темным пятном на всю радужку, утопив зеленый цвет в мрачной трясине. В этом было нечто настолько пугающее, что я все никак не мог протянуть руку. Самое страшное, что взгляд ее за секунду стал пустым и бездонным, как след от упавшего камня в ряске пруда. Руки Лены безвольно соскользнули с рулевого колеса — машину резко начало заносить. Но не успел автомобиль развернуться перпендикулярно дороге, как удар сзади размазал меня по сиденью. Затылок основательно приложило о подголовник. Я еще успел краем глаза заметить, что впереди наперерез нам вылетает с перекрестка синяя иномарка, но тут время снова набрало ход с триумфальным грохотом и треском — и от нового удара я полетел головой вперед в лобовое стекло.
Щелк.
Боли не было. Показалось, что шея благополучно сложилась и ушла в плечи. Руки запоздало метнулись прикрыть голову, но только лишь не позволили лицом на излете треснуться о торпеду. Зазвенело в ушах, и на мгновение от хлесткого удара отнялись кисти рук.
Щелк.
Где-то рядом звонко хлопнуло рассыпающееся стекло. Взревел сигнал грузовика. Вслед ему пронзительно рявкнула сирена «скорой», но тут же замолкла. Донесся еще один аккорд столкновения.
Щелк.
Еще один удар — но более мягкий. Тело по инерции бросило влево — больно приложился плечом о руль. Донесся издалека отчаянный крик женщины. Еще несколько звучных ударов, но где-то совсем-совсем далеко.
И машина остановилась.
Я неуверенно вытянул руку, открыл дверь. Не верилось, что все кончилось. Вот только что — все?
Тело плохо слушалось, набитое по ощущениям ватой и по факту адреналином. Это только кажется, что с выплеском гормона ты превращаешься в терминатора. Скорее уж в Буратино, пока организм не поймет, что со всем этим допингом делать. Потом будешь бегать живчиком, но первые секунды — это всегда ступор.
В ушах ощутимо звенело, и зрение немного туманилось. Выбравшись, я пошатнулся и оперся о крышу автомобиля. Мутным взглядом окинул окрестности — и мне открылась картина такой аварии, что голливудские режиссеры слюной бы захлебнулись от зависти. Русский масштаб и удаль.
За нами стояло штук семь разбитых машин — именно они и смягчили удар фуры. Дальние легковушки исковеркало так, что мне сразу стало понятно — выжившие там если и есть, то ненадолго. Из автомобилей уже повылезали люди и ошалело метались между ними. В сам грузовик крылом влетела «скорая». Водитель уже обкладывал дальнобойщика трехэтажным, а врач с медсестрой деловито выковыривали кого-то из ближайшей разбитой машины. Синяя иномарка, которая и подставилась под нас, развернулась практически на сто восемьдесят, из нее никто пока не появился. Стоило бы пойти глянуть, выжил ли там кто, но меня больше сейчас волновало — что с Леной. Тяжелое предчувствие сжало горло ледяным хватом — вспомнились расширенные зрачки. Гадкий признак, ой, гадкий. Мысленно обругав себя за слабость, я на подгибающихся ногах обошел автомобиль и открыл дверь.
Лена с разбитым лицом лежала на руле. Открытые глаза смотрели в мою сторону слепо и бездумно. Уже по внешнему виду стало ясно, что проверять незачем. Но все же во мне сработали условные рефлексы врача. Я попытался прощупать пульс — ничего. Прикрыл ее глаза ладонью и резко убрал руку — реакции на свет тоже не было.
С каким-то накатывающим ужасом — не хотелось верить, что она вот так просто умерла, — провел ладонью по своему лбу и почувствовал маслянистую влагу. Глянул — багряный след на руке.
И пришел в себя. Резко и сразу. Как будто собственная кровь убедила в реальности происходящего.
Уже уверенно и четко вытащил Лену на асфальт, внимательно осмотрел. Переломов нет, череп вроде в порядке, шея не сломана, чуть разбито лицо, но именно что чуть.
Мертва. Абсолютно. Точно.
В груди полыхнула давно не испытываемая злость. Привык уже по работе, что люди умирают. А вот оказывается, к смерти знакомого — близкого? — человека оказался совсем не готов.
Издалека, похоже, что с параллельной улицы, раздался звук взрыва. Завыли сирены пожарных. Что ж за херня творится?
Еще раз для уверенности прощупал сонную артерию Лены.
Ноль.
Глянул на часы — по ощущениям прошло не более двух-трех минут с момента аварии. Ощущения не соврали. А значит, шанс еще есть. Примерился и как по учебнику дважды четко ударил кулаком в прекардиальную область.
Проверил пульс.
Ничего.
Сложил ладони на груди Лены и резко провел тридцать компрессий — Пал Палыч из академии точно бы четверку поставил, если бы увидел своего ученика. Пятерок Палыч принципиально не признавал, мол, лучшая пятерка — оживший пациент.
Я на мгновение закрыл глаза, внутренне собрался и начал делать Лене искусственное дыхание.
Тридцать компрессий, два вдоха, тридцать компрессий, два вдоха…
Проверить пульс.
Ноль.
Прервался и быстро набрал «скорую». Линия ответила короткими гудками.
И снова. Тридцать компрессий, два вдоха…
Проверка.
Тридцать компрессий, два вдоха.
Снова попробовал набрать «скорую» — тот же нулевой результат.
И снова три десятка компрессий, два вдоха.
Наконец я резко отстранился.
Дальше не было смысла продолжать. Это только в американских фильмах главный герой реанимирует-реанимирует героиню — а она открывает удивленные глазки минут через двадцать и романтично обнимает спасителя. В реальности все немного быстрее заканчивается. Пятнадцать минут — гарантированная смерть мозга. Десять минут — с большой вероятностью потерпевший получит диэнцефальные нарушения на всю оставшуюся жизнь. То есть главная героиня очнется в лучшем случае доброй и послушной идиоткой — хотя, исходя из голливудских стандартов, главный герой только рад будет.