Страница 108 из 156
Правда, Волынь раньше входила в состав Российской империи, но там «украинских» земель не существовало, поскольку малороссы считались частью русского народа. Галиция же никогда не входила в состав России, если не считать таковым моментом короткую русскую оккупацию в начале Первой мировой. Может, это было еще раньше? Но тогда нужно брать Русь или Галицко-Волынское княжество, а они советской наукой не считались «украинскими» государствами: в научной литературе всегда звучал термин «южнорусские земли», «югозападная Русь». А может, предыдущей формой единства украинских земель считалось краткое пребывание Красной армии на Западной Украине в 1920 г.?
Соратник
Андрей Мельник. Ближайший соратник Коновальца с Первой мировой, после его гибели возглавил ОУН, в 1941 г. распавшуюся на ОУН Бандеры и ОУН Мельника. Имел более умеренные, чем у Бандеры, политические взгляды, благодаря чему, видимо, и не был уничтожен советской агентурой. Умер своей смертью в 1964 г.
Ладно, не будем придираться к идеологическим заклинаниям. Короче, Западная Украина была присоединена к Украинской ССР, что и подтвердило Народное собрание, созванное новой властью для легитимации «воссоединения». «Собиралось» это собрание очень выборочно, чтобы не допустить в него людей, почему-то не желающих «воссоединения» (или не желавших его в советском понимании). Сделать это было несложно, поскольку все политические и общественные организации, кроме коммунистической партии, были запрещены новой властью и прекратили свою деятельность. Греко-католическая церковь, как представлялось, доживала свои последние дни.
Весьма вероятно, что приход Советов какой-то частью населения Западной Украины воспринимался с оптимизмом, поскольку политическая судьба украинцев в Польше не была счастливой. А в СССР существовала, хоть и советская, но все-таки Украинская республика. Реалии советской власти были, конечно, пугающими, если вспомнить коллективизацию и геноцид 1933 г., но западные украинцы не сталкивались с этими масштабными целенаправленными несчастьями непосредственно, да и кто об этих трагедиях знал в мире вообще? Можно ли было надеяться, что с ними так поступать уже не будут? Жизнь показала, что оптимисты в этом вопросе очень жестоко ошиблись.
Борьба с буржуазией и другими классово чуждыми элементами, коллективизация, преследование национальной интеллигенции и всех, кто был ранее связан с политикой и общественной деятельностью, привели к тому, что тюрьмы НКВД быстро переполнились. В них приехавшие с «воссоединившего» востока специалисты заплечных дел с энтузиазмом взялись за привычное дело. Видимо, уже тогда те люди, которые хлебом-солью встречали Советы, очень сильно об этом пожалели и стали подумывать о том, не пострелять ли в спину «освободителям». Безусловно, западные украинцы не могли полюбить людей, уничтожавших их за любовь к родине. О людях судят по делам их, а не по каким-то расчудесным «воссоединениям». Из советского «освобождения» Западной Украины для ее населения получилась очень и очень кровавая «карамелька».
Однако политическая национальная жизнь не прекратилась полностью. Ведь запретить можно было только «разрешенные» до того политические организации. Те же, кто был в подполье при поляках, оставались там и при Советах. Речь, понятное дело, идет об ОУН. О буднях украинских националистов в последующие годы мы расскажем, основываясь на итоговой публикации рабочей группы историков, созданной при украинской Правительственной комиссии по изучению деятельности ОУН-УПА: «Организация украинских националистов и Украинская повстанческая армия» (2005); в частности мы исходим из результатов исследований Ивана Патрыляка, Владимира Дзёбака, Анатолия Кентия и Александра Лысенко.
Для оуновцев, также как и для мировой общественности, оккупация Западной Украины явилась неожиданностью. В хаосе падения Польши часть членов организации пыталась уйти из-под советской оккупации на Запад, но, конечно, большинство осталось. Критическая ситуация помогла наиболее радикальным и уже ранее осужденным членам ОУН: им удалось освободиться из тюрем и лагерей при отступлении польских войск. Если говорить о масштабах организации на то время, то, по подсчетам Ивана Патрыляка, в конце 1939 г. количество членов ОУН не превышало 8–9 тыс. человек, а вместе с наиболее активными сочувствующими — 12 тыс. Популярность оуновских идей в массе населения могла бы дать значительно большие цифры, но измерить ее сложно. Новая расстановка сил в регионе не изменила основной цели ОУН (революционное восстание), разве что изменился противник — вместо польской оккупации пришла советская.
Расплывчатая «Западная Украина»
(1) Карта Западной Украины из Малой советской энциклопедии (М., 1932, т. 9). Можем, сравнивая с соседней картой 1940 г., увидеть, что после «Золотого сентября» представления о том, каковы пределы Западной Украины, несколько изменились. Рекомендую обратить внимание на район Бреста. В 1932 г. — это «Западная Украина», после 1939 г. — уже «Белоруссия». Это иллюстрация к тому, как брали во внимание этнические границы при формировании советских национальных республик.
(2) Фрагмент карты УССР из учебника «Історія України. Короткий курс» (К., 1940). Здесь изображены присоединенные к СССР в 1939–1940 гг. западноукраинские земли, достаточно, как мы заметили, спонтанно отделенные от «западнобелорусских» и соседствующие с «Областью государственных интересов Германии». Как было сказано в этой книге, «ленинско-сталинская национальная политика, огромный опыт построения социализма в СССР, освобождение народов Западной Украины, Западной Белоруссии, Бессарабии, Северной Буковины, Литвы, Латвии и Эстонии показывают народам остального мира путь к свободе и настоящей независимости». Повезло «народам остального мира», что не до всех это счастье добралось.
Правда, активность в этом направлении заметно отличалась в верхах и низах организации. Руководство («Провид украинских националистов» — ПУН) во главе с Андреем Мельником стояло на более сдержанной позиции, считая, что вооруженное выступление следует отложить до ухудшения отношений между СССР и Германией или войны СССР с каким-либо другим государством, иными словами, подождать очередной дестабилизации ситуации в регионе. Радикальная же часть организации — молодежь во главе со Степаном Бандерой — считала, что ждать не стоит, восстание само по себе нарушит status quo и заставит вмешаться третьи силы — например, Рейх, который демонстрировал понятный интерес к украинским делам. Портило отношения между двумя частями организации и то, что Провид состоял из людей, которые уже давно находились в эмиграции, «обросли бытом», семьями и слабо ориентировались в положении на местах; молодежь же жила в гораздо более опасных условиях, занимаясь непосредственной подрывной работой против всех оккупантов, не боясь попасть под пули и угодить в лагерь. Но и те, и другие пока связывали свои надежды с немцами, которые единственные могли конкурировать с Советским Союзом в Восточной Европе, но пока ничем не давали понять, каково же их видение украинских перспектив. Без союзника было не обойтись, поскольку жесткий советский режим, естественно, не позволял создать какие-либо запасы оружия и подготовить кадры будущей революционной украинской армии.
Хотя воспользоваться «советизацией» тоже предоставлялось возможным. Оуновцы активно пытались «легализоваться», т. е. попасть в органы местной власти или в новообразованные комсомольские ячейки. Последние иногда полностью состояли из оуновской молодежи. Сеть низовых организаций ОУН расширялась, и Бандера считал, что нужно проявлять активность, т. к. национальная революция должна была вырасти из более мелких вооруженных акций, которые создавали бы хаос и вызывали ощущение нестабильности, усиливали брожение в массах. Неминуемые человеческие потери не считались членами организации бессмысленными, ведь оуновская молодежь воспитывалась на культе героев и жертвенности ради идеи. Деятельность Организации за предыдущие десять лет подготовила целое поколение потенциальных героев и мучеников за идею.