Страница 79 из 190
Итак, убийство зиновьевцами Кирова, с точки зрения политических последствий, не принесло оппозиции реальной пользы. Однако это не означало, что заговорщики прекращали свою деятельность. На процессе антисоветского троцкистского центра, состоявшемся 23-30 января 1937 года, рассказывая о своем разговоре с Бухариным, состоявшемся уже после покушения на Кирова, Радек показал:
«Мы пришли к убеждению, что это убийство не дало тех результатов, которых от него могли ждать организаторы убийства. Оно не оправдало себя, не было ударом по ЦК, не вызвало сочувствия в народных массах, как рассчитывали троцкисты-зиновьевцы, а наоборот, дало объединение народных масс вокруг ЦК… Мы уже тогда сказали себе: или этот акт, как результат тактики единичного террора, требует окончания террористических акций, или он требует идти вперед к групповому террористическому акту.
Бухарин мне сообщил, что у них в центре многие думают, что было бы легкомыслием и малодушием на основе результатов убийства Кирова отказываться вообще от террора, что, наоборот, нужно перейти к планомерной, продуманной, серьезной борьбе, от партизанщины - к плановому террору. По этому вопросу я говорил в июле 1935 года и с Бухариным, и с Пятаковым, и с Сокольниковым.
Вышинский : Вы стояли за первую или за вторую систему террористической борьбы?
Радек : Я стоял за старую систему до момента, когда пришел к убеждению, что эта борьба есть партизанщина. Поэтому я стоял за планомерную террористическую борьбу.
Вышинский : Придя к заключению о том, что необходимо перейти к групповому террору, вы приняли какие-либо меры к тому, чтобы эту борьбу организовать?
Радек : Принял. Поставил в июле 1935 года сначала перед Пятаковым, а после в разговоре с Сокольниковым вопрос: мы продолжаем борьбу или ликвидируем ее?
Вышинский : Каков был ответ?
Радек : Ответ был: «Продолжаем». Тогда мы решили покончить с таким положением, когда никто не несет ответственности за террористическое дело. Мы решили вызвать Дрейцера, которого считали наиболее подходящим для руководства террористическими актами после ареста Мрачковского, с ним выяснить, что полагается делать, и совместно выработать план».
Вызов Дрейцера из Кривого Рога был предпринят еще в начале 1935 года. Радек рассказывал на процессе: «Я написал Дрейцеру письмо в категорической форме, что «к концу февраля, к началу марта, ты должен быть», и получил от него ответ: «Приеду».
Работавший заместителем начальника строительства Криворожского завода еврей Ефим Дрейцер в годы Гражданской войны был комиссаром дивизии, поэтому он имел тесные связи с бывшими сослуживцами. Приблизительно в это же время в Криворожье с Дрейцером встретился и начальник штаба 18-й авиабригады Борис Кузьмичев.
Уже после ареста, 21 августа 1936 года, Кузьмичев писал в письме Ворошилову: «В 1935 году я проездом с Дальнего Востока в Запорожье остановился у Дрейцера - в то время он был членом ВКП(б), носил ордена и являлся замначальника Криворожского строительства. Он по телефону мне сообщил, что у него гостил Туровский, который только что уехал, и что сам Дрейцер тоже через 1-2 дня уезжает, поэтому мне можно будет остановиться у него на квартире. Я так и сделал».
На очной ставке Дрейцер дал показания, что во время этой встречи Кузьмичев «сам предложил свои услуги» для убийства Ворошилова. А через 10 дней после письма Ворошилову, на допросе 1 сентября, подробные показания о подготовке террористического акта против наркома обороны дал и Кузьмичев.
Заговорщики не только готовили теракт против Ворошилова. Напомним примечательный штрих, что «с гостившим» у Дрейцера комкором, евреем Семеном Абрамовичем Туровским, Тухачевский еще в 1928 году «договорился о необходимости выявления недовольных людей».
И все- таки самым «недовольным» всем, что происходило в СССР, был Троцкий. Он не мог примириться с успехами «государства Сталина», как он его называл. Не исключая из арсенала способов свержения Сталина методом терроризма и путча, он искал и другой путь. Он разражался вспышками ненависти и рассчитывал, что в случае нападения извне Советский Союз потерпит поражение. Назначение Гитлера в январе 1933 года рейхсканцлером Германии он встретил с большой надеждой. Уже в апреле 1934 года Радек получил очередную подробную инструкцию Иудушки Троцкого.
«В письме… - рассказывал Радек, - Троцкий ставил вопрос так: приход к власти фашизма в Германии коренным образом меняет обстановку. Он означает войну в ближайшей перспективе, войну неизбежную, тем более что одновременно обостряется положение на Дальнем Востоке.
Троцкий не сомневался, что война приведет к поражению Советского Союза. Это поражение, писал он, создает реальную обстановку для прихода к власти блока, и из этого он сделал вывод, что блок заинтересован в обострении столкновений.
Троцкий указывал в этом письме, что он установил контакт с дальневосточным и неким среднеевропейским государством и что он официозным кругам этих государств открыто сказал, что блок стоит на почве сделки с ними и готов на значительные уступки и экономического, и территориального характера. Он требовал, чтобы мы в Москве использовали возможность для подтверждения представителям соответствующих государств нашего согласия с этими шагами. Содержание письма я сообщил Пятакову».
Таким образом, уже в 1934 году Троцкий предпринял реальные шаги для установления контактов с официальными кругами Германии и Японии; он предлагал СССР на «продажу» - и оптом, и в розницу. Может возникнуть возражение, что еврей Троцкий не мог пойти на сделку с юдофобом Гитлером. Но, во-первых, в 1934 году еще ничто не говорило о крайней форме политики руководителя Германии в еврейском вопросе, и даже не помешало англосаксам заключить Мюнхенскую сделку. Во-вторых, ради победы над Сталиным Троцкий мог войти в сговор с самим дьяволом.
Уже вскоре германские официальные круги стали изучать вопрос о реальной весомости услуг Троцкого. Навестивший в это время Радека в «Известиях» Сокольников рассказывал ему: «Представляете себе, веду в НКИД официальные переговоры. Разговор кончается. Переводчик и секретарь вышли. Официальный представитель одного иностранного государства г… очутился передо мной и поставил вопрос: «Знаю ли я о предложениях, которые Троцкий сделал его правительству?» Сокольников ответил, что знает, «это серьезные предложения и советы… я и мои единомышленники с ними согласны».
Такой разговор произошел в мае 1934 года. Радек пояснял, что заместитель наркома иностранных дел Сокольников (Гирш Янкелевич Бриллиант) отреагировал на этот демарш уверенно, поскольку «Каменев его еще раньше предупреждал о том, что к нему или ко мне могут обратиться представители иностранной державы».
Это показание Радека важно тем, что оно заставляет иными глазами посмотреть на убийство Кирова. Каменев был информирован о контактах Троцкого с немцами; и террористический акт против видного члена сталинского Политбюро должен был стать серьезным козырем в руках оппозиции. Логика намерений заговорщиков была достаточно проста. Громкая террористическая акция могла свидетельствовать не только о серьезности намерений ее лидеров, но и о реальных возможностях оппозиции внутри СССР. Поэтому спешный отъезд из Ленинграда германского консула - сразу после убийства Кирова - имел весьма осмысленную подоплеку.
Радек признался и в собственных контактах с немцами. Он свидетельствовал, что осенью этого же года на одном из дипломатических приемов подобный разговор с ним начал «дипломатический представитель среднеевропейской державы».
«Он сказал, - показывал на суде Радек, - «наши руководители (он это сказал конкретнее) знают, что господин Троцкий стремится к сближению с Германией. Наш вождь спрашивает, что означает эта мысль господина Троцкого? Может быть, это мысль эмигранта, когда ему не спится? Кто стоит за этими мыслями?
Ясно было, что меня спрашивают об отношении блока. Я сказал ему, что реальные политики в СССР понимают значение германо-советского сближения и готовы пойти на уступки, необходимые для этого сближения». Радек пояснил, что речь шла не о позиции официального правительства, а о намерениях деятелей «реальных» оппозиционных сил.