Страница 22 из 190
Впрочем, Троцкий позже даже не скрывал того, что в это время он вел активную подрывную работу всей семьей. Давая характеристику помогавшему ему сыну - Льву Седову, носившему фамилию жены Троцкого, - он писал: «Его [Л. Седова] работа в Алма-Ате в течение этого года была поистине беспримерной. Мы называли его нашим министром иностранных дел, министром полиции и министром связи. Выполняя все эти функции, он должен был опираться на нелегальный аппарат».
Конечно, Сталин не мог не отреагировать на эту «беспримерную» нелегальную антисоветскую деятельность семьи. Примечательно, что он прекратил ее в день 5-й годовщины с момента смерти В.И. Ленина. 21 января 1929 года некоронованный лидер оппозиции Троцкий был выслан из Советского Союза в Турцию.
И только совсем недавно стало известно о перехваченном шифрованном письме, направленном Троцкому накануне высылки из СССР. В нем некий Абрам из Нью-Йорка писал: «Правительство названной вами страны гарантирует вам визу и неприкосновенность лишь в случае передачи захваченной вами власти в известные вам руки. Материальная сторона совершенно обеспечена».
Партийный псевдоним Абрам принадлежал Мартину Аберну, члену коммунистической лиги Америки, настоящее имя Марк Абрамович. В Четвертом (троцкистском) Интернационале он, естественно, будет отвечать за финансы.
Далее в шифровке говорилось: «Переписка признана недопустимой. Указанный вами проект вашего возглавления активной борьбы с Кенто будет, конечно, принят, хотя пока встречает сомнение - не переоцениваете ли вы своей популярности и его бездарности». Кенто - уличный герой старого Тифлиса, родственный парижскому Гаврошу; так Троцкий и его сторонники называли Сталина.
Но кому и какую власть должен был уступить Троцкий, лишившийся уже всех официальных постов? И кто мог усомниться в дееспособности Лейбы Бронштейна в качестве альтернативы советскому вождю?
Вразумительного ответа на эти вопросы нет. Можно лишь предполагать, что говорить с ним таким тоном могли либо руководители тайной масонской ложи, либо представители крупного бизнеса, оплачивающие политическую карьеру своего агента. Но в любом случае это были люди одной с Троцким национальности.
Символично и то, что из Одессы «патриарха бюрократов» вывозил пароход «Ильич». Прибыв в Константинополь, он поселился на Принцевых островах. И уже в феврале в интервью немецкому писателю Эмилю Людвигу на вопрос: «Когда вы рассчитываете выступить снова открыто?» - Троцкий ответил: «Когда появится благоприятный случай извне. Может быть, война или новая европейская интервенция, тогда слабость правительства явится стимулирующим средством».
Не может быть сомнений в том, что Троцкого не интересовала судьба Советского Союза и его народа. Его не заботили перспективы страны и ее будущее, но теперь после идейного и политического поражения он уже не мог остановиться. Разъедавшие его тщеславие, жажда самоутверждения и злоба, словно раковые метастазы захватили его мозг, и, подогреваемый надеждами на месть, он был готов на все, чтобы уничтожить Сталина.
Сделать это было возможно тремя способами: либо взорвать СССР изнутри, либо натравить на него внешних врагов, но самым простым было убить Сталина. Троцкий не пренебрег ни одной из этих возможностей. Уинстон Черчилль пишет: «Троцкий… стремился мобилизовать всех подонков Европы для борьбы с русской армией». Но начинал он с подонков внутри страны и, как показывает ретроспектива событий, он немало преуспел в этом деле.
И все- таки может показаться непонятным: почему Сталин выпустил своего основного противника за границу? Почему не прислушался к совету М. Ольминского, предостерегавшего его от намерений «утопить щуку в реке»?
Безусловно, принимая такое решение, Сталин не мог не учитывать реакции внешнего мира. В случае осуждения лидера оппозиции Запад, несомненно, обвинил бы его в «недемократичности» политики и прочих грехах. Пожалуй, важно обратить внимание на другое: какими бы мотивами ни руководствовался Сталин, - он не боялся Троцкого. По существу он поступил так, как действует человек, выгоняя из квартиры назойливую муху.
Однако, покидая страну, Троцкий успел хлопнул дверью. Словно прощальный привет от него «Коле Балаболкину», 20 января 1929 года вышла в свет подпольная троцкистская брошюра с записью беседы Бухарина с Каменевым. Публикация показала, что еще полгода назад Бухарин начал договариваться о совместных действиях с троцкистами. Практически это выглядело так, что за спиной руководства партии, скрывая свои намерения, лукавый двурушник вступил в сговор с ее противниками.
Поэтому открывшееся 30 января объединенное заседание Политбюро ЦК и ЦКК ВКП(б), продолжавшееся до 9 февраля, было посвящено разбору этих «переговоров». Уличенный в нравственной нечистоплотности и двурушничестве, лидер «правых» уклонистов судорожно пытался сохранить хотя бы остатки самолюбия и сразу перешел в наступление.
Уже в первый день, 30 января, Бухарин и его сторонники огласили декларацию. В ней они обвинили Сталина в проведении гибельной политики индустриализации на базе «военно-феодальной эксплуатации крестьянства», разложении Коминтерна и потворстве бюрократии.
Сталин выступил на заседании в последний день. Проявляя добрую волю, 9 февраля он предложил Бухарину очередной компромисс. Он мог состояться на следующих условиях: признание Бухариным ошибкой переговоров с Каменевым. Признание того, что утверждения от 30 января «сделаны сгоряча, в пылу полемики» и отказ от них; признание необходимости дружной работы в Политбюро. Отказ от отставки с постов в «Правде» и Коминтерне. Отказ от заявления 30 января.
Однако «Коля Балоболкин» не принял спасительной соломинки, протянутой Сталиным. Но это не было проявлением «мужества». Напротив, его поза сравнима с отчаянным жестом мошенника, после громкого разоблачения судорожно пытающегося сохранить хотя бы остатки внешней респектабельности. Бухарину было о чем задуматься. Ставшая предметом гласности его неосмотрительная откровенность в разговоре с Каменевым на деле обернулась не меньшим предательством своих сторонников, чем «октябрьская» (1917 года) выходка Каменева и Зиновьева.
Вольно или невольно, но фактически Бухарин выдал поименно главных соучастников противостояния и их планы. По существу, сам того не желая, он оказал Сталину услугу, предупредив, откуда нужно ждать очередной удар, и лишь отказ Бухарина принять предложенные ему условия заставил расставить точки над «i».
«Мы слишком либеральничаем с бухаринцами, - вынужден был признать Сталин, - слишком терпимы к ним…». Он пояснил, что терпимое отношение к Бухарину и его сторонникам объяснялось незнанием об их сговоре с оппозицией: «Могли ли мы знать… что в архиве Каменева имеется некая «запись», из которой ясно, что мы имеем внутри ЦК особую группу со своей платформой, пытающуюся сблокироваться с троцкистами против партии?… Не пришло ли время положить конец этому либерализму?».
Признав переговоры Бухарина с Каменевым как «фракционный шаг, рассчитанный на организацию блока с целью изменения партийного курса и смены руководящих органов партии», Политбюро и Президиум ЦКК решили вынести вопрос на пленум ЦК.
Разглашение троцкистами информации о переговорах Бухарина с Каменевым заставило отмываться многих. В том числе и руководство ОГПУ. В заявлении начальника ОГПУ Менжинского, его заместителя Ягоды и начальника Иностранного отдела ОГПУ - политической разведки Трилиссера от 6 февраля 1929 года, направленном Сталину и в копии председателю ЦИК Орджоникидзе, указывалось:
«В контрреволюционной троцкистской листовке, содержащей запись июльских разговоров т. Бухарина с т. Каменевым и Сокольниковым о смене Политбюро, о ревизии партийной линии и пр., имеются два места, посвященные ОГПУ:
1. На вопрос т. Каменева: каковы же наши силы? Бухарин, перечисляя их, якобы сказал: «Ягода и Трилиссер с нами и далее. 2. «не говори со мной по телефону - подслушивают. За мной ходит ГПУ, и у тебя стоит ГПУ».
Оба эти утверждения, которые взаимно исключают друг друга, вздорная клевета на т. Бухарина или на нас. Независимо от того, говорил или нет что-нибудь подобное т. Бухарин, считаем необходимым эту клевету категорически опровергнуть перед лицом партии».