Страница 177 из 190
В организаторской манере Сталина нет места суетливости, пустопорожней болтовне, рисовке или стремления произвести дешевый эффект. По словам А.А. Громыко, Сталин «в редких случаях повышал голос. Он вообще говорил тихо, ровно, как бы приглушенно. Впрочем, там, где он беседовал или выступал, стояла абсолютная тишина, сколько бы людей ни присутствовало. Это помогало ему быть самим собой».
Жуков, часто встречавшийся с ним в годы войны, так описывал свое восприятие вождя: «Невысокого роста и непримечательный с виду, И.В. Сталин производил сильное впечатление. Лишенный позерства, он подкупал собеседника простотой общения. Свободная манера разговора, способность четко формулировать мысль, природный аналитический ум, большая эрудиция и редкая память даже очень искушенных и значительных людей заставляли во время беседы с И.В. Сталиным внутренне собраться и быть начеку».
Он действительно всегда оставался самим собой. При этом он воспринимался по-разному. «Сталин был весьма проницательным, - отмечал Чадаев. - Хотя он долго не всматривался в находящегося перед ним человека, но он сразу как бы охватывал его всего. Он не переносил верхоглядства, неискренности и «виляния». При обнаружении подобного выражение лица Сталина мгновенно изменялось. Наружу прорывались презрение и гнев». А. Рыбин, телохранитель вождя, свидетельствовал, что он «любил пошутить. Не терпел соглашателей; угодников. Узнав его характер, я нередко вступал с ним в дискуссии. Сталин иногда задумчиво говорил: «Может, вы и правы. Я подумаю».
Есть множество свидетельств, подчеркивающих, что каждая встреча с ним оставляла у людей неизгладимое впечатление. Это была своеобразная магия неординарной личности, усиливаемая ощущением сопричастности присутствовавших к решению важнейших задач в управлении страной.
Ю.В. Емельянов пишет, что Сталин как дирижер оркестра «удерживал внимание участников совещания на главной теме. Только вместо дирижерской палочки он держал в руках трубку, коробку папирос, или записную книжку, или карандаши». Емельянов приводит воспоминания своего отца, многократно участвовавшего в совещаниях в Кремле по вопросам обороны: «В одной руке у него был блокнот, а в другой карандаш. Он курил хорошо знакомую короткую трубочку… Вот он выбил из трубочки пепел. Поднес ближе к глазам и заглянул в нее. Затем из стоящей на столе коробки папирос «Герцеговина флор» вынул сразу две папиросы и сломал их. Пустую папиросную бумагу положил на стол около коробки с папиросами. Примял большим пальцем табак в трубочке. Медленно вновь подошел к столу, взял коробку со спичками и чиркнул».
Эту почти гипнотическую манеру использования предметов, замеченную во время встречи Сталина с писателями 19 октября 1932 года, отмечает и критик К. Зелинский: «Когда Сталин говорит, он играет перламутровым перочинным ножичком, висящим на часовой цепочке под френчем… Сталин, что никак не передано в его изображениях, очень подвижен… Сталин поражает своей боевой снаряженностью. Чуть что, он тотчас ловит мысль, могущую оспорить или пресечь его мысль, и парирует ее. Он очень чуток к возражениям и вообще странно внимателен ко всему, что говорится вокруг него. Кажется, он слушает или забыл. Нет… он все поймал на радиостанцию своего мозга, работающую на всех волнах. Ответ готов тотчас, в лоб, напрямик, да или нет… Он всегда готов к бою».
На этих своеобразных советах ярчайших умов государства царила деловая обстановка, где каждое мнение не остается без внимания, сам Сталин самым тщательным образом выслушивал докладчиков и скрупулезно вникал в проблему.
Ставший в 60-70-е годы министром иностранных дел СССР А.А. Громыко вспоминал: «Очень часто на заседаниях с небольшим числом участников, на которых иногда присутствовали также товарищи, вызванные на доклад, Сталин медленно расхаживал по кабинету. Ходил и одновременно слушал выступающих или высказывал свои мысли. Проходил несколько шагов, приостанавливался, глядел на докладчика, на присутствующих, иногда приближался к ним, пытаясь уловить их реакцию, и опять принимался ходить.
…Когда Сталин говорил сидя, он мог слегка менять положение, наклоняясь то в одну, то в другую сторону, иногда мог легким движением руки подчеркнуть мысль, которую хотел выделить, хотя в целом на жесты был очень скуп».
Председатель Госплана СССР Байбаков считал, что на совещаниях Сталин «проницательно приглядывался к людям, к тому, кто как себя держит, как отвечает на вопросы. Чувствовалось, что все это его интересовало, и люди раскрывались перед ним именно через их заинтересованность делом». Сталин не изображал собственную заинтересованность, он искренне вникал в тему и осмысливал содержание обсуждения.
Он не скрывал своей заинтересованности мнением собеседника, но его собственная реакция на сказанное сохраняла при этом таинственность. Его великолепное умение слушать оппонента поражало собеседников, которым порой казалось, что он читал чужие мысли.
Громыко обращает внимание на мимику вождя: «Глядя на Сталина, когда он высказывал свои мысли, я всегда отмечал про себя, что у него говорит даже лицо. Особенно выразительными были глаза, он их временами прищуривал. Это делало его взгляд острее. Но этот взгляд таил в себе тысячу загадок… Сталин имел обыкновение, выступая, скажем, с упреком по адресу того или иного зарубежного деятеля или в полемике с ним, смотреть на него пристально, не отводя глаз в течение какого-то времени. И надо сказать, объект его внимания чувствовал себя в эти минуты неуютно. Шипы этого взгляда пронизывали».
Сталин не спешил навязать свои выводы и впечатления. Он ждал реакции других участников обсуждения, и в этом была осмысленная логика: он не хотел предопределять окончательную точку зрения, подавлять мнения других участников действия.
Внимательно выслушав докладчика, Сталин, отмечает Громыко, «направлялся к столу, садился на место председательствующего. Присаживался на несколько минут… Наступала пауза. Это значит, он ожидал, какое впечатление на участников произведет то, о чем идет речь. Либо сам спрашивал: «Что вы думаете?». Присутствующие обычно высказывались кратко, стараясь по возможности избегать лишних слов. Сталин внимательно слушал. По ходу выступлений, замечаний участников он подавал реплики».
Эти реплики всегда были тщательно взвешенными. «Что бросалось в глаза при первом взгляде на Сталина? Где бы ни доводилось его видеть, прежде всего обращало на себя внимание, что он человек мысли. Я никогда не замечал, чтобы сказанное им не выражало его определенного отношения к обсуждаемому вопросу».
Беседы в присутствии Сталина - это разговор профессионалов; не праздный обмен информацией, а деловое содружество, требующее предельной собранности для решения проблемы. «Чтобы говорить со Сталиным, - отмечает Н.К. Байбаков, - нужно было отлично знать свой предмет, быть предельно конкретным и самому иметь свое определенное мнение. Своими вопросами он как бы подталкивал к тому, чтобы собеседник сам во всей полноте раскрывал суть вопроса».
После первого своего выступления в присутствии Сталина, рассказывал Байбаков, вождь обратил к нему вопросы: «Какое конкретное оборудование вам нужно?… Какие организационные усовершенствования намерены ввести? Что более всего сдерживает скорейший успех дела?»
Деловитость в работе вождя, рациональность его стиля работы Громыко подтверждает таким воспоминанием: «Вводных слов, длинных предложений или ничего не выражающих заявлений он не любил. Его тяготило, если кто-либо говорил многословно, и было невозможно уловить мысль, понять, чего же человек хочет. В то же время Сталин мог терпимо, более того, снисходительно относиться к людям, которые из-за своего уровня развития испытывали трудности в том, чтобы четко сформулировать мысль». Байбаков отмечает: «Сталин… умел выявлять то, что истинно думают его собеседники, не терпел общих и громких фраз».
Он действительно не терпел общих фраз, пустопорожней болтовни. XIX съезд ВКП(б) открылся 10 марта 1939 года. Прибывшие со всех концов страны делегаты в праздничном настроении входили в Большой Кремлевский дворец. С докладом выступал Сталин. Шел к концу третий день работы, когда очередной выступавший, говоривший «какими-то слащавыми, липкими фразами», льстиво обращенными в адрес Сталина, привлек внимание вождя. Он встал из-за стола и, подавшись всем корпусом вперед, стал внимательно вслушиваться в выступление делегата.