Страница 174 из 190
Жить действительно стало веселей и обеспеченней. Но дело даже не в этом. В народных слоях росло чувство самоуважения, гордости за свое дело; шло формирование интеллекта профессионалов, востребованных обществом. Экономическим проявлением особенностей этого времени стало повышение производительности труда как фактора прогресса производства.
Выделяя эту сторону, Сталин особо подчеркивает: «Нынешний… этап социалистического соревнования - стахановское движение… связан с новой техникой». Он отмечал, что если несколько лет назад инженерно-технические работники и хозяйственники разрабатывали нормы «применительно к технической отсталости наших работников и работниц», то под влиянием энтузиастов производительность труда во второй пятилетке повысилась на 82%.
И обращаясь к сидящим в зале, в присущей ему неторопливой манере речи, он с удовлетворением констатировал: «Люди за это время выросли и подковались технически… Без таких кадров, без этих новых людей у нас не было бы никакого стахановского движения».
Это было время, когда народ по праву гордился своей страной. Все, чем Россия удивила и восхитила человечество в минувшем столетии, так или иначе принадлежит эпохе Сталина, его инициативе и организаторской деятельности. Даже первый спутник и полет Гагарина стали кульминационным выражением плодов его провидческой роли в управлении государством.
Знаменательно, что еще основоположник космонавтики К.Э. Циолковский незадолго до смерти обратился к Сталину с письмом, в котором называл его «мудрейшим вождем и другом всех трудящихся». Отдавая свои «труды по авиации, ракетоплаванию и межпланетным сообщениям… партии большевиков и Советской власти - подлинным руководителям прогресса и человеческой культуры», Циолковский был уверен в продолжении своей работы. И он не ошибся.
Конечно, для воплощения грандиозных планов необходимы были не только работники практического склада. Ему нужны были «люди ума и таланта», профессионалы-ученые. И не будет преувеличением назвать его действительно «отцом» российской науки; человек государственного ума, он впервые в истории России осмысленно поднял науку на недосягаемую до того высоту. Это уважение к науке он пронес через всю жизнь.
Свидетельством ее быстрого развития в Советском Союзе стало и то, что уже к концу 1937 года в стране было создано 806 научно-исследовательских институтов и их филиалов. Он всегда уважительно относился к людям науки и требовал этого от других. Обращаясь непосредственно к Сталину, виднейшие ученые страны всегда получали его понимание и поддержку.
Он понимал этих людей и умел с ними говорить, он знал их проблемы, и эти люди чувствовали это. Выдающийся биохимик А. Бах писал: «Я ушел успокоенный, унося с собою чувство радостного удовлетворения, которое испытывает всякий советский гражданин после встречи с товарищем Сталиным». Можно привести множество примеров подобных признаний.
Да, преклонение большей части советских людей перед Сталиным было безмерно. Но оно было и искренно. Уже после уничтожения Советского Союза антисталинисты на Западе стали проводить аналогии между Сталиным и Гитлером. При этом усиленно утверждалась мысль, что тот и другой были диктаторами. То, что такую позицию занимают немцы, не вызывает удивления. Восторженность и обожествление, с какими немецкий народ воспринимал своего фюрера, пожалуй, превосходили эмоциональное восприятие своего вождя советским народом.
Поэтому, потерпев поражение и испытав заслуженное разочарование, немцы, чтобы не потерять совсем чувство самоуважения, охотно готовы видеть в Сталине такого же «деспота» и «диктатора», как разочаровавший их кумир. И в связи с такой упрощенностью подхода к Сталину есть необходимость обратить взгляд на сравнение деловых черт и характеров этих самых значительных государственных фигур минувшего века. Тем более что бесспорное признание их своими народами началось практически в одно и то же время.
Какова была их повседневная манера поведения в избранном кругу общения? Похожи ли эти два лидера минувшей эпохи?
Обладая диктаторскими замашками, Гитлер не скрывал этого в общении с окружающими, и это осталось в воспоминаниях современников. Отто Дитрих пишет: «Гитлер неистощим в речах. Говорение - стихия его существования». Другой приближенный немецкого фюрера А. Шпеер, министр вооружений и боеприпасов Третьего рейха, дополняет: «Он говорил без умолку, словно преступник, желающий выговориться и готовый, не страшась опасных для себя последствий, выдать даже прокурору свои самые сокровенные тайны».
Подобные мемуарные свидетельства тоже можно продолжать неоднократно. «Как только я прибыл в ставку, - отмечает генерал-полковник К. Цейтцлер, - Гитлер по-своему обыкновению обратился ко мне с многочасовым монологом. Невозможно было перервать его речь».
Но интересна и иная черта характера немецкого руководителя. Гитлер был эмоциональным человеком и часто впадал в ярость. Гудериан описывает такой эпизод: «Гитлер, с покрасневшим от гнева лицом, с поднятыми кулаками, стоял передо мной, трясясь от ярости всем телом и совершенно утратив самообладание. После каждой вспышки гнева он начинал бегать взад и вперед, останавливался передо мной, почти вплотную лицом к лицу, и бросал мне очередной упрек. При этом он так кричал, что глаза его вылезали из орбит, вены на висках синели и вздувались».
Впрочем, эти вспышки гнева бывали и более сдержанными: «От всего услышанного, - пишет Шпеер, - Гитлер разнервничался, настроение его явно испортилось. И хотя он не сказал ни слова, это было заметно по тому, как он судорожно сжимает и разжимает кулаки, грызет ногти. Чувствовалось, что в нем нарастает внутреннее напряжение…
Гитлер больше не владел собой. Его лицо покрылось пятнами, он уставился невидящими глазами куда-то в пустоту и заорал во все горло: «Проведение каких-либо оперативных мероприятий является исключительно моей прерогативой! Вас это никак не касается! Ваше дело - производство вооружения, вот и занимайтесь им!»… Фюрер окончательно утратил самообладание, речь его была сбивчива, он буквально захлебывался в потоке слов». Несколько ранее в своих мемуарах министр вооружения писал: «Я вдруг услышал нечленораздельный, почти звериный вопль».
Конечно, деятельность фюрера нации требовала и деловой обстановки для принятия жизненно важных решений на совещаниях со своими соратниками. Генри Пиккер пишет по этому поводу: «В этих совещаниях, проводившихся в рабочем бомбоубежище в саду имперской канцелярии, всегда принимало участие большое количество людей, многим из которых фактически там нечего было делать… В небольшом помещении присутствующие с трудом могли найти себе место. Стеснившись, они стояли вокруг стола с оперативной картой, за которой сидел Гитлер и несколько поодаль стенографистки.
Постоянное хождение и ведшиеся в задних рядах вполголоса разговоры часто мешали работе, но Гитлер обычно не возражал против этого. Заслушав доклады, он сообщал свои решения относительно следующего дня. При этом он лишь иногда прислушивался к предложениям генералов. Как правило, еще до начала оперативного совещания у него уже было сложившееся мнение».
Подобную обстановку описывает и уже цитировавшийся Шпеер: «Из-за присутствия большого количества людей в сравнительно маленьком помещении всегда был спертый воздух, из-за которого я - как и многие другие участники совещания - очень быстро уставал… Своим собеседникам Гитлер обычно не давал даже слова сказать и удачно избегал обсуждения спорных вопросов.
…Все решения были уже предопределены заранее. Гитлер всегда соглашался вносить в свои планы только незначительные изменения. «Гения, - утверждал Гитлер, - может распознать только гений…»
Нет смысла продолжать описание делового стиля фюрера немецкой нации, и неискушенный читатель вправе ожидать нечто подобное от Сталина, тоже проводившего множество встреч в своем кремлевском кабинете.
Здесь, в кабинете вождя, решались все основные вопросы, касавшиеся политических, экономических, хозяйственных, оборонных и других проблем страны. Совещания с большим числом приглашенных участников проходили в Свердловском зале Кремлевского дворца. 19 декабря 1938 года там состоялось заседание Главного военно-морского совета.