Страница 147 из 190
Впрочем, в цитадели «демократии» - эталонной Америке, вообще 90% всех приговоров «выносится единолично судьей на основании так называемой судебной сделки между обвинением и защитой при участии судьи, когда обвиняемый за признание им вины по формулам обвинения полностью или частично оговаривает себе меру наказания».
Ю. Мухин не без иронии пишет: «Только в голливудских фильмах все происходит в суде присяжных с умными адвокатами, совестливыми присяжными и мудрым судьей. А на практике в США только 5 из 299 осужденных осчастливились рассмотрения своих дел перед судом присяжных, а 5 - хотя бы судьей. Остальные сидят вообще безо всякого суда в нашем понимании, сидят потому, что прокуратура и полиция «убедили» их сознаться и договорились с ними, на сколько их посадить».
Но вернемся в лето 1937 года. Конечно, бежавшие из мест высылки кулаки, участники националистических банд, грабители, бандиты, воры, аферисты-рецидивисты, профессионалы-контрабандисты и ското-конокрады не могли не представлять угрозы для государства. Как и члены прекративших существование политических партий, они являли собой люмпенизированный слой общества.
И казалось, что начавшаяся профилактическая акция по изъятию из общественной жизни откровенно уголовных и социально опасных элементов не предвещала неожиданностей. Но то, что в процессе осуществления чистка приобрела иное качество, отличавшееся от первоначальных целей и задач по пресечению деятельности националистов и уголовников, и захватила другие слои общества, не зависело от Сталина.
Оказав давление на Политбюро и настояв на чрезвычайных полномочиях, партийные секретари стали трактовать их значительно шире. Иначе, чем имелось в виду в начале операции. И без того являвшиеся полноправными хозяевами на местах, всегда готовые сорвать банк в свою пользу, они использовали начавшуюся акцию в собственных интересах.
Еще со времен революции на месте разрушенной власти царизма возник государственный аппарат, превосходивший по своему влиянию и роли машину управления старого строя. Партия стала высшей организационной ветвью правящего слоя, но она была далеко не идеальна. Она сама в этот период являлась источником опасности. И в этом не было ничего парадоксального.
Бесспорно, что в любую партию всегда устремляются люди активные, способные приспосабливаться к системе даже в тех случаях, когда не разделяют ее целей и задач. И ни многочисленные чистки, ни обмен партдокументов не смогли предотвратить проникновение в ряды партии, в управленческий аппарат карьеристов и приспособленцев. Эти люди преимущественно и формировали управленческий слой советских чиновников. В широком понимании они и составляли костяк новой бюрократии.
В какой- то период умение устраиваться в структуры власти даже не требовало профессиональных знаний и талантов. Достаточно было предприимчивости, здравого расчета и умения «говорить». Способность произносить «зажигательные» речи часто становилась эталоном проявления партийности.
На этой волне легко было отличиться, сделать карьеру, и своеобразным мандатом для притязаний на право вхождения «во власть» стал революционный радикализм. Внешне такое приспособленчество выражались в призывах к борьбе с врагами революции, но в действительности, кроме «игры в политику», больше эти люди ничего не умели делать. Это о них Сталин говорил: «Нам не надо политиков. У нас их достаточно, даже много лишних. Нам нужны исполнители».
Сложившийся в послереволюционные годы в результате своеобразного естественного отбора со временем правящий слой государства и партии стал перерождаться в слой новой бюрократии. Создавалась своеобразная элита, какая-то привилегированная каста. Однако даже в лице убежденных партийцев руководящие эшелоны часто составляли люди малообразованные, но стремившиеся упрочить свое положение. Они жаждали большего, чем приобрели. Неудовлетворенность подталкивала их не только к борьбе против руководства страны. На практике личные цели и устремления прятались за оберткой политических «обвинений» ближайшим конкурентам.
И все- таки события 37-39-го годов нельзя понять с предельной ясностью, если не обратить внимания на существенное обстоятельство, о котором избегала говорить советская историография. Объективно сложилось так, что еще с Гражданской войны активную роль в происходивших в стране процессах играли выходцы из сопредельных с Россией государств. Революция и война стали той питательной средой, в которой они могли реализовать свои личные цели и устремления. То были активные люди, никогда не останавливающиеся перед насилием.
Еще на февральско-мартовском пленуме 1937 года среди тех, кто призывал к «беспощадному разоблачению врагов народа» выделяются члены ЦК: Бауман, Гамарник, Егоров, Каминский, Косиор, Любченко, Межулак, Позерн, Постышев, Рудзутак, Рухимович, Стецкий, Хатаевич, Хрущев, Чубарь, Эйхе, Якир. Все эти люди, требовавшие крови, кроме хитроумного Хрущева, были репрессированы и расстреляны.
В. Кожинов делает закономерный вывод: « Именно те люди, против которых были прежде всего и главным образом направлены репрессии 1937-го, создали в стране сам «политический климат», закономерно - и даже неизбежно - порождавший беспощадный террор. Более того, именно этого типа люди всячески раздували пламя террора непосредственно в 1937 году! »
Конечно, последовавшая чистка не была случайна. Но важно разобраться в «отборе» так называемых «жертв». Нетрудно заметить, что из 46 репрессированных членов ЦК более 20 (!) человек непосредственно руководили коллективизацией. Среди них: Бауман, Варейкис, Каминский, Косиор, Хатаевич, Шеболдаев, Эйхе, а также осужденные в 1937-1939 годах Балицкий, Евдокимов, Зеленский, Икрамов, Кабаков, Криницкий, Постышев, Разумов, Чернов, Ягода, Яковлев, Якир.
Но всякое действие рождает противодействие; и этот физический закон присущ не только неодушевленной природе. Насильственные действия людей, облеченных властью, вызвали противодействие противоположных сил. Развивавшаяся по принципу цепной реакции «большая чистка» уже вскоре задела партийных функционеров, включая и так называемых старых большевиков. Ее объектом стали работники госаппарата, наркомата внутренних дел и военнослужащие.
Итак, процесс, начавшийся с репрессий кулаков и националистов, бандитов и уголовников, в конечном итоге обернулся чисткой всего партийного и государственного аппарата. Всей общественной надстройки. Как бы это ни выглядело парадоксально, но последовавшие репрессии людей из устоявшегося правящего слоя являлись прямым следствием демократизации управления государством. Право на тайные и прямые выборы органов государственной власти, предоставленные новой Конституцией, всколыхнуло широкие слои общества. Народ по-своему интерпретировал принципы выборности и обратил их в страстный порыв борьбы за справедливость.
Он воспринял свое право на демократию не только как голосование избирательными бюллетенями. Он желал большего: права бороться с теми, кого считал «врагами народа». И этот общий порыв правдоборчества сконцентрировался на конкретных фигурах из устоявшейся элиты - на чиновниках-бюрократах.
Конечно, представлять дело так, будто бы власть Сталина держалась на страхе, а репрессии стали якобы следствием выдвижения им тезиса «об обострении классовой борьбы», не более чем словоблудие хрущевской пропаганды. Его политика строилась на учете реальностей и потребностей страны. К ним относилось и то, что в этот период достигло возраста востребованности новое поколение граждан, воспитывавшееся и получившее образование в годы советской власти.
Решение Сталина покончить как с оппозицией, так и с бюрократией напрямую отвечало стремлению молодежи занять освобождающиеся места в системе управления обществом и государством. Поэтому то, что главным результатом «большой чистки» стала смена правящего слоя, явилось объективным выражением общественных потребностей государства.
Но была и еще одна особенность. Еще в начале борьбы с оппозицией многие обратили внимание на наличие в ее рядах большого количества евреев, и это не могло не вызвать в народе антиеврейские настроения. В статье «Термидор и антисемитизм» 22 февраля 1937 года Троцкий писал, что уже в 1926 году «многие агитаторы прямо говорили: «Бунтуют жиды». Сталин не мог поддержать такие настроения, и во второй половине 1927 года он был вынужден выступить с заявлением: «Мы боремся против Троцкого, Зиновьева и Каменева не потому, что они евреи, а потому, что они оппозиционеры и пр.».