Страница 135 из 190
Но, как признавался Путна, неоднократно бывавшие за границей и состоящие «в сговоре с германскими офицерами» заговорщики вступали в контакты и с другими антисоветскими силами. В своей книге «Заговор маршалов» А. Мартиросян поясняет, что в Берлине Тухачевский встретился не только с «германскими единомышленниками - рейхсверовскими генералами, а также с представителями белоэмигрантских кругов… там же оказался и генерал Скоблин. Добытую информацию об этих встречах и содержание бесед Тухачевского Скоблин передал через германское коммунистическое подполье - члена КПГ Блимеля - в советское посольство».
С наиболее влиятельными кругами белой эмиграции налаживал контакты, по указанию Тухачевского, и военный атташе в Великобритании К. Путна. Британская разведка зафиксировала 12 июля 1936 года факт конфиденциальной встречи Путны и того же генерала Скоблина в доме одного из членов палаты общин британского парламента.
И все- таки на первом месте в заговоре военных стояли связи с германскими генералами. Когда командарм 1-го ранга Иероним Уборевич в январе 1936 года выехал в командировку в Чехословакию, то с помощником военного атташе Германии в Польше майором Кинцелем он встретился в Варшаве. По пути в Прагу. Он приватно попросил о приглашении на военные маневры в Германию.
И уже после весенней военной штабной игры, проводимой Тухачевским, в ходе которой заговорщики уточняли реальность «Плана поражения», он получил его. На учения Уборевича пригласил сам главнокомандующий сухопутными войсками вермахта генерал-полковник барон Вернер фон Фрич, и в начале осени 1936 года он посетил маневры в Бад Киссингене.
Пожалуй, та легкость, с которой командующий приграничного Белорусского военного округа смог выехать по германскому приглашению за границу, могла бы удивить. Но все становится на свои места, если вспомнить, что начальником Управления внешних связей Наркомата обороны СССР в этот период являлся участник военного заговора Геккер. Примечательно, что после этого в германском генштабе тоже прошли командно-штабные игры, изучавшие ту же ситуацию, которую рассматривали подельники Тухачевского.
Но самое потрясающее состояло в ином. К моменту нападения на СССР «друг Уборевича» полковник Эберхарт Кинцель возглавлял в германском генштабе службу по контролю за деятельностью разведки на русском направлении . И именно доклад Кинцеля «об укрепленных районах СССР на границе, боевом расписании советских войск, мобилизационных мерах СССР, промышленных резервах… послужил основанием для более тщательной доработки плана «Барбаросса».
Но вернемся к «плану поражения». При его составлении Тухачевский исходил из предположения, что «главный удар немцы будут наносить на Украине». По его замыслу, для его отражения намечалось нанести контрудар « вторжения ». Однако Тухачевский признавался, что «рассмотрение плана действий Белорусского фронта, построенного на задаче разгромить польско-германские силы на Варшавском направлении, говорит о том, что план этот не обеспечен необходимыми силами и средствами.
Вследствие этого поражение не исключено даже без наличия какого бы то ни было вредительства . Само собою понятно, что проявление такого вредительства даже в отдельных звеньях фронтового и армейского управления резко повышает шансы на поражение».
Составляя свою записку о «плане поражения», Тухачевский все же рассчитывал на снисхождение, на то, что ему сохранят жизнь. Поэтому он стремился в ней продемонстрировать, как ему казалось, высокий уровень своего стратегического мышления. Он пытался показать, будто бы видел, как можно успешно противостоять агрессии.
По его мнению, «обратная картина» (для выигрыша войны) будет в случае «развертывания на наших западных границах большого числа механизированных, кавалерийских и стрелковых соединений в штатах близких к штатам военного времени, а таюке размещения в БВО и КВО крупных авиационных сил.
Эти мероприятия позволили нам, в свою очередь, поставить вопрос о том, чтобы сразу же после объявления войны вторгнуться в Западную Белоруссию и на Украину и дезорганизовать район сосредоточения противника (курсив и подчеркивание мои. - К. Р.), отнеся таковой глубоко в [его] тыл…».
Повторим эту мысль «великого» полководца: « Сразу же после объявления войны вторгнуться » на территорию противника. Тухачевский поясняет свою мысль: « Если война вспыхнет неожиданно и поляки не будут иметь в своем распоряжении предмобилизационного периода, то действия наших армий вторжения будут носить еще более решительный характер.
Само собой понятно, что быстрые действия армии вторжения , поддержанные сильной авиацией, могут сорвать эти мобилизационные перевозки и поставят мобилизуемую польскую армию в очень тяжелое положение.
Далее, операции вторжения дезорганизуют аэродромную полосу приграничной полосы противника, заставляя его отнести развертывание своей авиации в глубину…
Таким образом, операции вторжения срывают сроки сосредоточения противника, если война началась без предмобилизационного периода, что наносит ощутимыи удар по польской мобилизации; наконец, операции вторжения наиболее надежно обеспечивают собственное стратегическое сосредоточение».
Может показаться, что против такой логики трудно возразить. Но даже в своем «Плане поражения» Тухачевский пишет: «Уборевич указывает на то, что вредительством являются операции вторжения , если они имеют разрыв во времени с окончанием сосредоточения главных сил».
Такое обвинение он отвергает: «Это не правильное, ошибочное заключение. Операции вторжения именно потому и принимаются, что запаздывает стратегическое сосредоточение и его надо обеспечить заблаговременным вторжением.
В зависимости от успехов сосредоточения на том или другом фронте части армий вторжения могут быть поддержаны соединениями из состава главных сил и смогут обеспечить этим последним более удобные рубежи развертывания».
Более того, Тухачевский уверяет: «Однако же если такое удержание за собой территории противника армиями вторжения не удастся , то их задачу следует считать выполненной , если они растянут и оттеснят назад сосредоточение противника и тем самым обеспечат бесперебойность собственного стратегического сосредоточения».
Ирония истории в том, что не Тухачевский, а другой «великий» полководец Жуков педантично, с эпигонской точностью воспроизвел задуманную Тухачевским схему «вторжения» в планах отражения агрессии Красной Армией. Как раз в этом и состояла трагедия 1941 года!
Даже в своих «Воспоминаниях и размышлениях» Жуков не скрывал своего преклонения перед авторитетом Тухачевского. Впрочем, В. Краснов пишет без обиняков: «Г.К. Жуков считал своими учителями в области военного дела М.Н. Тухачевского, И.П. Уборевича, А.И. Корка, И.Я. Якира. Ему не раз приходилось с некоторыми из них участвовать в оперативных играх, командно-штабных учениях в Белорусском военном округе. Жукова всегда поражала глубина их знаний, широта оперативного мышления».
И именно в соответствии с планом Тухачевского - Жукова накануне войны Генеральный штаб произвел сосредоточение «на наших западных границах большого числа механизированных (танковых)… и стрелковых соединений в штатах, близких к штатам военного времени».
Именно в соответствии со схемой Тухачевского начали действовать с началом войны войска Красной Армии, намереваясь нанести контрудары для «вторжения» на территорию противника. Однако, даже имея подавляющий перевес в количестве танков, самолетов и артиллерии, они потерпели поражение.
В том и состояла беда! Поклонник Тухачевского, Жуков стал рабом тактических концепций изменников. Человек, не обладавший военными талантами, держиморда и солдафон, Жуков принял к исполнению пораженческий план начала войны Тухачевского. Он не увидел его коварного дна. Того, что видел Уборевич. Он не понял, что это был «План поражения» - при любой раскладке сил .