Страница 130 из 190
Бывший штаб-ротмистр царской армии А.И. Геккер уже в начале 1920 года стал начальником штаба внутренних войск республики (т. е. в его подчинении находились концентрационные лагеря), затем он был военным атташе в Китае и Турции. В 1934 году он занял должность начальника отдела внешних сношений Разведупра РККА.
В протоколе допроса Примакова отмечается: «Геккер, комкор, начальник отдела внешних сношений НКО, стал известен мне, как участник заговора, со слов Сергеева (начальник кафедры Военной академии им. М.В. Фрунзе, - К. Р.). Установив с ним личный контакт, я узнал, что он лично связан с Сокольниковым, Корком, Тухачевским. Он сообщил мне в разговоре, что аппарат внешних сношений обслуживает Тухачевского и обеспечивает ему связь с заграницей - с кем и как, он мне не рассказал, я полагал, что с Троцким».
Примаков упрощает ситуацию. На самом деле через Геккера Тухачевский и члены его центра осуществляли связь с военным руководством Германии. Именно он устраивал поездки «Полководцев» в Берлин, для присутствия на маневрах вермахта. Но фамилия Тухачевского уже отдавалась эхом в следственных кабинетах.
Тем временем мир жил совсем другими новостями и впечатлениями. И в те часы, когда чекисты собирали в единый ансамбль будущих участников военного судебного процесса, Сталин занимался повседневными делами.
21 мая страна встретила с ликованием. Все средства информации сообщили о начале Первой советской высокоширотной воздушной экспедиции «Север-1». Самолет М.В. Водопьянова доставил и высадил во льдах неизведанной и поэтому манящей своей таинственностью Арктики четырех отважных зимовщиков, участников станции «Северный полюс».
С июня 1937 года по февраль 1938 года дрейфующие на льдине Папанин, Ширшов, Федоров и Кренкель были в центре внимания как советской, так и мировой общественности. Взволнованный сообщением, летчик Валерий Чкалов позвонил Молотову, чтобы выяснить, каково же мнение Сталина о желании его экипажа лететь в Северную Америку. Чкалов сообщил, что его самолет к полету готов, и, выслушав его, Молотов пообещал, что в ближайшее время этот вопрос будет обсужден.
Да, Советская страна жила наполненной, кипучей жизнью, и Сталин продолжал осуществление своих многообразных задач. Еще накануне, 28 апреля на заседании СНК было принято постановление «О третьем пятилетнем плане развития народного хозяйства СССР» в 1938-1942 годы. Однако для руководителей государства эти дни всеобщего торжества были приперчены горечью пока не обнародованной тайны.
В этот последний месяц весны особенно подавленным ощущал себя Тухачевский. Он уже предчувствовал, что время его пребывания на свободе сочтено. Трудно сказать, на что он рассчитывал, но он не потянулся к пистолету и, видимо, уже сживался мыслью об аресте. В Куйбышев он приехал в собственном вагон-салоне. Вскоре после приезда он отправился на окружную партконференцию, и хотя его появление в президиуме на вечернем заседании встретили привычно щекочущими самолюбие аплодисментами, это уже не волновало тщеславного военного.
На следующий день вечером он должен был выступить перед областным активом и утром снова сидел на сцене. Генерал-лейтенант Ермолин вспоминал, что таким он не видел Тухачевского никогда: «Виски поседели, глаза припухли. Иногда он опускал веки, словно от режущего света. Голова опущена, пальцы непроизвольно перебирают карандаши…».
Вдова Фельдмана тоже отмечает упадническое настроение Тухачевского. Она писала, что «в последние месяцы жизни он потреблял коньяк больше обычного». Тому, что вид командующего округом был не очень счастливый, существовала причина - накануне ему позвонили из Москвы и сообщили, что арестован его ближайший друг Фельдман. Выступление Тухачевского на конференции не состоялось.
До определенного периода с материалами следствия из членов Политбюро были знакомы только Сталин, Молотов, Каганович и Ворошилов. Представив показания Корка и Фельдмана о подготовке военного переворота, Ежов запросил санкцию на дальнейшие аресты. Он получил ее сразу.
Все уже было ясно. В один день, 22 мая, в Москве был арестован председатель Центрального совета Осовиахима Р.П. Эйдеман, а в Куйбышеве - командующий Приволжским военным округом Тухачевский.
И все же Сталин, хотя и задним числом, исполнил формальности. 24 мая за своей подписью он направил членам и кандидатам в члены ЦК письмо для голосования опросом. «На основании данных, - говорилось в нем, - изобличающих члена ЦК ВКП(б) Рудзутака и кандидата в члены ЦК ВКП(б) Тухачевского в антисоветском троцкистско-правом заговорщическом блоке и шпионской работе против СССР в пользу фашистской Германии, Политбюро ЦК ВКП(б) ставит на голосование предложение об исключении из партии Рудзутака и Тухачевского и передаче их дел в Наркомвнудел».
Да, аресты коснулись не только военных. 22 мая был арестован начальник Центрального управления народнохозяйственного учета Краваль, 24-го числа - председатель Совнаркома Белоруссии Голодед; в эти же дни арестовали и бывшего полпреда в Турции Карахана.
Тухачевского взяли в приемной, где он ожидал встречи с секретарем Куйбышевского обкома партии Постышевым. С него сняли мундир с маршальскими звездами, который он надел лишь полтора года назад. Чекисты переодели его в гражданское платье и черным ходом вывели к подъехавшей оперативной машине. Все. Занавес опустился. Наступила пауза, и пьеса заговора подошла к последнему действию.
Но это еще не означало финал. Арестованный почти месяц назад, лишь на очередном допросе 25 мая Ягода сообщил «о своих мероприятиях по спасению (выгораживанию. - К. Р.) заговорщиков» в период начала им следствия «Клубок» и о своих действиях в 1935 году, направленных на овладение руководством по охране Кремля. Накануне в Москве, во внутренней тюрьме НКВД, появился заключенный под № 94 - Михаил Тухачевский.
Первый его допрос состоялся на следующий день после доставки в столицу. В заявлении от 26 мая Тухачевский собственноручно написал: «Народному комиссару внутренних дел Н.И. Ежову. Будучи арестован 22 мая, прибыв в Москву 24-го, впервые был допрошен 25-го и сегодня, 26 мая, заявляю, что признаю наличие антисоветского военно-троцкистского заговора и то, что я был во главе его. Обязуюсь самостоятельно изложить следствию все касающееся заговора, не утаивая никого из его участников, ни одного факта и документа.
Основание заговора относится к 1930 году. Участие в нем принимали: Фельдман, Алафузо, Примаков, Путна и др., о чем подробно покажу дополнительно. Тухачевский».
Характерно, что Тухачевский «заговорил» на первом же допросе. Таким образом, применить физические меры воздействия, о которых с гневом и состраданием писали сочинители, у следователей не было не только необходимости, но и возможности.
Накануне арестованному были даны очные ставки с Примаковым, Путной и Фельдманом, которые назвали его руководителем заговора. Как и его подельники, Тухачевский попросил ознакомить его с показаниями других подследственных.
Арестованный 22 мая во время работы Московской партийной конференции, председатель Центрального совета Осовиахима Эйдеман написал заявление на имя Ежова 25 мая. Он тоже сообщил о согласии помочь следствию в раскрытии преступления.
Конечно, объявив о готовности сделать признания и называя фамилии людей, которых он втянул в преступную деятельность, Тухачевский лавировал. Он делал попытки скрыть от следствия действительные факты, сгладить свою роль в руководстве заговором. Поэтому проводивший следствие помощник начальника Особого отдела, капитан госбезопасности Зиновий Ушаков (Ушамирский) после каждого допроса заставлял его писать специальные заявления.
Тухачевский хотя и имел амбиции, но был не борцом, а реалистом - он тоже хотел знать объем информации, которым располагает следствие. 26 мая он пишет в заявлении на имя Ежова: «Мне были даны очные ставки с Примаковым, Путной и Фельдманом, которые обвиняют меня как руководителя антисоветского военно-троцкистского заговора. Прошу представить мне еще пару показаний других участников этого заговора, которые также обвиняют меня. Обязуюсь дать чистосердечные показания без малейшего утаивания чего-либо из своей вины в этом деле, а равно и вины других лиц заговора».