Страница 82 из 176
После обсуждения конкретных вопросов, связанных с работой наших конструкторов и заводов в эвакуации, разговор перешел на обсуждение тем о войне…
Он не придавал решающего значения тому, что немцы уже захватили большую часть нашей территории и подошли совсем близко к Москве. Он говорил, что все равно немцы не смогут выдержать такого напряжения длительное время и что в этом смысле наши возможности и наши неограниченные ресурсы, безусловно, играют решающую роль в победе над врагом.
…В то же время он с горечью и большим сожалением высказал мысль, что некоторые наши военные (речь шла о высшем командном составе) надеялись на свою храбрость, классовую сознательность и энтузиазм, а на войне оказались людьми недостаточно культурными, недостаточно подготовленными в области технической.
– Многие из нас кичатся своей смелостью, но одна смелость без отличного владения боевой техникой ничего не даст. Одной смелости, одной ненависти к врагу недостаточно. …Американские индейцы были очень храбрыми, но они ничего не смогли сделать со своими луками и стрелами против белых, вооруженных ружьями.
Нынешняя война, – говорил Сталин, – резко отличается от всех прошлых войн. Это война машин. Для того чтобы командовать массами людей, владеющих сложными боевыми машинами, нужно хорошо их знать и уметь организовать.
Одной из серьезных наших неудач на фронте он считал нечеткое взаимодействие отдельных видов оружия. Он рассказал нам о мероприятиях, которые проводятся для того, чтобы в кратчайший срок изжить все эти недочеты» [69] .
Сталин старался разобраться и вникнуть в любую проблему, имевшую, на его взгляд, значение. Порой он был просто вынужден заниматься некоторыми вопросами, не входившими прежде в сферу его непосредственного внимания. По той простой причине, что ему часто не хватало грамотных и опытных специалистов. Тех «кадров», которые «решают все»…
В своей книге Александр Яковлев воспроизводит еще один примечательный эпизод. Он произошел летом, когда с приближением линии фронта к Москве Сталин устроил проверку механизма противовоздушной обороны по отражению воздушного налета на столицу.
Авиаконструктор пишет: «На протяжении всего учения Сталин внимательно за всем наблюдал и слушал, но не проронил ни слова. Когда игра была закончена и, как полагалось, атаки воображаемых самолетов противника отражены, он молча обошел вокруг планшета. Создалось впечатление, что разыгранные варианты ни в чем его не убедили, что у него какое-то недоверчивое отношение ко всему этому делу. Наконец, раскуривая трубку, он произнес как бы сквозь зубы: «Не знаю, может быть, так и надо…»
Потом молча пошел в кабинет, пригласив туда Шахурина, Дементьева, Жигарева, Петрова и меня. Так же как и на нас, на него эта военная игра произвела впечатление детской игры: как-то все схематично и бумажно. Не было уверенности, что защита Москвы с воздуха обеспечивается надежно…
И в кабинете Сталин опять сказал: «Может быть, так и надо… кто его знает?» А потом несколько раз повторил: «Людей нет, кому поручишь… Людей не хватает…»
Эта нехватка «людей», напоминающая поиски эпического древнего философа, искавшего днем при свете фонаря «Человека!», преследовала его всю жизнь. Ему часто и достаточно остро не хватало незаурядных, способных без постоянной опеки служить делу государства, талантливых людей, и, как в любом обществе, слишком много было бездарных руководителей.
Принявший командование Жуков взялся за дело с полной ответственностью и в присущей ему жесткой манере. Уже в первом приказе войскам Западного фронта № 0345 потребовал: «Трусов и паникеров, бросающих поле боя и отходящих без разрешения с занимаемых позиций, бросающих оружие и технику, расстреливать на месте». И все-таки состояние обороны Московского направления продолжало осложняться.
Разработанный командованием план обороны Москвы рассматривался Государственным Комитетом Обороны 12 октября. Сталин выглядел усталым и напряженным. Речь шла о строительстве дополнительных рубежей обороны. Они включали три полосы: по окружному кольцу железной дороги, по Садовому и Бульварному кольцу, а утром 13 октября в его присутствии партийный актив Москвы слушал лишь один вопрос: «О текущем моменте». Докладывал Секретарь ЦК и МГК ВКП(б) Щербаков.
Сталин в своих решениях исходил из реальных условий и всегда стремился не только держать ситуацию под контролем, но и предусматривать развитие обстановки. Он всегда знал, на что может рассчитывать. Еще до начала второго немецкого наступления на Москву он предпринял энергичные и решительные шаги для быстрого «создания крупных стратегических резервов в глубине страны, их вооружение и скорейший ввод в дело».
Организованное сопротивление советских войск под Вязьмой прекратилось 13 октября. Днем Сталин принял в Кремле И.В. Тюленева, командовавшего в июле-августе, во время обороны Киева, Южным фронтом. Оправившегося после ранения генерала Сталин направлял на Урал: «Поедете для выполнения специального задания… Задание очень срочное и важное». В час ночи Тюленев снова был у Верховного. На этот раз на его даче. Он рассказал присутствовавшим здесь членам ГКО о причинах неудачных боевых действий Южного фронта. Генерал объяснял их тем, что все имеющиеся у него войска были скованы с фронта, и из-за отсутствия резервов его части не смогли занять заблаговременно рубежи, подготовленные местным населением.
В мандате за подписью Сталина, врученном генералу здесь же, отмечалось: «Тов. Тюленеву ставится задача деформировать 14 стрелковых и 6 кавалерийских дивизий, организовать их обучение современному ведению боя и сколотить их, чтобы в течение 2 месяцев дивизии представляли вполне боеспособные единицы».
«В первую очередь, – напутствовал генерала Сталин, – учите их ближнему бою, особенно борьбе с танками. Командный состав должен отработать вопросы управления боем».
В эти тревожные дни, когда противник упорно стремился взять город в клещи, участились бомбардировки центра Москвы и Кремля, начавшиеся еще 21 июля. В октябре от попадания бомбы загорелось здание ЦК ВКП(б). Взрывом бомбы, упавшей в сквере возле Оружейной палаты, выбило стекла в правительственном здании кабинета Сталина. Бомба, упавшая на Красную площадь у Спасской башни, убила двух человек, а при попадании в Кремлевский арсенал было 92 погибших. При этом взрыве контузило секретаря МК ВКП(б) Щербакова и председателя Моссовета Пронина.
Штеменко, работавший в тот период в Генштабе, позже писал: 29 октября «фугасная бомба угодила во двор нашего здания (Генштаба на улице Кирова). Было уничтожено несколько машин, убито три шофера и ранено 15 командиров (офицеров Генштаба), дежурного подполковника И.И. Ильченко взрывной волной выбросило из помещения… Хрустели стекла под ногами окровавленных людей, выходивших из комнат… В числе пострадавших оказался Василевский. Сталин в свой подземный кабинет ни разу не спускался. Он работал в отведенном ему флигеле. Здесь же во дворе дома, занятого Генштабом…».
Для жителей Москвы война уже не воспринималась как отстраненное событие, и в этой, с каждым днем накалявшейся ситуации Сталин не пытался избежать лично ему угрожавшей опасности. Он вел себя как солдат, которому долг повелевает мужественно встречать опасность, но он был не только Верховный главнокомандующий. На нем лежала ответственность и за страну, и за людей, оказавшихся под вражескими бомбами в Москве, и за ту оккупированную Европу, взоры населения которой были обращены к советской столице.
Начальник охраны А. Рыбин свидетельствует, что в эти дни Сталин «регулярно появлялся на улицах, осматривал их после налетов немецкой авиации». Такое поведение не было демонстрацией показной смелости: Вождь хотел вселить уверенность в москвичей, показать, что он находится в столице и руководит ее защитой.
Однажды, в четыре утра, Сталин вышел на Калужской. Под ногами хрустело битое стекло, дымно горели вокруг деревянные дома, а машины «скорой помощи» подбирали убитых и раненых. Сталина сразу окружили потрясенные люди, среди которых были женщины с перепуганными и плачущими детьми. Внимательно глядя на них, Сталин сказал Власику: «А детей надо эвакуировать в глубь страны». Люди, окружившие его, спрашивали: «Ну, когда же Красная Армия остановит врага и погонит его с нашей земли?» Успокаивая их, он улыбнулся: «Будет, будет и на нашей улице праздник!»