Страница 80 из 176
В приказе Бока, отданном 26 сентября, говорилось: «После сурового ожидания группа армий снова переходит в наступление»:
4-я армия (Клюге) и 4-я танковая группа (Гепнер) наносят удар вдоль шоссе Рославль – Москва и выходят на окружение Вязьмы с юга;
9-я армия (Штраус) и 3-я танковая группа (Готт) прорывают советский фронт у Духовщины и охватывают Вязьму с севера и востока;
2-я армия (Вейс) должна прорвать оборону Брянского фронта в направлении Сухиничи – Мешовск; наконец, 2-я танковая группа (Гудериан), начав операцию на два дня раньше, наносит удар на Орел и Тулу, а затем на Брянск, чтобы создать здесь котел.
Гудериан пишет: «Эта разница во времени начала наступления была установлена по моей просьбе, ибо 2-я танковая группа не имела в районе своего предстоящего наступления ни одной дороги с твердым покрытием. Мне хотелось воспользоваться… периодом хорошей погоды, чтобы достигнуть хорошей дороги у Орла и закрепить за собой дорогу Орел – Брянск, обеспечив себе надежный путь для снабжения».
Конечно, советское командование пыталось предвосхитить планы германских стратегов, но, как отмечает маршал Василевский: «Генеральный штаб, к сожалению, точно не предугадал замысла действий противника на Московском направлении».
Наступление на Москву, начавшееся 30 сентября, оказалось «неожиданностью» не только для Генштаба, но и для командующих фронтами. На подступах к Москве группе «Центр» противостояли три фронта: Западный (командующий генерал И.С. Конев), Резервный (командующий маршал С.М. Буденный) и Брянский (командующий А.И. Еременко). Войска этих фронтов находились в обороне около трех месяцев и имели достаточно времени для подготовки инженерных коммуникаций, отработки системы огня и увязки тактического и оперативного взаимодействия, но ошибки лета 41-го года повторились.
Не встречая серьезного сопротивления, Гудериан двигался к Орлу, поставив под угрозу окружения 3-ю и 1-ю армии Брянского фронта. 2 октября, прорвав оборону Западного и Резервного фронтов, охватом с севера и с юга в направлении Вязьмы немцы взяли в окружение 19-ю, 20-ю, 24-ю, 32-ю и почти всю 16-ю армии.
Сталин снова столкнулся с близорукостью и нерасторопностью генералитета. «Когда я зашел в приемную Сталина, – рассказывает об этих днях Чадаев, – то застал Поскребышева в сильном смятении. Он держал телефонную трубку и буквально кричал: «Ну, когда же вы разыщете его, черт побери? – Раздался звонок от Сталина. – Ну, зайди», – мотнул головой Поскребышев.
Я тихо вошел в кабинет и остановился, не проронив ни звука. Сталин ходил поспешно по кабинету с растущим раздражением. По его походке и движению чувствовалось, что он находится в сильном волнении. Сразу было видно, что он тяжело переживает прорыв фронта и окружение значительного числа наших частей. «Ну и болван, – тихо произнес Сталин. – Надо с ума сойти, чтобы проворонить… Шляпа!»
Я никогда не забуду этой картины: на фоне осеннего, грустного пейзажа умирающей природы бледное, взволнованное лицо Сталина. Кругом полная тишина. Через открытую настежь форточку проникали холодные струи воздуха. Пока я молчал, зашел Поскребышев и доложил: «Командующий Конев у телефона».
Сталин подошел к столу и с яростью снял телефонную трубку. В командующего летели острые стрелы сталинского гнева. Он давал не только порцию «проборки», но и строгое предупреждение, требовал беспощадно биться и добиться вывода войск из окружения. «Информируйте меня через каждые два часа, а если нужно, то и чаще. Время, время дорого!»
Затем Сталин соединился с членом Военного совета Западного фронта Н.А. Булганиным и тоже набросился на него. Булганин стал объяснять причину этого чрезвычайного происшествия. Он (как мне потом стало известно лично от самого Булганина) докладывал Сталину, что «ЧП» произошло из-за того, что командование Резервного фронта «проморгало» взятие противником Юхнова. Командующий войсками Резервного фронта маршал С.М. Буденный узнал о захвате немцами Юхнова только на второй день, да и то из переговоров с Булганиным. В то же время Булганин доложил Сталину, что имели место большие промахи со стороны командования Западного фронта.
Терпеливо выслушав до конца Булганина, Сталин немного смягчился и потребовал от руководства фронта: «Не теряйте ни секунды… во что бы то ни стало выведите войска из окружения». Вошел Молотов. Сталин, повесив трубку, сказал: «Может быть, еще удастся спасти войска… Гитлер изображает себя в положении нетерпеливой охотничьей собаки, настигнувшей дичь и теперь ждущей наконец момента, когда раздастся заветный выстрел. Однако желанного результата он не получит».
Молотов, нахмурив брови, так выразительно посмотрел на меня, что я сразу все понял: мне нужно уходить. И вышел из кабинета…»
Ворошилов, к которому Чадаев зашел 4 октября, сообщил, что по заданию Сталина он и Молотов едут на Западный фронт: «Будем пытаться спасти положение…» Как и в первые дни войны, Сталин снова не мог добиться от командующих фронтами четкой информации. Он ходил по кабинету, потом подходил к «вертушке», спрашивал начальника Генштаба и задавал один и тот же вопрос: «Установили связь с командующим?» – и слышал в ответ: «Еще нет».
Еще накануне, 2 октября, командующий Брянским фронтом А.И. Еременко звонил в Орел, находившийся в двухстах километрах от линии фронта, и начальник штаба Орловского военного округа А.А. Тюрин уверенно доложил ему, что «оборону Орла организуют как следует и Орел ни в коем случае не будет сдан врагу».
Докладывая от своего имени ситуацию Сталину, Еременко был уверен в объективности информации: он знал, что «в Орле было достаточно войск и оружия, поэтому у него не было сомнения, что оборона города будет обеспечена. Однако 3 октября в Орел ворвались немецкие танки». Их появление было настолько неожиданным, что город практически был сдан без боя. Командующий Брянским фронтом оказался вместе с войсками в окружении.
Командующие советскими фронтами наступление немцев прозевали. Возглавлявший Резервный фронт маршал Буденный узнал об этом только от Булганина. То, что танки и мотопехота противника заняли Юхнов, прорвались через Малоярославец и идут на Подольск, в Ставке стало известно через члена Военного совета Московского округа генерала К.Ф. Телегина.
Генералу об этом сообщил комендант Малоярославского укрепрайона комбриг Елисеев, позвонив 5 октября в 17.30. От Малоярославца до Москвы было всего около ста километров, и танки могли покрыть это расстояние за два часа. Генштаб и оперативный отдел РККА сначала не поверили этой информации.
Бывший член МВО К.Ф. Телегин вспоминал, что 5 октября ему позвонил И.В.Сталин и спросил, кто доложил о движении противника на Юхнов и насколько надежны данные. «После моих заверений, – рассказывал Телегин, – последовал вопрос о принятых мерах. В заключение Сталин сказал: «Хорошо, продолжайте действовать решительно, собирайте все силы, которые могут быть брошены на Можайский рубеж. Надо выиграть время, а там будут подведены необходимые силы».
Командовавший в тот период Западным фронтом Конев вспоминал, что противнику удалось «к исходу 2 октября продвинуться на глубину 10—15 километров… С утра 3 октября по моему распоряжению силами 30 и 19-й армий и частью сил фронтового резерва, объединенных в группу под командованием моего заместителя И.В. Болдина… был нанесен контрудар с целью остановить прорвавшегося противника и восстановить положение. Однако ввод фронтовых резервов и удары армейских резервов положения не изменили. Наши контрудары успеха не имели. Противник… овладел Холм-Жирковским, устремился к Днепру и вышел в район южнее Булышова, где оборонялась 32-я армия Резервного фронта. В результате обозначился прорыв к Вязьме с севера.
Второй удар противник нанес на Спас-Деменском направлении против левого крыла Резервного фронта. Войска 4-й немецкой танковой группы и 4-й армии, тесня к востоку и северу соединения наших 43-й и 33-й армий, 4 октября вышли в район Спас—Деменск—Ельня». Итак, немцам понадобилось всего три дня, чтобы вернуть Ельню, которую Жуков штурмовал три недели.