Страница 43 из 176
б) сигнал «Альтона». Он означает, что наступление переносится на другой срок; но в этом случае придется пойти на полное раскрытие целей сосредоточения немецких войск, так как они уже находятся в полной боевой готовности. …По поручению: Гальдер».
То есть хотя дата наступления уже была вроде бы назначена, но это не являлось окончательным решением. И повторим, что ни одну операцию Гитлер не начал в день, установленный им предварительно. Поэтому все предупреждения разведчиков, на которые ссылаются историки, являлись лишь информацией «для размышления».
Сдвигая даты начала осуществления своих планов, Гитлер выиграл все кампании. Пожалуй, в этом даже можно усмотреть некую мистику. Окончательное решение о сроке нападения на Советский Союз должно было состояться 18 июня, и в этот день переноса срока не последовало…
В этот день в Москву поступило сообщение из Швейцарии: «Директору. Нападение Гитлера на Россию назначено на ближайшие дни». Но когда? И не перенесет ли Гитлер срок в последние часы? Как окажется, не перенесет. Он начнет операцию в установленный срок… и Сталин выиграет войну .
Сталин не удовлетворился этой неопределенной информацией разведки и за четыре дня до нападения немедленно произвел контрольную проверку для установления точности своего понимания ситуации. 18 июня Москва предложила Берлину принять с визитом Молотова. В ответ был дан решительный отказ.
Это свидетельствовало, что война уже вставала во весь свой рост. В этот же день на участке командира 15-го стрелкового корпуса И.И. Федюнинского, входившего в состав 5-й армии М.И. Потапова, «появился немецкий перебежчик-фельдфебель, который показал, что в 4 часа утра 22 июня гитлеровские войска перейдут в наступление на всем протяжении советско-германского фронта» [39] .
Именно этот факт – этого перебежчика, кстати, действительно «немецкого фельдфебеля» – по-мюнхгаузенски ловко Жуков в своих «сочинениях» перенес на 21 июня. Этим подлогом он объяснил причину своего появления в этот «вечер» в кабинете Сталина. На самом деле все было иначе.
Как и положено, о перебежчике Сталину доложили сразу. И его реакцией на поступившую информацию стало то, что за четыре дня до начала войны Генеральный штаб получил санкцию Сталина на объявление в приграничных округах повышенной боевой готовности.
Уже 19 июня Генштаб повторил во все приграничные округа и флоты приказ «о приведении войск в боевую готовность по плану №2». Василевский пишет: «19 июня эти округа получили приказ маскировать аэродромы, воинские части, парки, склады, базы и рассредоточить самолеты на аэродромах». Штабы округов отреагировали немедленно.
Так, в приказе штаба Прибалтийского военного округа от 19 июня указывалось:
«1. Руководить оборудованием полосы обороны. Упор на подготовку позиций на основной полосе УР, работу на которой усилить.
2. В предполье закончить работы. Но позиции предполья занимать только в случае нарушения противником госграницы .
Для обеспечения быстрого занятия позиций как в предполье, так и [в] основной оборонительной полосе соответствующие части должны быть в совершенной боевой готовности .
В районе позади своих позиций проверить надежность и быстроту связи с погранчастями.
3. Особое внимание обратить, чтобы не было провокации и паники в наших частях, усилить контроль боевой готовности. Все делать без шума, твердо и спокойно. Каждому командиру и политработнику трезво понимать обстановку.
4. Минные поля устанавливать по плану командующего армией там, где должны стоять по плану оборонительного строительства. Обратить внимание на полную секретность для противника и безопасность для своих частей. Завалы и другие противотанковые и противопехотные препятствия создавать по плану…
6. Выдвигающиеся наши части должны выйти в свои районы укрытия. Учитывать участившиеся случаи перелета госграницы немецкими самолетами.
Командующий войсками ПрибОВО Кузнецов.
Начальник штаба генерал-лейтенант Кленов» [40] .
Этот поистине исторический документ свидетельствует о том, что уже с 19 июня 1941 года части Красной Армии были в « совершенной боевой готовности ». Но обратим внимание на пункт 2, обязывающий «позиции предполья занимать только в случае нарушения противником госграницы ».
Такое распоряжение не являлось самодеятельностью штаба округа. Оно исходило от Генштаба и являлось просчетом Жукова. Как оказалось впоследствии, даже приведенные в боевую готовность № 2, не все приграничные части после получения сообщения пограничников о переходе противником границы успевали занимать предполье.
Вместе с тем с момента объявления «совершенной боевой готовности» действиями подразделений всех армейских уровней руководили непосредственные их командиры. Так, начальник штаба 8-й армии ПрибОВО генерал-майор Ларионов 18 июня отдал распоряжение: «Оперативную группу штаба армии перебросить на КП Бубай к утру 19 июня. <…> С нового КП организовать связь с корпусами в течение первой половины дня 19 июня» [41] . Штабы переходили на фронтовые командные пункты.
Аналогичное указание получил 19-го числа командующий Киевским особым военным округом генерал Кирпонос. В телеграмме Жукова говорилось: «Народный комиссар приказал: к 22.06.41 г. управлению выйти в Тернополь… Выделение и переброску управления фронта сохранить в строжайшей тайне, о чем предупредить личный состав штаба округа».
Указание о приведении в боевую готовность 19 июня получили командующие приграничными и внутренними войсками на Украине, в Белоруссии и Прибалтике, а также территориальные органы НКВД и НКГБ и военная контрразведка, которая еще с 3 февраля 1941 года была переподчинена Наркомату обороны.
В соответствии с приказом наркома командующий Краснознаменным Балтийским флотом вице-адмирал Трибуц 20 июня 1941 года докладывает командующим Ленинградским и Прибалтийским военными округами и начальнику погранвойск: « Части КБФ с 19.06.41 приведены в боевую готовность по плану №2 , развернуты КП, усилена патрульная служба в устье Финского залива и Ирбенского пролива».
Трагическим прецедентом стало то, что командующий ЗапОВО Павлов не выполнил этой директивы. Он не отдал ни одного письменного приказа. Все делалось устно, и позже это стало одной из причин привлечения Павлова и его подчиненных к трибуналу.
На листе 70-м 4-го тома следственного дела по их обвинению зафиксированы следующие слова начальника связи ЗапОВО генерала Андрея Терентьевича Григорьева: «И после телеграммы начальника Генерального штаба от 18 июня войска округа не были приведены в боевую готовность».
Итак, уже 18 июня частям приграничных округов был отдан приказ о боевой готовности. И может показаться парадоксальным, но в эти тревожные и полные напряжения дни Берлин боялся не Красной Армии, а дипломатических шагов Сталина!
Объясняя причины отказа в визите Молотову, статс-секретарь Вайцзеккер записал в этот же день в своем дневнике: «Главная политическая забота, которая имеет место здесь, – не дать Сталину возможности с помощью какого-нибудь любезного жеста спутать нам в последний момент все карты».
Действительно, у Гитлера были все основания бояться новых дипломатических действий советского вождя. Гитлер все еще не мог оправиться от взрывного эффекта «Заявления ТАСС». Предложив через Гесса Лондону присоединиться к его блицкригу, он обещал взамен согласие на участие Великобритании и США в разделе Советского Союза. Британцам он предлагал «район от р. Оби до Лены, Америке – районы восточнее р. Лены, включая Камчатку и Охотское море. Ну а себе Германия «присваивала» территории до р. Оби» [42] .
Причем такой широкий жест являлся дополнением к тому, что Германия заявляла о неприкосновенности имперских интересов англичан. Ибо уже в первом пункте меморандума «Основы соглашения», привезенного Гессом в Англию, говорилось: «Чтобы воспрепятствовать возникновению новых войн между державами оси (Берлин – Рим – Токио) и Англией, должно быть произведено разграничение сфер интересов. Сферой интересов стран оси должна быть Европа, сферой интересов Англии – ее империя».