Страница 12 из 176
Он моментально извлек из доверительно полученной информации весь полезный остаток. Одновременно он сделал немецкого министра иностранных дел своеобразным союзником, навязав ему свое понимание ближайших интересов Германии. И Риббентроп, человек, которого не назовешь простаком, видимо, действительно повлиял на последующие практические действия германской политики.
В ночь с 23 на 24 августа после длившихся несколько часов переговоров договор был подписан. В ходе встречи немецкий министр был вынужден несколько раз связаться с Гитлером для уточнения отдельных пунктов, предложенных советской стороной. После завершения переговоров здесь же, в кабинете Молотова, «был сервирован небольшой ужин на четыре персоны».
Сталин остался удовлетворен достигнутыми договоренностями и, когда речь зашла об Антикоминтерновском пакте, отозвался о нем иронически.
«Антикоминтерновский пакт, – почти оправдывался Риббентроп, – был, в общем-то, направлен не против Советского Союза, а против западной демократии. Да, мы и по тону вашей русской прессы видели, что Советское правительство осознает это полностью».
Сталин дипломатично принял это оправдание как версию самого автора пакта.
«Антикоминтерновский пакт испугал главным образом лондонское Сити и мелких английских торговцев, – пошутил он».
Риббентроп поддержал шутку:
«Конечно же, вы, господин Сталин, напуганы Антикоминтерновским пактом меньше лондонского Сити и английских торговцев. У нас среди берлинцев ходит широко известная шутка: «Сталин еще присоединится к Антикоминтерновскому пакту».
Присутствующие улыбнулись шутке Риббентропа, и он поощренно продолжал:
«Германский народ, особенно простые люди, тепло приветствуют установление понимания с Советским Союзом. Народ чувствует, что естественным образом существующие интересы Германии и Советского Союза нигде не сталкиваются и что развитию хороших отношений ранее препятствовали только иностранные интриги, особенно со стороны Англии».
Но это были только слова.
«И я верю в это, – дипломатично соглашается с очевидной демагогией Сталин и все же снова иронизирует: – Немцы желают мира и поэтому приветствуют дружеские отношения между Германским государством и Советским Союзом…»
Почувствовав скрытую подоплеку сарказма мысли Сталина в отношении миролюбивости немцев, Риббентроп решил пояснить:
«Германский народ, безусловно, хочет мира, но, с другой стороны, возмущение Польшей так сильно, что все до единого готовы воевать . Германский народ не будет более терпеть польских провокаций».
Риббентроп явно заговорился. Утверждение, что «у народа, желающего мира, – все до единого готовы воевать», выглядело почти как признание идиотизма нации. Однако Сталин не стал ущемлять самолюбия дипломата и разрядил обстановку, указав на истинного вершителя судеб немецкого народа, от которого зависел переход острой грани между миром и войной:
«Я знаю, как сильно германская нация любит своего вождя, и поэтому мне хочется выпить за его здоровье!»
Это звучало как призыв к миру.
Попытка представить этот тост как симпатии Сталина по отношению к Гитлеру была бы примитивной и поспешной. Конечно, он делал вынужденный дипломатический жест, но Сталин испытывал некое психологическое неудобство от того, что он был обязан его сделать. Он снял это ощущение тем, что на этой же встрече символично как бы нейтрализовал этот вынужденный тост.
Лазарь Каганович вспоминал:
«Обедали в Андреевском зале, Сталин сидел напротив Молотова, рядом Риббентроп, переводчик, какой-то еще немецкий чин. Молотов говорил тосты. Потом Сталин произнес тост за меня: «Выпьем за нашего наркома путей сообщения Лазаря Кагановича!»
Я же еврей, я понимаю, какой ход сделал Сталин! Он не мог ко мне дотянуться через Риббентропа, встал из-за стола, подошел и чокнулся. Риббентроп вынужден был сделать то же самое».
Словно снимая грех со своей души, Сталин заставил национал-социалиста выпить за еврея. Плюс уничтожал минус.
Советский вождь не был доверчивым и наивным политиком и не упустил случая, чтобы подчеркнуть это свое качество. На банкете он откровенно заявил Риббентропу, что советское руководство прекрасно осознает, что конечная цель Германии – это нападение на Советский Союз. Очевидцы утверждали, что после этих слов Риббентроп едва не подавился шампанским.
Но Сталин хотел получить от заключенного договора максимум возможного и не лицемерил, когда, уже прощаясь, многозначительно сказал министру иностранных дел Германии:
«Советское правительство относится к новому договору очень серьезно … Я могу дать честное слово, что Советский Союз никогда не предаст своего партнера».
Вокруг Договора о ненападении между СССР и Германией историки нагромоздили множество инсинуаций и лживых обвинений. Хотя документ, подписанный 23 августа в Москве, был предельно прост и недвусмыслен. Договор был заключен на 10 лет, и его смысл определялся уже в первых статьях:
« Статья 1 . Обе Договаривающиеся Стороны обязуются воздерживаться от всякого насилия, от всякого агрессивного действия и всякого нападения в отношении друг друга как отдельно, так и совместно с другими державами.
Статья 2 . В случае, если одна из Договаривающихся Сторон окажется объектом военных действий со стороны третей державы, другая Договаривающаяся Сторона не будет поддерживать ни в какой форме эту державу…
Статья 4 . Ни одна из Договаривающихся Сторон не будет участвовать в какой-нибудь группировке держав, которая прямо или косвенно направлена против другой стороны».
Казалось бы, все ясно. Это был договор о взаимном нейтралитете. Мирное соглашение двух государств по отношению друг к другу. Но Сталин был реалист. Не имея иллюзий в отношении действительных намерений Гитлера, он извлек максимум выгоды из этого акта, не пренебрегая никакими интересами своей страны. Поэтому к договору о ненападении был приложен секретный протокол, широко известный на Западе, но вызвавший мышиную возню накануне развала СССР.
Его текст гласит: «Секретный дополнительный протокол. При подписании договора о ненападении между Германией и Союзом Советских Социалистических Республик нижеподписавшиеся уполномоченные обеих сторон обсудили в строго конфиденциальном порядке вопрос о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе. Это обсуждение привело к следующему результату:
1. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Прибалтийских государств (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва), северная граница Литвы одновременно является границей сфер интересов Германии и СССР. При этом интересы Литвы по отношению Виленской области признаются обеими сторонами.
2. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарва, Висла и Сана.
Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского государства и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития.
Во всяком случае оба Правительства будут решать этот вопрос в порядке дружественного обоюдного согласия.
3. Касательно юго-востока Европы, с советской стороны подчеркивается интерес СССР к Бессарабии. С германской стороны заявляется о ее полной политической незаинтересованности в этих областях.
4. Этот протокол будет сохраняться обеими сторонами в строгом секрете.
Москва, 23 августа 1939 года» [7] .
Этот протокол был подписан Молотовым и Риббентропом. Риббентроп пояснял: «…под «сферой интересов», (или «сферой влияния») понималось, что заинтересованное государство ведет с правительствами принадлежащих к этой сфере стран касающиеся только его самого переговоры, а другое государство заявляет о своей категорической незаинтересованности».
Было ли это нарушением международного права? Во второй половине XX столетия Америка беззастенчиво объявила едва ли не полмира сферой своих национальных интересов и ни у кого это не вызывало содрогания. А в рассматриваемой ситуации цена национальных интересов, безусловно, была на ранг выше, чем имперские поползновения американцев.