Страница 111 из 176
Штеменко вспоминал, что в ответ на просьбу Тимошенко выделить для Юго-Западного фронта «одну стрелковую дивизию» Сталин был вынужден сухо ответить: «Если бы дивизии продавались на рынке, я бы купил для вас 5—6 дивизий, а их, к сожалению, не продают».
В конце мая Сталин в присутствии членов ГКО принял Баграмяна и Хрущева. Баграмян вспоминал, что он ничего хорошего не ждал от этой встречи, и ошибся. Он пишет: «И.В. Сталин… внимательно выслушал, провел с нашим участием обсуждение сложившегося на южном крыле советско-германского фронта трудного положения.
В отличие от других участников этого обсуждения И.В. Сталин был спокоен, сдержан. Видно было, что все его мысли поглощены одним настойчивым желанием – предотвратить дальнейшее ухудшение обстановки на юге, помочь нашим войскам во что бы то ни стало отстоять занимаемые рубежи. Мне представляется, что самообладание, исключавшее всякую нервозность и неуверенность в руководстве боевыми действиями войск в ходе войны, было одним из самых примечательных черт Сталина и благотворно отражалось на его деятельности».
После смерти Сталина участвовавшие в этой операции военачальники будут утверждать, что они считали нецелесообразным проводить ее. Конечно, это «остроумие на лестнице», попытка представить себя умнее, чем это было в действительности. Это тот случай, когда появление новых звезд на погонах не прибавляло ума.
Причиной этого, как и других поражений, случившихся в первой половине войны, являлся непрофессионализм военных, руководивших боевыми действиями. В этот период Верховный главнокомандующий практически оказался в таком положении, когда нельзя было надеяться ни на кого – он мог рассчитывать только на самого себя.
Сталин понимал это. Он сдержал свои эмоции и отстранил от должности именно Баграмяна. Объясняя причину такого решения в личном письме от 26 июня Военному совету Юго-Западного фронта, он писал, что Баграмян в сложившейся ситуации повел себя не как начальник штаба и даже не как «простой информатор, обязанный честно и правдиво сообщать в Ставку о положении на фронте.
В течение каких-либо трех недель Юго-Западный фронт благодаря своему легкомыслию не только проиграл наполовину выигранную Харьковскую операцию, но и успел отдать противнику 18—20 дивизий… Это катастрофа, которая по своим пагубным результатам равносильна катастрофе с Ренненкампфом и Самсоновым в Восточной Пруссии».
Речь идет о командующих 1-й и 2-й русскими армиями, потерпевших поражение в Восточно-Прусской операции Северо-Западного фронта в августе-сентябре 1914 года. В конце письма, адресованного Тимошенко и Хрущеву, Сталин добавил: «Если бы мы сообщили стране во всей полноте о той катастрофе… которую пережил и продолжает еще переживать фронт, то я боюсь, что с вами поступили бы очень круто…»
Конечно, Сталин должен был обладать огромной выдержкой, чтобы не проявить тот гнев, который вызвал у него провал этой важной стратегической операции. В. Аллилуев пишет: «…Хрущев, будучи членом Военного совета Юго-Западного направления, то есть армий, сражающихся под Харьковом, в критический момент, когда немцы окружили наши войска, бросил фронт и бежал в Москву. Ему грозило попасть под суд Военного трибунала. От наказания его спас Молотов».
Описанные события служат ярким свидетельством того, какие сложности стояли перед Сталиным во время войны. Но и это было не все. Еще одна катастрофа произошла на Волховском направлении.
Здесь вследствие невыполнения командующим генералом Хозиным директивы Ставки об отводе 2-й ударной армии, предпринимавшей попытку прорвать блокаду Ленинграда, она потерпела поражение. В конце мая армия попала в окружение, а в начале лета ее командующий генерал-майор Власов сдался в плен. До конца войны он сотрудничал с врагом, возглавив созданную оккупантами так называемую «Русскую освободительную армию».
Итак, надежды Сталина на то, чтобы закрепить успех битвы под Москвой, не оправдались. 1942 год превратился для командиров Красной Армии в сплошную цепь неудач. Но в этом не было его вины. Он собирался воевать с противником на равных, но пока ему еще не на кого было опереться. Советский генералитет, командиры частей и соединений по опыту и умению вести боевые действия уступали немцам. Впрочем, несомненно и то, что без военной школы 42-го не было бы и триумфальной победы 1945 года.
Победы быстро забываются – поражения оставляют горечь надолго. Сталин познал эту горечь. Стратегически все было задумано им правильно. Он совершенно оправданно рассчитывал, что разгром немецких войск под Москвой окрылил армию и создаст перелом в ходе всей войны.
Уже в середине марта Генеральный штаб завершил все обоснования и расчеты по плану операций на весну и начало лета 1942 года. Было решено нанести противнику ряд упреждающих ударов. Повторим, что в их числе намечался разгром ржевско-вяземской группировки противника, освобождение Крыма, деблокирование Ленинграда и удар в направлении Харькова. В стратегическом плане действия Сталина в 1942 году были безупречны. Каждая намечаемая им операция несла в себе заряд потенциальной угрозы для машины Вермахта.
Но, даже не получив благоприятного завершения, эти операции разрушили конечные планы немцев. Стратегия блицкрига превратилась в затяжную войну. Причем немецкие войска вместо сосредоточения на решающих направлениях оказались разорванными на части и прикованными к важным узлам активного сопротивления.
Подавление этих контратакующих участков советского фронта требовало сил, вооружения, а главное, времени. А время работало на Сталина. Даже в кажущихся «ошибках» Сталина была заложена программа перелома хода войны.
Позже немецкие генералы обвиняли в утрате победы Гитлера, указывая на допущенные им просчеты. Но, критикуя Гитлера, они умышленно обходили стороной тот факт, что он принимал то или иное решение не от недостатка здравого смысла, а потому, что к этому его подталкивали решительные действия Сталина.
Гитлеру приходилось импровизировать. И к этому его вынуждал советский Верховный главнокомандующий. Конечно, победа, обретенная в 1945 году, не могла прийти сама собой. И даже незавершенность конструктивных идей Сталина его маршалами и генералами работала на конечный результат.
Командование Вермахта не замедлило воспользоваться грубым просчетом Военного совета Юго-Западного фронта. Практически без передышки немцы нанесли удары западнее Волчанска и в районе Чугуева. 28 июня 1942 года группа «Вейхс» начала наступление восточнее Курска в сторону Воронежа. Прорвав оборону Брянского и Юго-Западного фронтов в полосе около 300 километров, немцы продвинулись на глубину 150—170 километров. 4-я германская танковая армия вышла к Дону, а через день началось новое наступление на войска Юго-Западного направления.
Продвижение немцев летом 1942 года осуществлялось столь же стремительно, как и в предшествовавшем году. Германские военачальники снова демонстрировали свое превосходство в военном искусстве, в тактике ведения боевых действий, а в Красной Армии все еще был силен страх перед немецкой наступательной машиной.
Армия опять отступала. Этому способствовал и сам характер местности, где отсутствовали естественные рубежи, позволявшие организовать устойчивую оборону. Правда, такая особенность театра боевых действий мешала и противнику, не давая возможности осуществить план окружения советских войск.
Развивая наступление, немцы форсировали Дон, и 4 июля развернулись упорные бои на подступах к Воронежу, а затем и в самом городе. Сталин понимал, что в случае прорыва за Дон германские войска выйдут в глубокий тыл Красной Армии. И чтобы предотвратить эту смертельную угрозу, он срочно перебросил к северу от Воронежа 5-ю танковую армию генерала А. Лизюкова.
Верховному главнокомандующему снова приходилось исправлять положение. Он опять был вынужден принимать экстренные меры. Впрочем, даже после потерь под Харьковом на южном крыле советские войска обладали численным превосходством над противником. Здесь 1 700 тысячам советских солдат противостояло лишь 900 тыс. немецких.