Страница 34 из 93
ЧУЙКОВ. Если, тов. Сталин, на участке 9-й армии поставить артиллерию, то надо поработать не менее 5 суток саперам, которых у нас очень мало.
СТАЛИН. Пожалуйста. Берите 10 суток, создавайте условия. Но в таких же условиях была и 8-я и 15-я армии. Дело решает артиллерия, весь вопрос в артиллерии.
ЧУЙКОВ. И авиация.
СТАЛИН. Авиация не всегда. Она зависит от погоды. У вас не так много авиации и это дело капризное, зависит от погоды, а артиллерия нет. У вас были философы, которые говорили, что всю артиллерию надо оставить в тылу, посадить дивизию на лыжи и в качестве стрелков пустить. Вы понимаете? Финны укреплены, у них станковые пулеметы, у них 37-мм орудия, есть 3-дюймовые. Посадить нам всю дивизию на лыжи, оставить артиллерию в тылу, потому что трудно ее таскать и пойти против укрепленных районов противника – это наверняка даст много жертв и никакого успеха. Так у вас и было.
ЧУЙКОВ. Эти философы у нас были, но их никто не слушал. Если они не хотели использовать мощную артиллерию корпуса, то мы приказали им использовать артиллерию. На Репольском направлении во время наступления, где мы достигли больше всего взаимодействия пехоты, артиллерии и авиации, мы тут израсходовали свыше 40 тыс. снарядов, почти все, которые имелись на Репольском направлении.
СТАЛИН. Извините, что я вас прерывал. У вас большая проблема как расходовать снаряды.
ЧУЙКОВ. Проблема была небольшая. Проблема диктовалась дорогой и подвозом.
СТАЛИН. Пока не подвезли артиллерию – обороняйся. Нечего соваться без артиллерии, подвези, потом суйся. У вас всего три снаряда было.
ЧУЙКОВ. Больше всего снарядов зенитных было, их много осталось.
СТАЛИН. Это немного. Сколько комплектов снарядов было?
ЧУЙКОВ. Два комплекта. Тогда 163-я также дралась, армейским транспортом подвозили к батареям.
СТАЛИН. На базе сколько было?
ЧУЙКОВ. С начала операции было подвезено два боевых комплекта. Это было по существу в конце войны.
Еще хочу остановится на подготовке наших войск в мирное время. Я считаю, что мы своих бойцов и командиров не учим в мирное время тяжелым условиям войны. Когда мы инспектировали части, мы больше всего обращали внимание на клубы, на столовые, где чище миски, где больше официанток, где больше отдыха. Но никто не проверял, умеют ли бойцы в поле приготовить обед, умеют ли они в котелке сварить пищу, как с режимом питья в походе.
Или возьмите стирку белья. У нас боец белье не стирает и не умеет. Когда мы были на фронте, у нас бойцы не могли стирать белье. Когда выходили на занятие в поле, то боец, поработавший упорно 3-4 часа раскисал, вокруг него собирались командиры, политработники и спрашивали, не устал ли он. Если боец, надев противогаз, пройдя 5- 10 км, уставал, то за это командира полка так брали в работу, что он после боялся тренировать бойцов в трудных условиях, а тем самым не готовил бойцов к тяжелой обстановке во время войны.
Приказ народного комиссара обороны о том, чтобы 30% занятий были ночными, мы не выполняли ни в какой степени. Ночные занятия проводили на рассвете, или вечером, а потом, после таких ночных занятий, давали бойцу сутки отдыхать, и тем самым мы не закаляли бойца для трудных условий войны.
В отношении наших штабов. Они у нас, товарищи, подготовлены работать по-мирному, когда события идут нормально, без злой воли противника. Достаточно было на фронте вмешаться этой злой воле, вмешаться противнику, и наши штабы терялись. Надо учить штабы работать и разбираться в сложной боевой обстановке. Это заставляет нас обратить внимание на подготовку наших штабов, исходя из того опыта, который мы получили, чтобы лучше подготовить и научить наши штабы к предстоящим боям.
Заседание четвертое
(16 апреля 1940 г. утреннее)
Товарищи, мы поставили финнов на колени, и они были разбиты потому, что мы выбросили достаточное количество бомб, снарядов, не давали им ни одной минуты отдохнуть и дневные железнодорожные перевозки их почти совершенно прекратились. Финны боялись появляться днем на дорогах. Нужно сказать, что в этом отношении большое дело сделала наша авиация, заставила финнов прекратить дневные перевозки и перейти на перевозки только ночью.
Когда мы в достаточной степени ознакомились с театром военных действий, то стали действовать и ночью, так как кадры были уже подготовлены. Наша авиация тут сделала свое дело, затрудняя перевозки ночью, вследствие чего финны вынуждены были двигаться с потушенными огнями, а на фронте заставляли тушить костры и не давали финнам возможности подогревать себе пищу. В течение этих четырех месяцев финны почти все время находились под огнем авиации.
Одна сторона – это то, что мы выбросили большое количество снарядов и бомб и этим самым заставили их стать на колени.
Вторая сторона – это то, что в мирное время наша подготовка в отношении войны велась очень слабо. Финнов мы не знали так, как нужно было их знать. Те разведывательные данные, которые были в штабе ВВС Ленинградского округа, относились к 1917 г., более свежие – к 1930 г. Больше никаких других данных мы не имели, так как агентурная разведка ничего почти не делала. Мы в этом отношении скромничаем. Если посмотреть, как работают в этом направлении иностранные туристы, то мы увидим, что они буквально лезут во все щели, выискивают, высматривают, где что лежит, а у нас этого нет. Я вот возьму себя. Мне приходилось быть в Испании, и я всегда говорил, чтобы товарищи никуда не лезли, хотелось показать скромность. Нам нужно быть нахальнее. Мы должны использовать наших разведчиков. Взять, например, туриста – он тоже должен кое-что делать. Если он едет по делу, нужно нахально лезть во все щели, не нужно бояться. Если они везде лезут, то и мы не должны отставать. Поэтому те данные, которые были, не соответствовали действительности и в результате вот что получилось.
Я был командующим ВВС 8-й армии. Расчет был такой, я точно сказать не могу, но, видимо, такой, что мы должны были с Ладоги нанести удар в тыл Карельского перешейка, тем самым разбить финнов и окружить их, отрезать Карельский перешеек от Финляндии, но этот удар не получился. Почему? Потому что по существу войск было недостаточно, на 250 км фронта было шесть дивизий. Здесь была ошибка, дивизии слишком были перегружены техникой, даже ненужной, потому что можно было видеть, как валялось на дорогах и было занесено снегом то, что не нужно армии. Это первое.
В 8-й армии были один 72-й полк – 15 самолетов и истребительный полк – 30 самолетов, затем через короткий срок осталось 9 самолетов СБ. Конечно, никакого массового удара произвести было нельзя, кое-как мы могли поддерживать разведку. Поэтому тот расчет, что помощь будет оказана со стороны Ленинграда самолетами, был ошибочным. То, что можно было делать на 50 км от фронта, нельзя было делать за 100 км, ибо за 50 км чистое небо, можно летать, а за 100 км – туманы, летать нельзя, поэтому со стороны Ленинграда помощь оказать не смогли. Это была наша ошибка, в этом отношении мы просчитались. Поэтому 8-я армия первое время была по существу в авиации ограничена, очень мало было авиации, затем она пополнилась, подошли авиаполки, картина стала иной. После прибытия пополнения в ВВС 8-й армии мы действительно заставили финнов прекратить свои дневные перевозки.
Когда наши войска перешли границу и стали наступать, финны такого стремительного первого удара не ожидали и бежали в панике. Затем, когда коммуникация наша растянулась, подвоз стал затруднительным, тогда уже наш первый порыв несколько ослаб, потому что части измотались, первый эшелон выдохся, а второго эшелона, для того чтобы заменить уставшие части не было. Поэтому части остановились и дальше достигнутого рубежа не пошли.
Финны к этому времени перешли к обороне и начали действовать по флангам, по тылам и по коммуникациям наших частей, в результате откатилась обратно 75-я дивизия, а затем и 139-я. По существу бежали и прилично бежали, даже быстрее, чем наступали.