Страница 12 из 13
Уэсли подхватил его чемодан.
– Давай выпьем холодного пивка, – предложил он.
– Согласен!
– Вон местечко, – заметил Уэсли, указывая на другую сторону улицы. – Давай туда переберемся.
Пока они переходили улицу, Билл продолжал:
– Я думаю, что понимаю теперь, почему дух первопроходцев всегда направлял меня в размышлениях – потому что он свободен, Уэс, свободен! Он как жаворонок в сравнении с колонистом, человеком, что сажает свои коренья и тем доволен. Первопроходец свободен, ибо идет дальше и забывает оставить след. Боже!
Они вошли в беспутный бар и заняли кабинку с липким столиком. Пьяницы всех сортов рядком сидели у стойки: старые завсегдатаи, солдаты, измученные ведьмы, шумные юноши, которые оживленно жестикулировали, и случайный работяга, все еще в испачканной спецовке.
Официантка принесла им два больших пива и, равнодушно положив руку на спинку кресла, сказала:
– Двадцать долларов, дорогуши.
Уэсли ей подмигнул, а Билл бросил на стол два дайма. Забирая монетки, она одарила Уэсли тяжелым испытующим взглядом.
– Милый, – хрипло сказала она, – следи за глазами.
– А что с ними не так? – спросил Уэсли.
– Они доведут тебя до беды, – ответила она, по-прежнему недобро его разглядывая.
Она отошла с серьезной, задумчивой гримасой, не отрывая глаз от Уэсли. Он отвечал ее глазам таким же бесстыдным испытующим взглядом, таким же медленным чувственным вызовом, предложением грубости на грубость.
– Боже! – хихикнул Билл, когда она ушла. – Так это Хартфорд! Изнасилование Уэсли Мартина!
Уэсли потер нос.
– Брат, – тихо сказал он, – такие штучки могут убить всю судовую команду за две недели.
Эверхарт рычал от хохота, а Уэсли с лукавой улыбкой пил пиво.
Позже, после нескольких стаканов пива, они съели свиные отбивные в закусочной на Главной улице, где Уэсли купил две пачки «Лаки страйк» и одну отдал бродяге, стрелявшему сигаретку.
– Где переночуем? – спросил Билл, когда они вновь вышли на улицу.
Уэсли зубочисткой ковырялся в зубах.
– Будь это Нью-Йорк, – сказал он, – могли бы поспать на ночном киносеансе или в метро. Черт, я не знаю.
Они бродили туда-сюда по Главной, заглядывая в бары и куря. В конце концов забеспокоились; Уэсли предложил пойти на поздний сеанс в кино, но Эверхарт колебался.
– А на что мы будем завтра есть? – сказал он Уэсли.
– Да кому сдалось это завтра! – презрительно проворчал Уэсли. – Давай кино посмотрим.
Они вошли. В полночь они снова оказались на почти пустынной улице. Рабочие возвращались с авиазавода группами, тихо и устало переговариваясь. Перед табачной лавкой, раскачиваясь на каблуках, стоял полицейский.
– Нам лучше убраться, пока не арестовали, – заметил Уэсли. – Пошли поищем, может, где-нибудь сможем поспать несколько часов до восхода.
– Тепло, можно и на улице поспать, – добавил Билл.
Они пошли на восток, через мост в Ист-Хартфорд. Темный пустырь был покрыт густой притоптанной травой, и они легли за кустами. Уэсли уснул через пять минут.
Эверхарт не мог заснуть час. Он лежал навзничь и смотрел на густые скопления звезд в вышине, а футах в трех от него чирикал сверчок… Трава была влажна, но он чувствовал тепло напоенной солнцем почвы. Прохлада разлилась в ночном воздухе, Билл поднял воротник. Услышал шаги на гравийной дорожке поблизости… полицейский? Билл оглянулся, но в темноте ничего не увидел. Открылась и закрылась дверь.
Что ж! Он, человек, работающий в университете, спит под открытым небом, как толпы бродяг. Уэсли спал рядом, будто ничто в мире его не колыхало, но ведь его нельзя назвать бродягой? Кто этот странный молодой человек, во многом мальчик, во многом мужчина? Моряк… да, Эверхарт тоже станет моряком.
Зачем?
Зачем он это сделал? Если его жизнь в Нью-Йорке казалась бесцельной и глупой, то как назвать эту жизнь, это бесцельное странствие? Если война позвала Улисса из Сиракуз, что позвало Эверхарта из Нью-Йорка?
Он часто рассказывал студентам о Судьбе, пылко цитируя Эмерсона и Шекспира, он говорил о Судьбе с энергичной уверенностью, доступной лишь педагогам. В этом его беда – он был бесстрашным педагогом. А теперь? Несомненно, не бесстрашный человек, он полон страха, да и как иначе?.. он не знал, что грядет. Страх, знание и мудрость страха – прогонят ли они педантизм из его глупого бытия?
А что Судьба? Ах, Судьба, очаровательная леди, посмотрите, как сплела она свою пряжу от Нью-Йорка до Хартфорда за несколько коротких часов, превратила человека из педагога в дрожащего школяра, осветила солнцем день, согрела ночь трепетом и могуществом загадок, прокралась на его сторону и в ночи, в минуту ужасного великолепия приоткрыла свое таинство таинств, которое не мог знать ни один человек, но всякий ждал, дивился и, по мере сил духа своего, ему противостоял!
Эверхарт приподнялся на локтях… сверчок в испуге прервал свою песню… весь мир спал в невероятной тишине. Билл слышал медленное дыхание Уэсли, наверху кивали звезды, молчаливо, невыразимо и далеко.
– Я? – вскрикнул Уэсли.
Эверхарт нервно подпрыгнул, сердце его внезапно… наполнилось страхом. Но Уэсли спал – он кричал во сне.
Уэсли тряс его за плечо.
– Проснись, Билл, выходим, – говорил он сиплым с утра голосом.
Было еще темно, но птицы уже защебетали в тумане, как маленький будильник. Эверхарт перевернулся и простонал:
– Что?
– Вставай, парень, ты не дома!
Эверхарт сел и замер, оцепенев.
– Черт побери, – проворчал он, – а ты прав!
Уэсли сидел на траве, зевая и потягиваясь. Утренний туман пробирал их влажным прохладным безмолвием.
– Давай двигать, – повторил Уэсли, – пока от холода не околели.
Они поднялись и пошли, не особенно расположенные к беседе; мимо проехал автомобиль, оставив после себя облако пыли и бензиновых газов, рокоча по туманной улице, как сварливая старая собака. Над крышами проступал серый свет. Утро было хмурое и неприветливое.
Два странника выпили кофе в закусочной у железной дороги и согласно нахмурились, когда продавец сказал им, что они как будто провели ночь в коровнике.
Снова выйдя на улицу, где серый свет широко разлился по небу, они увидели тяжелые облака, что сбегались омрачить утро.
– Может, будет дождь, – пробормотал Эверхарт.
Они пошли вниз по дороге и медленно обернулись, когда приблизилась машина. Она быстро проскочила, на мгновение показав им угрюмое, сонное лицо водителя. Дорога в тусклом утреннем свете была ровна и готова к новому дню; она тянулась вверх на холм и скрывалась за поворотом, дальше на горизонте проступали телефонные столбы, фермы (помигивающие огоньками завтраков), а затем – просторные серые холмы, почти не различимые в тумане. Пахло дождем.
– Господи! – зевнул Уэсли. – Скорей бы заползти в койку!
– Ты уверен насчет этого судна в Бостоне?
– Да… «Вестминстер», грузовой транспорт, идет в Гренландию. Свидетельство о рождении взял, парень?
Эверхарт похлопал по бумажнику:
– При мне.
Уэсли снова зевнул, ударяя себя в грудь, словно хотел этим положить конец своей сонливости. Эверхарту захотелось домой, на мягкую кровать, поспать еще четыре часа, а потом сестра приготовит завтрак, молочник зашагает по Клэрмонт-авеню, и трамвай прогремит по сонному Бродвею.
Капля дождя разбилась о его бровь.
– Нам бы попутку поскорее словить! – пробормотал Уэсли, оборачиваясь к пустынной дороге.
Они нашли убежище под деревом, дождь мягко застучал по кроне. Влажный душный аромат поднимался мокрой волной.
– Дождик, дождик, уходи, – мягко пропел Уэсли, – в другой день приходи…
Десять минут спустя их подобрал большой красный грузовик. Они восторженно улыбнулись шоферу.
– Далеко едешь, друг? – спросил Уэсли.
– В Бостон! – прокричал тот, и следующие сто двадцать миль, пока они ехали по брызгливому щебеночному шоссе до самого Бостона, под мрачными небесами, проезжали мокрые поля вдоль блестящих дорог, парящие пастбища, маленькие городки, траурный Вустер, он больше не произнес ни слова.