Страница 3 из 6
7
И вот я иду в библиотеку, la Bibliothе́que Nationale[17], проверить список офицеров в Армии Монкальма, 1756, Квебек, а также словарь Луи Морери, а также Père[18] Ансельма и т. д., всю информацию о королевском доме Бретани, а этого там вообще нет, и наконец в Библиотеке Мазарини старая милая мадам Ури, главный библиотекарь, терпеливо объясняет мне, что нацисты разбомбили и сожгли все их французские бумаги в 1944-м, а я про это в своем рвении позабыл. И все равно чую в Бретани что-то подозрительное – Явно же де Керуак должен быть где-то во Франции записан, если его уже записали в Британском музее в Лондоне? – Я ей это говорю —
В Bibliothèque Nationale нельзя курить даже в туалете и слова поперек не вставишь секретаршам, и там национальная гордость «учеными», что сидят все и списывают из книжек, а Джона Монтгомери и на порог не пустят (Джон Монтгомери, который забыл спальник, забираясь на Маттерхорн, а в Америке он лучший библиотекарь и ученый, сам англичанин) —
Тем временем нужно возвращаться и посмотреть, как там поживают благовоспитанные дамы. Таксист у меня Ролан Сан-Жанн-д’Арк де ла Пуселль, и он мне рассказывает, что все бретонцы «тучны», как я. Дамы целуют меня в обе щеки по-французски. Бретонец по фамилии Гуле со мной напивается, молодой, двадцать один, голубые глаза, черные волосы, и вдруг хватает Блондинку и ее пугает (а другие парняги подстраиваются), чуть не насилует, чему я и другой Жан, Тассар, кладем конец: «Ладно тебе!» «Arrète!»[19] —
«Остынь», прибавляю я.
Она слишком прекрасна, неописуемо. Я сказал ей «Tu passé toutes la journе́e dans maudite салоне красоты?» (Ты весь день торчишь в чертовом салоне красоты?)
«Oui»[20].
Меж тем я спускаюсь в знаменитые кафе на бульваре и сижу там, глядя, как мимо течет Париж, такие хепаки молодые люди, мотоциклы, заезжие пожарники из Айовы.
8
Арабская девочка идет со мной на свиданье, я приглашаю ее посмотреть и послушать исполнение Моцартова «Реквиема» в старой церкви Сен-Жермен-де-Пре, о котором узнал из предыдущего своего визита и увидел плакат с его объявлением. Там полно людей, толпа, мы платим у двери и входим в явно самое distinguе́[21] сборище в Париже в этот вечер, и, как я говорю, снаружи туманится, а ее носик мягким крючком располагает под собой розовые губки.
Я учу ее Христианству.
Погодя мы с ней обнимаемся немного, и она идет домой к родителям. Хочет, чтоб я взял ее с собой на пляж в Тунис, интересно, меня заколют арабы, ревнивые на пляже Бикини, а в ту неделю Бумедьенн заместил и замесил Бен Беллу и ничего себе там заварушка наверняка, а у меня, к тому ж, теперь нет денег, и интересно, зачем ей это: – Мне говорили, где балдеть на пляжах Марокко.
Ну просто не знаю.
Думается мне, женщины меня любят, а потом понимают, что я пьян всем белым светом, и от этого вынуждены осознать, что я не могу сосредоточиться только на них, надолго, от этого ревнуют, а я дурень, Влюбленный в Бога. Да.
Кроме того, распутство не мой антрекот, я от него краснею: – все зависит от Дамы. Она была не в моем стиле. Французская блондинка была в моем, но слишком для меня юна.
В грядущие времена меня будут знать как дурня, что поперся в Монголию верхом на пони: Чингисхан, он же Монгольский Идиот, этот вот. Ну а я не идиот, и дамы мне нравятся, и я любезен, но неполитесан, как Ипполит, кузен мой из России. Старый автостопщик в Сан-Франциско, прозваньем Джо Ихнат, провозгласил, что у меня древнее русское имя, означающее «Любовь». Керуак. Я сказал «Значит, они отправились в Шотландию?»
«Да, потом в Ирландию, потом в Корнуолл, Уэльс, и Бретань, потом остальное ты знаешь».
«Рузкое?»
«Значит Любовь».
«Шутишь».
– О и потом я понял, «конечно, из Монголии и от Ханов, а до этого, Эскимосов Канады и Сибири. Все возвращается вокруг света, не говоря уже о Переселяющей-Мысль Персии». (Арийцы.)
В общем, я с бретонцем Гуле отправился в зловредный бар, где сотня разнообразных парижан жадно слушали крупную свару между белым человеком и черным человеком. Я свинтил оттуда быстро и оставил его на произвол его судьбы, снова с ним встретился в «La Gentilhommiére», что-то от драки, должно быть, вылилось наружу, либо же, нет, меня там не было.
Лютеция городок лютый.
9
Суть же дела в том, что как ты можешь быть Арийцем, когда ты Эскимос или Монгол? У старика Джо Ихната в голове сплошь бурые говешки, если речь не о России. Старика Джо Толстого надо было подбирать.
Зачем о таком талдычить? Потому что моей учительницей начальных классов была мисс Динин, которая теперь Сестра Мария Св. Иакова в Нью-Мексико (Иаков был сыном Марии, как Иуда), и она писала: «Джека и сестру его Кэролин (Ti Nin[22]) я хорошо помню как дружелюбных, покладистых детей с необычайным обаянием. Нам говорили, что родня их произошла из Франции, а фамилия их была де Керуак. Мне всегда казалось, что в них есть достоинство и утонченность аристократии».
Я это поминаю показать, что манеры на белом свете еще сохранились.
Мои же манеры, по временам отвратительные, могут быть милы. С возрастом я стал пьянью. Отчего? Оттого, что мне нравится экстаз рассудка.
Я Убог.
Но люблю любовь.
(Странная глава)
10
Не только это, но и выспаться ночью во Франции не удается, такие они вшивые и шумные в 8 утра, орут из-за свежего хлеба так, что Мерзость рыдает. Держи-бери. Их крепкий горячий кофе, и croissants[23], и хрусткий французский хлеб, и бретонское масло, Божже, где мое эльзасское пиво?
Пока искал библиотеку, кстати, жандарм на Place de la Concorde[24] мне сказал, что rue de Richelieu (улица с Национальной библиотекой) это туда, показав, а из-за того, что он был при исполнении, я побоялся сказать «Что?.. НЕТ!» поскольку сам знал, что она где-то совсем в другую сторону – Вот вам какой-то сержант или еще кто, явно же должен знать парижские улицы, чтоб слать американского туриста незнамо куда. (Или он полагал, будто я умник-француз, его разыгрываю? поскольку французский у меня французский) – Но нет, он показывает в сторону одного из зданий безопасности де Голля и отправляет меня туда, может, думая «Вот тебе и Национальная Библиотека, ха ха ха» («может, они эту квебекскую крысу пристрелят») – Кто знает? Любому парижскому пожилому жандарму полагается знать, где рю де Ришельё – Но, думая, что вдруг он прав, а это я ошибся, изучая еще дома карту Парижа, я и впрямь иду, куда он показал, боясь идти куда-либо еще, и двигаюсь по верхнему наплыву Champs-Elysе́es[25], после чего срезаю по сырому зеленому парку и через рю Габриэль к тылам какого-то внушительного правительственного здания, где вдруг вижу будку часового и из нее делает шаг караульный при всех регалиях Республиканской Гвардии (как Наполеон в какадуйской шляпе), и становится по стойке смирно, и штык свой держит На краул, но на самом деле не из-за меня, а из-за внезапного черного лимузина, набитого телохранителями и парнями в черных костюмах, которым отдают честь и другие караульные, и они мчат дальше – Я гуляючи прохожу мимо часового штыка и вынимаю свой пластмассовый портсигар для сигарет «Верблюд» прикурить бычок – Тут же два прогуливающихся жандарма минуют меня в другую сторону, поглядывая на малейшее мое движение – Выясняется, что я всего-навсего бычок прикуриваю, но поди угадай? пластик и все такое – И что за великолепная непроницаемая охрана вокруг самого дворца могучего старины де Голля, который в нескольких кварталах отсюда.
17
Национальная библиотека (фр.).
18
Отец (фр.).
19
Хватит (фр.).
20
Да (фр.).
21
Благовоспитанное, элегантное (фр.).
22
Малютка Нин (жуаль).
23
Рогалики (фр.).
24
Площадь Согласия (фр.).
25
Елисейские Поля (фр.).