Надежный человек

Воцарилась напряженная тишина.

 — Ему нужно переночевать у тебя, — обратился он к девушке, и теперь в голосе его не было жестких нот — он внезапно стал каким‑то вялым, подчеркнуто безразличным.

 — Хорошо, — отозвалась та. — Ты тоже останешься?

 — Нет, уйду сейчас же.

 — Когда же мы увидимся? — обеспокоенно спросила девушка.

 — Там будет видно… Ну, всего хорошего, — бросил он скорее Зуграву, нежели ей, и шагнул, к двери.

 — Что слышно насчет арестованных? Живы они или нет? — спросил Зуграву у Волоха, когда тот уже готов был последовать за Кику. — Их было трое, не так ли? Я смотрел из окна…

 — Да, трое, — полностью владея собой, ответил Волох. — Нет, ничего не слышно. Скорее думал что‑либо узнать от тебя. Интересуешься, конечно, потому что со мной все обошлось благополучно?

Как он мучился, как ждал со стороны товарищей хоть какого‑то знака доверия к нему! Тем более что сейчас из руководства группы на свободе оставался он один… Никто ни в чем его не упрекал, не унизил ни единым намеком, и все же горький случай, когда он, Волох, неожиданно заболел, не явился на строго секретную встречу, дал повод к размышлениям. Троих тогда схватили, Зуграву в последнюю минуту успел убежать, и только чудо спасло ему жизнь — полицейские открыли по убегавшему огонь… Еще бы тут не задуматься! Зуграву, мишень номер один для оккупантов, едва не угодил под пули, он же, Волох, почему‑то оказался вне опасности! Никто, разумеется, не мог его заподозрить, но все же, все же… Потому он и взял на себя руководство операцией. «Три минуты…» по сути полностью были его инициативой.

 — Почему ты спросил о них?

 — Просто вспомнил, — негромко ответил Зуграву. И внезапно добавил: — Дейч, Триколич, Вук… И все другие, которых схватила сигуранца раньше… Понимаешь, просто вспомнил!

 — Ну, пора идти! — нетерпеливо проговорил Кику. И обратился к девушке: — Ты что, забыла, когда мы должны встретиться?

 — Конечно, нет, — живо ответила та. — Но я решила…

 — Вот и хорошо, — кончая разговор, сказал он.

Девушка проводила их до лестничной площадки. Там ненадолго задержалась, затем вернулась.

Свет лампы по–прежнему оставался слабым, и в полумраке трудно было разглядеть, как выглядит хозяйка. Тем более что она старалась держаться подальше от света. Единственное, что говорило о ее присутствии, были мягкие, еле слышные шаги — когда она прошла к лестнице и снова вернулась в комнату… Поэтому человек, которому предстояло здесь ночевать, мог вовсе не принимать ее в расчет, считать, будто в комнате вообще никого нет. Так и в самом деле было лучше, он понял это, как только взглянул на лавку, которую Кику назвал кроватью, и попытался прикинуть на глаз ее размеры — в длину, в ширину… Отвлек его все тот же мягкий, еле слышный шорох шагов.

«Держи ухо востро, парень!» — словно прошелестела за окном густая листва ореха.

Он повернул голову к окну.

 — Лампу, наверно, лучше погасить. — Он взглянул на девушку: она как раз расплетала косу, но, встретив его взгляд, указала рукой на тонкую занавеску, нисколько, впрочем, не заслонявшую комнату от ночного мрака. Затем все тем же неслышным шагом подошла к лампе и подула на огонек. — Давайте ложиться, до утра осталось совсем немного.

«Не может быть, чтоб она не знала о завтрашней операции, — пронеслось в голове Зуграву. — Знает. Без сомнения, знает… Но хорошо ли это?»

Между тем девушка щелкнула задвижкой на двери и стала снимать блузку. Впрочем, он не понял: возможно, только развязала на голове платок.

 — Вдвоем будет не очень… — проговорила она негромко, почти про себя, затем завернулась в какую-то ткань и легла, — …не очень удобно, тесно. Но ничего не поделаешь.

 — Что вы, что вы, я лягу на полу.

 — Да? — Голос ее сделался мягче, ласковее. — Тогда нужно выбросить за окно стол… Зачем было расти таким длинным?

«Метр восемьдесят сантиметров», — как будто оправдываясь, проговорил он про себя.

Не лучше ли уйти отсюда? Впрочем, куда сейчас пойдешь? Он слегка приподнял занавеску. Орех утопал в желтом лунном мерцании, и Зуграву попытался определить, на какой высоте от земли окно. В общем, вполне сносно; если что‑то случится, второй выход обеспечен… И решил остаться. Сел на стул, запрокинув на спинку голову, в который раз подумав о том, в каком странном положении оказался. И если б еще на этом все кончилось! Он даже не знал, куда его привели, кто эта девушка. Все, что ему было известно о ней, — это имя, Виктория. Волох также, наверное, знал немногим более. Похоже, она любовница пекаря, скорее всего бывшая… Или же обычная знакомая, из тех, что бывают пачками у молодого неженатого мужчины. Правда, он слышал, будто Кику вполне надежный парень, однако близко не знал его. Возможно, Волох успел раскусить этого пекаря, и все же он, Зуграву, не имел права, так слепо доверяться малознакомому человеку. Мда, не лучшим образом получилось… Он даже не успел хорошенько разглядеть девушку, разве лишь заметил, что у нее очень смуглое, как и у самого Кику, лицо. «Не получилось бы так, что в конце концов очутишься где‑нибудь в цыганском таборе! — Он даже вздрогнул, поймав себя на этой нелепой мысли. — Поножовщина, стрельба посреди глухой ночи… Шатры, цветастые платки, гаданье, звон мониста…» И стал рисовать картины одна другой ярче — чтоб как‑то убить время, главное же — не уснуть. «А что, собственно, знаю я о цыганах? — спросил он себя. — Ровным счетом ничего». Только то, что вычитал в книгах или слышал от людей: будто все мужчины у них головорезы, а женщины — колдуньи и гадалки. Самому же никогда не приходилось иметь дело с этими людьми, даже во время войны. Странно, странно… Ему показалось, что он задремал.

Внезапно он вздрогнул: девушка подошла к его стулу. В темноте тускло светились черные распущенные волосы, свободно рассыпавшиеся по плечам. Белела длинная, до пят, рубашка.

 — Почему ты не хочешь прилечь? — услышал он глуховатый голос. — Спать осталось совсем немного.

Это он знал. И все же слова девушки,, вернее, какой‑то намек, послышавшийся в ее голосе, встревожил его. Привело в замешательство и движение, какое она сделала рукой, — призывное, манящее. Внезапно он оказался под одеялом, и легкая рука обхватила его за плечи — . чтоб не свалился с лавки. Лавка и в самом деле была слишком узкой, нужно было приложить немалые усилия, чтобы слегка податься назад и высвободить плечи из-под прохладной руки. Вместе с тем нужно было ровно, спокойно дышать, чтоб она не догадалась о волнении, охватившем его. Он должен ясно и трезво мыслить, строго контролировать каждый поступок, стараясь не поддаваться мимолетным настроениям. И все же оставалось несомненным — девушка была тоненькая, изящная, и каждое прикосновение к ней туманило голову.

 — Ты, кажется, близкий товарищ Илие, да? — спросила она, теперь уже сама изо всех сил прижимаясь спиной к стене. — Тебя зовут Тома Улму, правильно?

Трудно было понять, верит она в свои слова или же сама сомневается в сказанном, однако голос у нее был настороженный, глуховатый. Он не знал, как и что следовало отвечать, но она, похоже, и не ждала никакого ответа.

 — А кто такой этот Тома Улму?

 — Один из… Ну, как тебе сказать… Так все его называют. Хотя ты, конечно, должен лучше знать. Господи, какая колючая борода! Ну ладно, кудрявый, спи! — прошептала она, решительно укладывая его голову к себе на плечо. Похоже, она и в самом деле была колдуньей — сразу после этих слов, после мягкого прикосновения девичьей руки он уснул.

Сколько, однако, он спал? Что заставило его прогнуться? Когда он очнулся, то понял, что они снова обнимают друг друга и объятие это очень крепко, как будто каждый старается удержать другого от падения в пропасть.

Он попытался вырваться, высвободиться из ее рук, но внезапно почувствовал, что не может на это решиться.

А что с нею? Спит или только кажется, будто шепчет чье‑то имя во сне — похоже, Кику, — все время зовет кого‑то, просит остаться, остаться, не уходить…