Улица Пяти Лун

— Верно. — Я осторожно коснулась пальцем сапфира. Он был прохладный, как вода, и гладкий, как лед. С трудом верилось, что этот чертов кулон не настоящий. — Так что нам с этим делать?

— Не нам. А вам, Вики! — Румяное лицо Шмидта расплылось в добродушной улыбке. — Полиция, естественно, провела расследование. Она зашла в... как это по-английски... в мертвецкую кончину!

— Э-э... в тупик, вы хотите сказать?

— Да, да. Тот мертвый человек, у которого нашли кулон, остался неопознанным. Его приметы, его отпечатки пальцев не известны Интерполу. У нас в Мюнхене замечательная полиция, но и ее возможности не беспредельны. В отличие от ваших, моя дорогая Вики! Поэтому я обращаюсь к женщине, которая своей изобретательностью сравнима разве что с великим Шерлоком Холмсом. Я взываю к вам, о Вики! Найдите творца этой замечательной копии!

Голубые глазки герра Шмидта сверкали почище, чем сапфир в Талисмане Карла Великого.

Скромность не принадлежит к числу моих добродетелей, но от этой грубой лести и наивной мольбы мне стало не по себе. Верно, однажды я добилась умеренного успеха на поприще частного сыска, но преуспела тогда лишь потому, что решение загадки требовало специальных знаний. Я историк, а не сыщик.

Однако... Мои глаза не могли оторваться от мягкого голубого сияния сапфира. Подделка? В этом камне было что-то гипнотическое, как и в мольбе Шмидта. Работа у меня приятная, хотя временами и бывает нудноватой, да и мой порнографический роман что-то застопорился. Почему бы немного не отвлечься? К тому же на дворе буйствовал май, месяц, когда безумные порывы берут верх над здравым смыслом.

— Ну... — протянула я, откидываясь на стуле и соединяя кончики пальцев, — точь-в-точь незабвенной памяти мистер Шерлок Холмс. — Ну-с, дорогой доктор Ватс... то есть профессор Шмидт, пожалуй, я возьмусь за это дело.

II

Герр Федер, представитель мюнхенской полиции, напомнил мне Эриха фон Штрогейма[5], которого я как-то видела в одной телепередаче, только этот не носил монокля. Вероятно, очаровательные стекляшки вышли из моды. И тем не менее герр Федер церемонно поцеловал мне руку. Ох, люблю, когда мне целуют ручку. Не могу понять, почему американские мужчины к этому не приучены. Целование ручек пронимает даже нас, закоренелых феминисток.

Заранее на целование рук я не рассчитывала, зато рассчитывала на некоторый интерес к моей особе. Баварцы обожают блондинок. Бавария, если вы не знаете, находится на юге Германии, здесь обитают представители альпийской подрасы — низенькие, коренастые, темноволосые человечки, и красавицы валькирии у них в большом почете. Я надела короткую юбочку и облегающий свитерок и распустила волосы по плечам. Мне было плевать, что герр Федер подумает о моих мозгах, пялясь на мои ноги. Задача была проста — выудить из него как можно больше информации.

В конце концов, много он мне все равно сказать не мог, поскольку все обычные методы расследования ни к чему не привели. Покойник просто-напросто был неизвестен полиции.

— Что вовсе не исключает его преступного прошлого, — объяснил Федер, скребя косматые седые брови. — Это означает только то, что он не числится ни у нас, ни в Интерполе. Возможно, его подвергали аресту в какой-то другой стране.

— А со Штатами вы не связывались? — спросила я, откидываясь на спинку стула и делая глубокий вдох.

— Простите?.. — Глаза Федера сверлили мой натянувшийся свитерок. — A... verzeihen Sie, Fraulein Doctor[6]... Нет, не связывались. Коли на то пошло, этот человек не совершил никакого преступления, если не считать того, что умер.

— Руководство музея весьма обеспокоено.

— Да, я прекрасно понимаю. И все же, фрейлейн доктор, есть ли реальные причины для подозрений? Мы, как и все полицейские службы сейчас, очень перегружены. Нам некогда продохнуть от уже совершенных преступлений. Где мы возьмем время и деньги, чтобы проверять какие-то неясные теории? Если музей желает провести расследование сам, мы окажем ему всяческую поддержку, но я не вижу... То есть я не сомневаюсь в вашем уме, фрейлейн доктор, но...

— Да не собираюсь я гоняться за преступниками по темным переулкам! — Мы непринужденно рассмеялись. Зубы у герра Федера были очень большими, очень белыми и идеально квадратными. — Но, — продолжала я, — хотелось бы побольше узнать об этом деле. Я в любом случае намеревалась взять отпуск, и герр профессор Шмидт предложил мне навести справки. И вот еще что... честно говоря, я не прочь взглянуть на труп.

Не знаю, как это у меня вырвалось. Я отнюдь не брезглива, но и не большая любительница мертвецов. Просто ничего другого не пришло на ум. У меня не было никакой иной зацепки.

Стоя в холодной белой комнате, я пожалела о своей опрометчивости. Запах в этой юдоли скорби был весьма примечателен: вонь карболки мешалась с другим, куда более навязчивым ароматом. Служитель театральным жестом отдернул белую простыню, и я невольно содрогнулась, глядя на неподвижное, мертвое лицо. Напоминание о том, что я тоже смертна. В самом лице не было ничего отвратительного.

Мужчина средних лет, неприметный, самой прозаической внешности: смерть сгладила черты, лишила индивидуальности. Густые черные брови, седеющие волосы, кожа то ли загорелая, то ли смуглая от природы. Губы чересчур припухлые. Глаза закрыты.

— Спасибо, — пробормотала я, отворачиваясь.

В кабинете квадратнозубый Федер предложил мне глоток бренди. Разумеется, я не нуждалась в искусственных стимуляторах, но не хотелось развенчивать мужской миф о женской чувствительности.

— Он похож на южанина, — сказала я, судорожно глотая бренди. А неплохие напитки потребляют в полиции.

— Да, вы правы. — Федер облокотился на стол, осторожно держа стакан в тонких нервных пальцах, которые совершенно не сочетались с большими квадратными зубами. — Наверное, испанец или итальянец. К сожалению, мы не нашли при нем никаких документов.

— Подозрительно.

— Совсем не обязательно. Этот человек несколько часов пролежал в переулке, сколько именно, так и не установили. Вполне возможно, его обобрал случайный грабитель. Если при нем был бумажник, то его прихватили ради денег. А документы наверняка находились в бумажнике. В криминальной среде паспорт всегда в цене.

— Ну да, — с готовностью согласилась я. — А драгоценность глупый воришка не заметил, поскольку Талисман был зашит в одежду.

— Именно так. В карманах осталась всякая всячина, которая вряд ли заинтересовала бы вора. Платок, ключи...

— Ключи? От чего?

Федер выразительно пожал плечами:

— Кто знает, фрейлейн доктор? Уж точно не от машины. Если у покойного и была квартира, то как выяснить, где она находится? Мы навели справки в гостиницах, но это ничего не дало. Разумеется, нельзя исключать, что он лишь вчера приехал в Мюнхен и не успел поселиться в гостинице. Вас интересует содержимое его карманов?

— Наверное, стоит взглянуть, — хмуро буркнула я, разглядывая пустой бокал.

Ничего из ряда вон выходящего я не ждала увидеть. Просто считала, что нельзя упускать ни одной возможности зацепиться. Откуда мне было знать, что в этой жалкой кучке лежит ключ, который позволит отпереть шкатулку?

Ключом оказался сложенный клочок бумаги. Точнее, клочков было несколько — в основном квитанции на мелкие суммы. И среди счетов и квитанций затесался листок, вырванный из блокнота. Я повертела бумажку в руках. 37. Вот что там было написано. Просто число 37. Семерка перечеркнута, как это принято у европейцев, не способных отличить семерку от единицы. А рядом... Я нахмурилась. Больше всего это напоминало обрезки ногтей. Примерно вот так это выглядело:

37 ^ ^ ^ ^ ^

Я сидела и таращилась на эти загадочные ногти-иероглифы, пока мои тщетные размышления не прервал герр Федер.

— Ребус какой-то, — сказал он пренебрежительно. — Не вижу в нем никакого смысла. Да и вообще, шифрованные сообщения бывают только в шпионских книжках, разве не так?

5

Эрих фон Штрогейм (1885 — 1957) — выдающийся американский кинорежиссер и актер австрийского происхождения.

6

Прошу прощения, фрейлейн доктор (нем.).