Страница 60 из 81
— Вас долго не было.
— Заметила?
Золя не ответила. В полумраке лицо Викторенко едва угадывалось, но он ей казался самым красивым.
— Ну что же мы стоим? — Он оборвал фразу. — Надо бы позавтракать, да столовая еще закрыта.
— Иван Спиридонович, идемте ко мне! — решительно сказала Золя. — У меня пельмени готовы.
— Не откажусь, если приглашаешь! — сказал Викторенко, преодолевая робость. Вспомнил соседку по самолету. Зацеловала мужа на аэродроме. Даже завидно!
В маленькой комнате держался нежный и тонкий запах, который обозначает присутствие женщины. Повернувшись, Викторенко увидел себя в большом зеркале, небритого, с похудевшим лицом. Боялся шагнуть в сторону, чтобы не зацепить стул или что-нибудь опрокинуть.
Золя заметила растерянность гостя и пришла на помощь:
— Иван Спиридонович, вы садитесь. У меня не закатишь банкет. Хотела попробовать, ничего не вышло. Я сейчас! — Она вернулась из кухни, успев переодеться. Легкий ситцевый халат и фартучек с большими карманами неузнаваемо изменили ее вид. — Вы немного поскучайте, а я займусь стряпней.
Девушка смотрела на Ивана без притворства, с подкупающей добротой. Он не хотел смотреть на стрелки громко тикающего будильника, стараясь не думать о работе. Имеет же он право на обычный отдых и радости.
Викторенко вырвал из лежащей тетради лист и быстро написал: «З., я должен что-то тебе сказать». Перегнул лист пополам и оставил на столе.
Девушка явилась раскрасневшаяся. Глаза ее счастливо блестели. В коробке черный перец, в чашке разведенный уксус.
— Иван Спиридонович, прошу к столу.
Викторенко признался, что никогда не ел таких вкусных пельменей.
— У нас на Урале все мастера пельмени лепить и пироги рыбные стряпать! — Золя собралась вынести посуду на кухню, но увидела записку. — Мне? — робко спросила она.
— Тебе. Но прочитаешь после. Прошу тебя!
Напряженно смотря в лицо Ивана, девушка тихо произнесла:
— Иван… Иван Спиридонович, дорогой мой человек…
Викторенко решительно обнял девушку и крепко поцеловал в губы.
— Иван, ты же весь будешь в муке.
Часть четвертая
ЗИМНИКИ ЗА ПОЛЯРНЫМ КРУГОМ
Глава первая
За три долгих месяца лютые морозы и метели выстудили тундру. На земле ничего, кроме снега. Тяжелые сугробы придавили болота, озера и реки. В любой час, в полдень, как и в полночь, на небе звезды и луна.
Только при перегоне стада на новое пастбище взрывалась сонная тишина полярной ночи. Приходил в движение узорчатый лес оленьих рогов, раздавались гортанные крики пастухов и разноголосый лай собак. Слышалось шумное дыхание многих сотен животных, пощелкивание копыт, и потом все это терялось где-то вдали.
Возвращаясь после дежурства в стаде, Пирцяко Хабиинкэ заметил у чума свежие следы. Вспомнил, что Большой Мужик обещал привезти Няколю из интерната домой. В школе будут каникулы. С Большим Мужиком Пирцяко встретился в Надыме. Сын там учится с другими ненецкими ребятишками. Мария, которая помогла бригадиру улететь из Салехарда, оказалась женой Шибякина. Если бы не она, не помирился бы Пирцяко Хабиинкэ с Большим Мужиком. Очень она хорошая женщина. Доктором в интернате работает. Няколю его любит. И мальчишка привязался к доброй женщине.
Пирцяко Хабиинкэ постоял около чума. Холодный ветер скреб по замерзшим нюкам. Хотя он передал стадо пастуху Хосейке, мысли бригадира занимали животные — хоры и важенки. «Вовремя я тогда вернулся, однако, — подумал он и подергал себя за ус. — А то председатель назначил бы Хосейко вместо меня, когда я гулял по тундре. Заморочил ему голову. Язык длинный, а в голове ягель! Рано Хосейке быть бригадиром».
Пирцяко напряженно прислушивался. Поворачивал голову то в одну, то в другую сторону. Не нравилась ему наползавшая темнота. Того и гляди налетят волки — порежут оленей. Хороший пастух не заснет, у него, как у ушкана-зайца, всегда уши настороже. А Хосейка заснет. Любит он поспать.
Ветер переметал сыпучий снег, и он тонкими косичками струился между застругами, шаркая по насту. Пирцяко Хабиинкэ повернул щеку, и по новому ожогу понял, что мороз становился злее. Натянул чехол на карабин и поставил его около входа, чтобы не запотел в тепле.
Бригадир отвернул полу нюка и шагнул в чум. Собака подняла голову и сладко зевнула. Около нее завозились щенки.
Пирцяко Хабиинкэ сел на постель из теплых оленьих шкур. Толкнул в бок жену.
— Замерз?
— Мало-мало есть!
Жена захлопотала около листа железа. Приготовилась разводить костер. Долго дула на серые угли, пока не выметнул острый язычок огня. Она тут же подбросила веточек. Чум наполнился дымом.
Женщина вышла из чума и открыла клапан мокодана. Дым костра сразу рванул вверх, в дырку, опаливая черные концы шестов.
Висевший на крюке закопченный чайник скоро недовольно забормотал. Из короткого носа вырвался пар, крышка начала весело пританцовывать.
Пирцяко Хабиинкэ пододвинул низкий стол. Жена поставила перед ним миску с жирными оленьими ребрами и большую чашку.
— Ты забыла, однако, что в чуме два мужика! — сказал Пирцяко Хабиинкэ и недовольно посмотрел на жену.
Няколя неожиданно открыл глаза и сел на постели. Огонь высветил его пухлую щеку, замятую твердой подушкой. Легкое заячье одеяло сползло с плеча.
— Я ждал тебя, — сказал мальчик и прижался щекой к холодной руке отца.
— Жена, сын твой вырос, — Пирцяко достал из ящика стола большой кусок сахара и протянул Няколе, как это делал, когда сын был маленьким.
— Чай не пьешь, откуда сила берется! — засмеялся мальчик, довольный, что не забыл присказку отца.
— Правильно, сынок, сила от чая!
Мальчик принялся грызть сахар, причмокивая языком. Проснулись щенки. Полезли к хозяину.
Пирцяко Хабиинкэ с наслаждением выпил первую чашку с крепкой заваркой. Потом долго пил чашку за чашкой, пока не почувствовал, что начал согреваться. Утолил малую жажду. Поел мяса. Чашку свою он не перевернул вверх дном, и жена снова налила ему чай. Бригадир настороженно прислушивался. Даже в чуме его не покидало беспокойство. Ветер разошелся не на шутку, со всей силой упрямо бил по чуму, растекаясь но круглому боку. «Хад-буря, на кого ты так рассердилась? — подумал он озабоченно. — Кому ты решила мстить? Не мне ли случаем?» Хад не знает смерти, как не знает смерти и сама земля. А когда родилась земля, скрыто от всех. Старые люди не могут объяснить. Няколя будет знать. Прилетит самолет и снова заберет его в школу.
— Жена, Няколя большой стал.
— Большой.
— Мой сын удачливый!
— А ты убегал… от сына убегал…
Пирцяко Хабиинкэ отвернулся от жены. Она до сих пор не прощала ему Марию. Вернулся он и подробно рассказал о своих мытарствах по тундре, называл добрых людей, у кого находил в чуме место около костра. Рассказал о большом деревянном городе, железном комаре. Это он притащил его на Пур. Привез он и красные поленья. О Марии он помнил, но никогда не рассказывал. А как-то, забывшись, назвал жену Марией.
«Чужую бабу вспомнил?» Жена перестала с ним разговаривать. На вопросы не отвечала, как немая.
А ему вдруг захотелось знать, выполнила ли его Мария свое обещание подарить ему сына? Интересно, какое она придумала имя? Занятый работой, дежурствами, охотой, он о ней не думал. Наверное, так и кочует по своей тундре между горами около льдистого моря. Упрек жены прозвучал как обвинение. Ее обида напомнила ему об отцовском долге. Крепко задумался Пирцяко Хабиинкэ. Захотел представить, что может делать его второй мальчишка. Кто учит его стрелять? Кто показал, как надо ставить капканы на песцов? Мария баба, не ей учить сына! Вырастет мальчишка веваркой-лодырем — будет его вина!
Пирцяко Хабиинкэ представил, как будто все произошло на его глазах. Встретились два парня: его Саварка и Веварка. У Саварки все получалось, за что ни брался: сеть ли ставил, настораживал ли капкан на песца, а у Веварки ничего не получалось. И стрелок он оказался никудышный!