Страница 97 из 112
Не всегда аргументы, которые он приводит для пропаганды мира (в особенности аргументы исторические), достаточно вески; часто он слишком полагается на доказательность, метафор, но прочная моральная позиция, которая чувствуется всюду, все-таки убеждает. В плане истории духовного развития он исповедует мораль Просвещения, в плане социологическом — мораль маленького человека, которого силой вербуют в армию, заставляют выносить и содержать ее и для которого любая война — на чьей бы стороне он ни был — проигрыш. Ибо войны ведутся «только против масс, а не за них», но именно массам приходится «вести и терпеть их», а князья не имеют права проливать кровь своих народов во имя своих интересов. «Несчастье мира доныне заключалось в том, что двое начинали войны, а миллионы вели ее и терпели ее тяготы, хотя было бы лучше, если и не хорошо, чтобы миллионы решали, а сражались двое».
Возможность вечного мира он видит (вместе с Кантом) лишь в создании всеобщего государства — но не под руководством Наполеона, ибо если вопрос о войне и мире будет решаться демократическим голосованием, то государственное устройство, разумеется, может быть только республиканским. Только тогда прекратится «отвратительный спор между моралью и политикой, между любовью к людям и любовью к стране». Жан-Поль надеется, что вынужденная гонка вооружений приведет к этому. «Государственные аппараты изнемогут под тяжестью оружия и коллективно сложат тяжелое вооружение». Если же этого не случится, он предвидит тот порог смерти, перед которым окажется человечество в наши дни: «Изобретатель Анри в Париже сконструировал… ружья, которые после заряжения делают четырнадцать выстрелов подряд; сколько времени при этом экономится для убийства и отнимается у жизни! И кто поручится, что при беспредельном развитии химии и физики не будет в конце концов изобретена смертоносная машина, которая, подобно мине, одним выстрелом начнет и закончит битвы, так что враг сделает лишь второй выстрел и, таким образом, к вечеру поход будет завершен?»
В то время романтически настроенным патриотам, в песнях которых звучала жажда французской крови, такая человеколюбивая позиция казалась не только вредной, но и старомодной. Некоторые из них, например Арндт, считали, что рационализм XVIII века виноват во всем, в том числе и в самом страшном: во Французской революции, этом аде, породившем дьявола Наполеона. Нам же, видевшим кровавые уроки национализма в буржуазную эпоху Европы, эта точка зрения снова представляется современной, образцом мышления, не желающего, чтобы посредством манипуляций его лишили моральных принципов. В эпоху, требовавшую слепого фанатизма, Жан-Поль проповедовал разум. Он пытается варварские чувства мести направить на путь благоразумия. Среди всех этих воплей ненависти он говорит нормальным голосом; нельзя сказать, что его не расслышали, его просто скоро забыли. Гейне и особенно Бёрне еще чтили память политического писателя Жан-Поля, но последующие поколения больше не желали слышать о нем. То, что буржуазные идеологи, которые подогревали национализм на огне унаследованной им вражды к Франции, не могли найти у него ничего полезного для себя, — понятно. Но то, что им не занялся марксизм, исходящий из интернационализма и гуманизма, в XIX веке можно извинить лишь тем, что хватало дел, чтобы очистить от фальсификаций великие личности, признанные буржуазией, в XX же веке извинить это ничем нельзя.
«Объявление войны» написано и опубликовано в 1809 году; к кому оно обращено — не сказано, но это ясно: к обеим сторонам. Люди, которые хвалят все, что закаляет, то есть войну («Высочайшее благо, конечное благо, заключено в мече», Кёрнер, 1813), и которые хотят истребить «французских паразитов» (Арндт, 1808) («Запрудите Рейн их трупами», Клейст, 1809), — эти люди живут главным образом в Пруссии. У них один аргумент: аргумент о «справедливой войне», которым Арндт, применяя это понятие, облегчает себе дело: в написанном в 1813 году «Катехизисе для немецких солдат и воинов, наставляющем, каким должен быть христианский воин и как ему во имя бога идти на битву» (в 1942 году «Катехизис» был вновь опубликован и распространялся полевой почтой) Арндт утверждал, что немцы обязаны воевать против французов не только потому, что так угодно богу, и «не только потому, что они хотят стать хозяевами вашей страны и ваших тел и душ, а потому, что они алчны, похотливы, хищны и жестоки, потому, что они идут в бой не за право и свободу, а за добычу и прибыль». Жан-Поль не обходит этой сложнейшей проблемы, которая возникает перед всяким противником войны. Он признает, что бывают справедливые войны, то есть войны оборонительные и освободительные, но не согласен считать, что народ свободен, когда его держат в кабале собственные, а не иностранные властелины. Поэтому примером справедливой войны он считал бы, если бы «свободная Швейцария (которую Арндт хотел бы насильственно присоединить, как и Нидерланды, к своей Великой Германии) или татары напали на цивилизованную Европу», и сразу же (вопреки всем патриотическим упрощениям) говорит о возможном, хотя и труднодоказуемом, злоупотреблении понятием: нападение — лучшая защита.
К другой стороне — к Наполеону — обращено его предупреждение завоевателям: их «почти божественными правами» (Шеллинг) могут воспользоваться грабители с большой дороги, «их владения, порожденные и соединенные потоками крови», скоро распадаются на составные части. Он противопоставлял великим Александру и Карлу (под чьими именами в ту пору часто подразумевался Наполеон), которые приносили в жертву своим идеям страны и народы, Сократа, заплатившего за свою идею лишь собственной жизнью, «ибо распоряжаться чужой я не смею».
Эти точные слова поняты теми, кому они адресованы. Жан-Поль последователен в своем отвращении к захватчикам чужих стран. Когда ему (далеко не сразу) становится ясно, что и император один из них (после его вторжения в Россию в 1812 году), его многолетнее колебание между признанием и недоверием сменяется явной враждебностью. Так сбылось то, о чем он писал Якоби еще в 1806 году: «Ради человечества я охотно пожертвую всем германством; но когда окажется, что у них один и тот же враг, я отвращу свой взор от него».
То, как он это сделал, не вызывает антипатии. Он не подхватывает песен, проникнутых ненавистью, он не швыряет в поверженного яростными сатирами. Сочинение «Феб сменяет Марса на троне», написанное после поражения Наполеона и опубликованное в 1814 году, названо в подзаголовке «шутливой листовкой», и оно соответствует такому названию. Здесь одинаково прославляются «бравый ополченец» Фихте и сторонник Наполеона Иоганнес фон Мюллер (оба к этому времени уже скончались) — этот трактат так же исполнен надежды, как оба первых, только теперь Жан-Поль возлагает эти надежды не на Рейнский союз, созданный Наполеоном, а на новый союз князей — на Священный союз.
Многое можно зачесть в пользу Жан-Поля за то, что он всегда внушал немцам надежду на мир и духовную свободу. Жаль, что она всегда была тщетной.
35
ГЕРОИЧЕСКАЯ СМЕРТЬ
Когда в 1813 году волна национального восторга затопила всю Германию, она захватила и Жан-Поля. Сохраняя дистанцию по отношению к прусской военной партии, он все же выступил на ее стороне. Но это нельзя расценить просто как попытку приспособиться к новому соотношению сил.
Не при поражении Наполеона, а уже при вступлении его в Россию Жан-Поль отвратил «от него свой взор». Когда мнимый миротворец обернулся грабителем, борьба против него становится той освободительной борьбой, которую противник войны Жан-Поль признает справедливой. Статью, о которой здесь пойдет речь, он написал до того, как исход войны был решен. И Пруссия, ведущая войну, — это уже не старая Пруссия, а реформированная (хотя и покорившаяся наполеоновскому принуждению, но лишь наполовину). Сам Жан-Поль никогда не считал свою позицию оппортунистической: журнальные статьи, написанные во времена Наполеона, он после его падения издал без изменений, снабдив их лишь легкими извинениями в примечаниях. Правда, он не постеснялся после победы обращаться ко всем победителям с просьбой о пенсии, которую свергнутый Primas Рейнского союза больше не в состоянии выплачивать.