Страница 43 из 76
— Ты как смеешь, негодяй... — взревел «бородач», — в присутствии дамы... и не просто дамы, а моей... моей... Проклятье!
Причиной последнего возгласа стали яркая вспышка и дымок фотокамеры. Ну мог ли неистовый профессор, пусть и замаскированный, не попасть в поле зрения газетчиков!
— Будьте любезны, — выступив вперед, обратилась я к первому попавшемуся на глаза полисмену, — немедленно вызвать сюда инспектора Каффа из Скотланд-Ярда.
Так-то вот! Воспитание вкупе с выдержкой сделали свое дело. Констебль, подступивший к Эмерсону, который занял боевую стойку, неуверенно затоптался на месте и в конце концов разжал кулаки. Его коллеги, уже готовые прийти на помощь, застыли как вкопанные.
— Прошу. — Я сунула руку в карман. — Моя визитная карточка.
— Какого черта ты потащила в притон визитку? — первым делом налетел Эмерсон, когда мы остались наедине.
Нас провели в крохотное, без единого окошка, помещение, где из мебели с трудом уместились три стула и конторка и где сами стены дышали страхом, отчаянием и горем. Трубка Эмерсона кислорода не добавляла, но возражать я сочла неуместным.
— Ты мне только нож взять запретил. Что же касается визитки... победителей не судят, дорогой. Как видишь, она нам пригодилась.
— Тогда уж и репортерам парочку вручила бы.
— Сарказм не к месту. Даже если бы борода не съехала набок, журналисты вмиг узнали бы твой непревзойденный удар. Что он такого сказал, Эмерсон? Я не расслышала.
— И слава богу.
Мой маскарад тоже пострадал от малоприятной поездки в полицейском фургоне. Добрая половина шпилек исчезла, и растрепанная грива не помещалась даже под объемистым кепи. Я положила головной убор на колени, пригладила волосы и попыталась заплести косу.
— Кто эта женщина?
— Женщина? — Эмерсон полез в карман, звякнул мелочью. Вынул спичечный коробок. Чиркнул спичкой. Поднес к трубке. — Какая женщина?
— Должно быть, красавица была в молодости.
— М-м-м... — Эмерсон чиркнул второй спичкой.
— Она тебя знает.
— Мало ли кто меня знает, Пибоди. — Эмерсон чиркнул третьей спичкой.
— Трубка горит вовсю, Эмерсон. Где ты с ней познакомился? Когда? И что вас связы...
Дверь распахнулась. Эмерсон чуть ли не вприпрыжку ринулся к двери, как будто встречал воскресшего из мертвых друга.
— Инспектор Кафф? Прошу прощения, что потревожили вас в неурочный час.
— Не переигрывай, Эмерсон, — посоветовала я. — В конце концов, мы здесь тоже в неурочный час. А инспектор прибыл по долгу службы.
— Совершенно верно, мэм. — Кафф освободил руку из железной хватки, дунул на побелевшие пальцы и слегка потряс ладонью. — Рад знакомству, профессор. Давно жду, признаться. Не думал только, что оно произойдет при таких... э-э... необычных обстоятельствах.
— Да уж! — хохотнул Эмерсон. — Буду рад продолжить знакомство, но не при таких, как вы верно подметили, обстоятельствах. Не соизволите ли подтвердить наши личности, чтобы я мог увезти миссис Эмерсон...
— Как же так! — возмутилась я. — На тебя это не похоже, дорогой. Скрывать от полиции факты — преступление. Полагаю, вы уже догадались, инспектор, о цели нашего визита в притон курильщиков опиума. Мы намеревались добыть доказательства невиновности задержанного вами Ахмета. Говоря о невиновности я, разумеется, имею в виду убийство, поскольку столь неприглядная личность вполне может быть замешана в...
— Личность неприглядная, мэм, спору нет, — дружелюбно заметил инспектор. Достаточно дружелюбно, чтобы я не обратила внимания на его невоспитанность. Перебивать даму, согласитесь... — Но позвольте уточнить, что именно заставило вас усомниться в его вине? Говоря о вине, я, разумеется, имею в виду убийство.
— Усомниться? Я знаю наверняка, инспектор, что Ахмет невиновен! Расскажи, Эмерсон.
— Рассказать... о чем, Амелия? — По привычке вцепившись в подбородок, Эмерсон недоуменно взглянул на бороду, которая осталась в кулаке, и сунул ее в карман.
— О том, что мы услышали в фургоне.
— Ага! С вашего позволения, мэм? — Кафф опустился на стул и жестом пригласил Эмерсона последовать его примеру. — Вы ведь знаете их язык. Я весь внимание, мэм?
— Видите ли... мне мало что удалось расслышать. Но упоминание о «проклятых неверных, из-за которых полиция мешает египтянам спокойно жить», наводит на мысли. Вам не кажется?
— О да! — охотно согласился инспектор.
— На мой взгляд...
— Не стоит, мэм, я вас отлично понял. Не желаете что-нибудь добавить, профессор?
Эмерсон мотнул головой. Смотрел он при этом не на Каффа, а на меня. Уверяю вас, читатель, убийственная Медуза-горгона в сравнении с моим благоверным показалась бы жалкой дилетанткой.
Ясно как божий день, что Эмерсон что-то скрывал. К вящему моему удивлению, инспектор Кафф, профессионал сыска, не только не заметил подозрительного молчания профессора, но и вообще оставил тему:
— Крайне вам признателен. Вы, должно быть, устали и хотите побыстрее вернуться домой. Я прикажу констеблю вызвать кеб.
— Не знаю, как муж, а я не устала. Хотелось бы обсудить с вами дело Ахмета, мистер Кафф. Что побудило вас его арестовать? Не сочтите за труд привезти несчастного сюда, инспектор. С моей помощью вы могли бы узнать...
— Боже правый! Пибоди!!! — Это все, на что хватило моего дорогого супруга. Нужно будет заняться его давлением.
— Ну что вы, мэм! — Кафф весь так и светился любезностью. — Несчастный уже спит. Завтра, если пожелаете, я вызову его на допрос в Скотланд-Ярд. Милости прошу.
И что было делать, как не отступить? Стоит ли удивляться хаосу в мире, где правят мужчины?
Возвращаясь к событиям той ночи, не могу не признать за собой двух существенных оплошностей. Первая касается загадочной Айши. Интерес к этой личности был абсолютно неоправдан. Ревность — чувство, мною презираемое и мне незнакомое. О нет, я не ревновала! Однако понимаю, что кое у кого могло создаться такое впечатление. И сожалею об этом. Само собой, я отказалась не от мысли узнать как можно больше о леди из притона, а от негодного метода расследования. Есть и другие, куда более действенные!
Вторая оплошность случилась уже у ворот дома. О ней я сожалею еще больше, но очень надеюсь, что читатель меня не осудит.
Проснувшийся Эмерсон — всю дорогу он демонстративно храпел — вынул меня из кеба и бросил кучеру монету. Туман накрыл деревья белесыми шапками, посеребрил прутья ограды. Как ни сгущала краски ночь, рассвет был близок.
Ни ночная тьма, ни туман, ни напористость мужа, который умирал от желания поскорее нырнуть в кровать, не помешали мне заметить и узнать скорчившуюся у ворот фигурку.
— Все! Это последняя капля! — Я за шкирку протащила жалкое создание в ворота. — Закрывай, Эмерсон! Ну погодите, молодой человек! Дома вы узнаете, где раки зимуют.
— Послушай-ка... — начал было Эмерсон.
— Не смей его защищать! Он слышал приказ! Я запретила выходить из комнаты!
Гаргори явно поджидал нас. Не успела я постучать, как дверь распахнулась, и дворецкий отшатнулся при виде грязного, смрадного, извивающегося ребенка.
Чужого.
Рамсес, конечно, на многое способен, но даже ему не под силу сотворить нос пуговкой из своего почти орлиного и уж тем более не под силу изменить цвет глаз.
— Эмерсон! Весь дом разбудишь своим хохотом. Не вижу ничего смешного. — Я шагнула к лестнице.
За спиной раздалось звяканье (монеты — неизменная панацея Эмерсона от всех общественных недугов и любых неловкостей), приглушенное бормотание, сдавленные смешки Гаргори и профессора. Нахохотавшись, любимый в два прыжка нагнал меня.
— Спать, Пибоди? Отлично, отлично. Должно быть, с ног валишься. А я только...
— Заглянешь к Рамсесу? Я с тобой. Пока не увижу собственными глазами, не поверю, что этот ребенок там, где ему положено быть.
Ребенок был там, где ему положено быть, но отнюдь не в постели. Дверь спальни была открыта, а на пороге стоял босоногий Рамсес в ночной рубашке.