Страница 16 из 51
Сын. Отец, а в другие естественные науки, кроме математических, эта революция не проникла?
Отец. Твой вопрос интересен. Ведь научная революция никогда не захватывает все области сразу, а начинается там, где для нее больше всего подготовлена почва. Отсюда она начинает распространяться дальше — вширь и вглубь, пока не сокрушит неправильные и устарелые взгляды во всех областях научного знания. Так было и тогда. Следом за революцией в астрономии произошла революция в химии в конце XVIII века. Как и в случае с учением Птолемея, химики и их предшественники — алхимики долго и упорно держались той же веры в видимость и на этой вере строили свои воззрения. Мы уже говорили с тобой о горении: ведь когда глядишь на огонь, не возникает никакого сомнения, что это распад горящего тела. Если ты видел когда-нибудь большой пожар, то помнишь, как рушились дома, постройки, деревья. Отсюда пошла вера в то, что огонь есть великий и всеобщий анализатор всех тел. На этой основе и возникла теория флогистона; она целиком опиралась на простое умозаключение: мол, все то, что мы видим, что нам кажется, и есть сама действительность. Но уже Ломоносов высказал сомнение в том, что горение, а также ржавление металлов есть их распад. Он считал, что, наоборот, частицы воздуха соединяются с горящим телом или прокаливаемым металлом и увеличивают его вес. Это доказал французский химик Лавуазье. Он показал, что горение и ржавление — это вовсе не распад тел, а соединение горящего или окисляемого вещества с новым газом, который открыли незадолго до него английский ученый Джозеф Пристли и шведский химик Карл Шееле. Но оба они даже не догадывались, что именно они открыли. Например, Пристли думал, что вновь открытый газ, в котором вспыхивает тлеющая лучина и горит железо, это воздух, освобожденный от флогистона (дефлогистинированный воздух). Лавуазье же доказал, что новый газ — это новый химический элемент (он назвал его кислородом), который соединяется с другими веществами при горении или окислении и увеличивает их вес. Произошла первая революция в химии, похожая на ту, какую в астрономии более чем за двести лет перед тем совершил Коперник. Конечно, между обеими революциями есть различие: там рушилось ложное геоцентрическое учение и утверждалось гелиоцентрическое, а здесь рушилась ложная теория флогистона и утверждалась новая кислородная теория Лавуазье. Но обрати внимание: и там и здесь рушилась слепая вера в видимость, и там и здесь новые представления оказывались прямо противоположными старым. Эти революции в науке неизмеримо широко раздвинули границы человеческого познания мира, подвигли человечество к переосмыслению многих процессов, происходящих в природе.
Сын. Да, да, я это понял… Но ты все время говорил о мертвой природе — о небесных телах и о земных веществах. А была ли такая же революция в учениях о живой природе?
Отец. Ну, конечно, как же она могла бы обойти биологию. Только здесь она была позднее, так как живую природу труднее изучать, нежели мертвую, и живое существо неизмеримо сложнее, чем камень. Поэтому и почва для научной революции здесь созревала дольше. Даже еще в начале XIX века в биологии возникали учения, основанные на слепой вере в видимость. Вот я говорил тебе о жирафе. Откуда у него получилась такая длинная, вытянутая шея? Французский зоолог Жан Батист Ламарк отвечал: зверь тянулся за листьями на высоких деревьях в пустыне, вот и вытянул свою шею…
Сын. Почему у животных, живущих в пустыне, желтая окраска тела?
Отец. Ответ получался такой же: мол, эти животные под воздействием окружающей среды приобретали полезные для них признаки и передавали их своим потомкам. А такие признаки, несомненно, полезны, так как они маскируют обитателей пустынь под цвет песка. Здесь все рассуждение построено на учете одной лишь видимости. Великий английский ученый Дарвин доказал, что не сами непосредственно живые существа приспособились к условиям своей жизни, а, наоборот, из сотен тысяч и миллионов живых существ выжили только наиболее приспособленные, причем в силу чисто случайных обстоятельств, и признаки этих выживших существ передаются по наследству и усиливаются постепенно в поколениях потомков. Так возникло эволюционное учение — дарвинизм, основу которого составило представление о естественном отборе, который осуществляет стихийно сама природа, в том числе и посредством борьбы за существование. Как видишь, и здесь, в учении о живой природе, из науки была вытеснена слепая вера в видимость и на ее место было выдвинуто требование искать и находить действительные, а не вымышленные причины наблюдаемых явлений. Однако привычка принимать на веру все кажущееся оказалась настолько сильной, что даже в середине XX века долгое время процветало в биологии лжеучение о том, что внешние воздействия среды могут вызывать у живых существ непосредственно соответствующие этим воздействиям изменения. И только совсем недавно этот возврат к самым слабым и давно уже преодоленным сторонам учения Ламарка удалось наконец преодолеть в биологии.
Сын. А совершались ли такие же революции в области философии и в общественных науках? Ведь до сих пор ты говорил только о естествознании.
Отец. Ты говоришь о гуманитарных науках, то есть науках о человеке. В них такое переосмысление происходило тоже, причем не менее отчетливо. Об этом писал Энгельс, характеризуя суть открытий, сделанных Марксом. Подобно тому как это происходило в биологии, в гуманитарных науках истинные причины явлений обнаруживались гораздо позже и гораздо труднее по сравнению с их следствиями. Следствия же сразу бросаются в глаза. Поэтому их нередко люди и принимают за причины явлений. В итоге вся картина получается в перевернутом виде. Когда же наука находит настоящие причины и по-научному правильно начинает объяснять изучаемые явления, то происходит прямо противоположное переосмысление картины мира.
Сын. Интересно бы узнать, как это произошло в философии?
Отец. Ты слышал уже об идеалистах, которые за причину и первоначало всего существующего принимают дух, сознание в виде божества или в виде своего сознания, своего ощущения. Сознание человека обладает активностью, оно направляет его действия к определенной, заранее поставленной цели. Это ты хорошо знаешь по себе: прежде чем ты начнешь что-нибудь делать, результат твоего действия ты себе уже заранее мысленно представляешь в своем уме. А вот те глубокие материальные причины, которые в конце концов обусловливают и вызывают именно такие, а не другие цели, скрыты от нашего непосредственного взора. Их, эти причины, нужно отыскивать путем дополнительного и трудного анализа, путем глубоких размышлений. Идеалисты же ограничиваются тем, что активность сознания, которая в конечном счете есть следствие каких-то материальных причин, делают причиной, а все материальное, включая сюда и человеческую практику, действия людей, объявляют следствием идеального начала духа. В итоге вся картина получается у них в философии перевернутой, как это было у Птолемея в астрономии, у флогистиков в химии и ламаркистов в биологии. Теперь, чтобы получить правильную картину мира, нужно перевернуть и переосмыслить то, что было у идеалистов. Наиболее полно и последовательно идеалистическое учение разработал немецкий философ Гегель в конце XVIII — начале XIX века. Он был диалектиком, но его диалектика была идеалистической. Значит, за первоначало он принимал дух, идею, которая у него развивалась, двигалась и порождала природу и человека с его сознанием. Карл Маркс нашел истинные причины духовной деятельности человека, они лежали в материальной практике общества, точно так же, как он увидел в развивающейся материи источник самого духа, сознания человека. Тем самым он совершил революционный переворот в философии.
Сын. И в общественных науках был совершен такой же переворот?
Отец. Правильно. И это сделал тот же Маркс. В области экономической науки долгое время оставалось тайной то, как и почему экономически развивается общество, что является источником его богатств. Буржуазные экономисты строили всякого рода ложные, ненаучные теории, идеалистические по своему содержанию, которые представляли действительность в искаженном виде. Маркс в своих экономических трудах, и особенно в «Капитале», нашел действительные причины экономического развития общества. Об этом ты можешь узнать, если почитаешь книги о материалистическом понимании истории, или, иначе говоря, об историческом материализме… Здесь, с этого перевала, хорошо видна дорога, которую мы прошли, поднимаясь в гору, и та, которую нам сейчас предстоит пройти, спускаясь с горы. Мы стоим на высшей точке нашего сегодняшнего пути, а сзади и впереди нас — две его ветви: восходящая и нисходящая. Об этом мы еще поговорим с тобой потом, а сейчас займемся устройством нашего ночлега.