Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 5 из 114



Под изменением по форме здесь, в частности, подразумевается коренное изменение взаимоотношения между философией как общей наукой и всеми частными науками, в которых она находит свое подтверждение и проявляет себя как метод научного познания, метод исследования и преобразования мира.

Но это – процесс двусторонний; проявляя себя в частных науках и получая в них свое подтверждение, философия тем самым способствует тому, что сами частные науки обнаруживают свою собственную диалектику. Именно это обстоятельство и делает ненужной какую-либо философию, ставящую себя на манер старых натурфилософии и социологии над частными науками. Отметив в связи с этим, что естествоиспытатели все еще продолжают оставлять старой философии некоторую видимость жизни, поскольку они довольствуются отбросами старой метафизики, Энгельс подчеркнул: «Лишь когда естествознание и историческая наука впитают в себя диалектику, лишь тогда весь философский скарб – за исключением чистого учения о мышлении – станет излишним, исчезнет в положительной науке»[14].

Следовательно, мы снова находим у Энгельса ту же самую мысль, что ликвидация старой философии не затрагивает учения о мышлении, которое сохранится от нее и после ее крушения.

Подчеркивая необходимость изучения философии для развития способности к теоретическому мышлению, Энгельс писал, что «именно диалектика является для современного естествознания наиболее важной формой мышления, ибо только она представляет аналог и тем самым метод объяснения для происходящих в природе процессов развития, для всеобщих связей природы, для переходов от одной области исследования к другой»[15].

Здесь раскрывается причина того, почему Энгельс отнес диалектику к учению о мышлении: ведь речь идет о ней как о способе мышления, причем таком, который отвечает современному уровню развития наших знаний о внешнем мире. Это положение Энгельс подчеркивает и в других местах «Диалектики природы»; например, он указывает, что диалектика «является единственным, в высшей инстанции, методом мышления, соответствующим теперешней стадии развития естествознания»[16]. Но если диалектика есть метод мышления, то очевидно, что учение о ней должно входить в общее учение о мышлении как отражении объективного мира и как инструменте его преобразования.

Таким образом, и здесь, как и во всех других случаях, диалектика рассматривается как особая, к тому же наиболее важная форма мышления, представляющая собой аналог действительности. Поэтому при ее рассмотрении встает прежде всего вопрос о том, каков характер того объекта, аналогом которого она выступает как метод мышления. Без этого абсолютно ничего невозможно понять в диалектическом методе мышления. Чтобы выяснить, как отражаются, т.е. как познаются, нами процессы развития природы, надо прежде всего знать, как они протекают объективно. Никакой неясности, никакого недоразумения тут не может ни у кого возникнуть, если не выхватывать из контекста отдельные формулировки и выражения Энгельса (например, слова: «чистое учение о мышлении»), а брать их в связи со всем тем, что говорил и писал Энгельс по данному поводу. Только в контексте всех его работ выясняется действительное и глубоко правильное содержание приведенных выше формулировок, не дающих абсолютно никакого основания к тому, чтобы толковать их в смысле допустимости какого-либо отрыва диалектики, а вместе с нею и мышления, от жизни, от реальной действительности, от практической деятельности людей.

Именно так следует понимать и заключительные слова Энгельса в работе «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии»: «Но это понимание наносит философии смертельный удар в области истории точно так же, как диалектическое понимание природы делает ненужной и невозможной всякую натурфилософию. Теперь задача в той и в другой области заключается не в том, чтобы придумывать связи из головы, а в том, чтобы открывать их в самих фактах. За философией, изгнанной из природы и из истории, остается, таким образом, еще только царство чистой мысли, поскольку оно еще остается: учение о законах самого процесса мышления, логика и диалектика»[17]. Здесь диалектика трактуется как наиболее важная, ставшая остро необходимой во всех сферах человеческой деятельности форма мышления, представляющая собой отражение, а потому аналог самой действительности и вместе с тем инструмент ее преобразования человеком.

Характеризуя марксистское учение, в том числе и его диалектику, Ленин присоединился к приведенным выше определениям философии, которые были даны Энгельсом. Он писал в статье «Карл Маркс»: «Диалектический материализм „не нуждается ни в какой философии, стоящей над прочими науками“. От прежней философии остается „учение о мышлении и его законах – формальная логика и диалектика“»[18].

Говоря о предмете научной философии, обратим внимание на то, что существуют два различных способа определения предмета той или иной науки: формальный (статический) и содержательный (динамический).

Согласно первому предмет данной науки определяется сам по себе, независимо от того, в какой связи с предметами других наук он находится, какие изменения он претерпел в ходе развития данной науки или в ходе своего собственного развития, какие тенденции намечаются в его дальнейшем развитии. Все эти вопросы, представляющие первостепенное значение при содержательном подходе, совершенно игнорируются при формальном подходе.

Формальный подход отличается еще и тем, что он не в состоянии установить внутренней связи и единства между различными сторонами определяемого предмета, а либо противопоставляет их одну другой, либо эклектически складывает их друг с другом.

С таких формальных позиций прошел недавно спор о предмете диалектики. Одна сторона утверждала, что предметом диалектики и всей марксистской философии является мышление с его законами, другая же, напротив, доказывала, что ее предмет составляют наиболее общие законы развития природы, общества и мышления. Оба определения Энгельса были приведены в столкновение между собой, как будто одно из них действительно отвергает другое.

Такое столкновение двух, казалось бы, несовместимых определений предмета научной философии явилось следствием того, что в основу каждого из обоих определений спорящие стороны клали формальный принцип определения, а не содержательный, не диалектический, не исторический, хотя спор шел именно о диалектике, о ее предмете.

Содержательный способ прежде всего требует последовательного проведения принципа историзма. Это всегда подчеркивали Маркс, Энгельс и Ленин. Именно так, с исторической точки зрения, Энгельс и подошел к определению предмета научной философии. Ход его рассуждений был следующим: первоначально, в древности, существовала единая философия науки, внутри которой все отрасли знания находились под эгидой философии. Дальнейший прогресс состоял в том, что началась дифференциация наук. Она наметилась уже в конце древности, в так называемый послеклассический, или александрийский, период, но полным ходом она развернулась в странах Западной Европы только спустя более чем тысячелетие, в эпоху Возрождения.



От прежде единой философской науки отделились, отпочковались сначала математика, механика и астрономия. Последняя первоначально ограничивалась механикой небесных тел. В XVII веке от философии отпочковались физика и химия, а позднее – биология и геология. В XIX веке от нее отпочковалась антропология. Так шла дифференциация естественных наук.

Вслед за естественными науками шло отпочкование от философии общественно-экономических наук (истории, политической экономии, лингвистики, педагогики и др.). В итоге ухода из сферы философии несвойственных ей специальных отраслей, касающихся знания явлений природы и общества, за философией оставался более определенный круг ее собственных проблем. Это означало, что первоначально чрезвычайно широкий и неопределенный, расплывчатый предмет философии становился не только более четко ограниченным, но и внутренне цельным.

14

Там же, стр. 525.

15

К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 367.

16

Там же, стр. 528.

17

К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 21, стр. 316.

18

В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 26, стр. 54 (в кавычках Ленин поставил слова из «Анти-Дюринга», подчеркивая этим свою солидарность с положениями Энгельса).