Ренегаты

Сергей Волков

Ренегаты

Автор идеи С. Лукьяненко

© С. Лукьяненко, 2014

© С. Волков, 2014

© ООО «Издательство АСТ», 2015

Пролог

На флагштоке у дозорной башни 42-й заставы колыхался черно-белый карантинный флаг. Это означало, что среди кочевников, пасущих стада байвалов у границ Сухих пустошей, снова были отмечены случаи холеры.

Боб и Кречет покинули заставу на рассвете, и дежурный, сержант Жора Гриценко, закрыл за ними громыхающую воротину из профнастила.

– Ох, ох, что ж я маленьким не сдох, – проворчал Кречет, закидывая АКМ за спину.

Боб улыбнулся – напарник всегда начинал патрулирование с этого присловья, это был своеобразный ритуал, как и камень, который надлежало положить на могилу Спенсера.

Солнце мутным оранжевым пятном висело над горбатыми холмами. На размазанных по небу «кошачьих хвостах» еще были заметны розовые отблески зари.

– Ветер будет, – сказал Боб.

– Это на Земле цирусы радианусы к смене погоды, – удивил его познаниями в аэрологии Кречет. – А здесь это просто облака. Камень нашел?

Боб заозирался в поисках какого-нибудь булыжника. На 42-й заставе уже несколько лет бытовал обычай – перед патрулированием погранцы делали небольшой крюк к Одинокому холму и клали на могилу контра по имени Спенсер камень. Как говаривал заместитель начальника заставы капитан Мамай: «Чтобы не вылез».

Спенсер умер нехорошо. До своей кончины он считался одним из самых фартовых контрабандистов во всем Южном Сургане, носил неофициальное звание Короля Пустошей и не раз оставлял пограничников с носом. Поговаривали, что это именно он изобрел схему с гонцами, когда вышедшие из Портала контрабандисты делились на две группы. Одна, та, что с товаром, пряталась в схроне или каком-то укромном месте, а вторая выполняла отвлекающий маневр, уводя преследователей в сторону, и в последний момент уходила обратно на Землю. Тем временем к первой группе высылался гонец – мобильные телефоны в Центруме жили не долго, начиная «течь» через пару-тройку часов, вышек не было, да и с радиосвязью имелись большие затруднения. Передать сообщение на расстояние свыше трех десятков километров было весьма проблемно, и в дело вступали гонцы. Они сообщали коллегам с товаром, что путь свободен, и те делали свое черное дело.

Но сколь веревочке ни виться – все равно конец придет. Спенсер попался по-глупому – вышел из Портала прямо на усиленный патруль. Куда он ходил, в какой из миров, так и осталось загадкой; говорить Король Пустошей уже не мог и только шипел и плевался. Тело его крутили судороги, кожа посинела, кулаки были сжаты с такой силой, что ногти прободили кожу на ладонях, и пальцы покрывала запекшаяся кровь.

Патруль дотащил Спенсера до заставы, получил нагоняй все от того же Мамая, который быстренько организовал изолятор и велел всем молиться, чтобы зараза, убивавшая Спенсера, не перекинулась на остальных.

Начальник заставы майор Филимонов в тот момент был в командировке и вернулся через несколько дней. Он застал на 42-й всеобщие разброд и шатание: личный состав был бледен, немного пьян и дико напуган.

Мамай, человек бывалый, циничный – и в общем-то большая сволочь, – заикаясь, доложил командиру, что известный контрабандист Король Пустошей Спенсер умер два дня назад от неизвестной болезни в переоборудованном под изолятор хозблоке, а когда его закопали у Одинокого холма, вылез из могилы и пришел ночью на заставу.

– На ч-четвереньках, как с-собака, – пояснил Мамай.

Филимонов, понятное дело, решил, что в его отсутствие пограничники перепились настоянной на дурь-траве самогонки, страшно разорался, пообещал законопатить всех на губу на месяц, сорвал с Мамая нашивки и тряс у его носа пистолетом.

Тогда Мамай дрожащими руками открыл дверь хозблока, и начальник заставы увидел то, что раньше было Спенсером, – покрытое пылью и грязью существо, скребущее пальцами землю. Сквозь спутанные волосы на Филимонова взглянули синие глаза без зрачков. Пистолет у командира 42-й заставы был хороший, «козырный», как говорили пограничники, – наградной двенадцатизарядный «зиг-зауэр». Поскольку он уже находился в руке, Филимонов не задумываясь высадил в Спенсера, вернее, в то, что было когда-то Спенсером, всю обойму.

Дергающееся тело замотали в брезент и снова зарыли у Одинокого холма, углубив могилу на два метра. На всякий случай на земляной холмик навалили валун величиной с двухкамерный холодильник и поставили рядом стационарный пост.

Спенсер вылезал еще дважды. Он успокоился только после того, как Мамай отрубил пожарным топором ему все конечности и голову. Филимонов под страхом смерти запретил своим погранцам рассказывать об этой истории, справедливо полагая, что первая же комиссия из Главного Штаба Пограничной Стражи отправит всех в долговременный карантин или вообще сожжет личный состав вместе с постройками – от греха.

Боб попал на заставу уже после этих веселых событий и первые две недели до посвящения никак не мог понять, зачем патрульные перед выходом в степь заходят к Одинокому холму и добавляют к высокой, выше человеческого роста, куче камней все новые и новые булыганы.

– О, нашел! – обрадовался Боб, углядев за кустиками бесцветника плоский окатыш.

– И мне там пошукай чего-нибудь, – буркнул Кречет. – Нога болит по кустам скакать.

Если у Кречета было плохое настроение, то у него обязательно болела нога, рука, спина или еще что-нибудь. А поскольку плохое настроение случалось с напарником Боба чаще, чем холера у кочевников, Кречет все время жаловался на здоровье. Здоровым он становился только в экстремальных ситуациях и тут уж давал стране угля, мелкого в силу худощавого телосложения, но много по причине взрывного темперамента.

К могиле подошли спустя полчаса.

– Спи спокойно, Спенсер, хоть ты и сука! – торжественно сказал Кречет и бросил свой камень. – Чтоб ты больше никогда не вылез.

Боб последовал его примеру и покосился на ряд глинистых холмиков справа. Там были похоронены безвестные по большей части контрабандисты, оказавшие сопротивление патрулю. Возможно, не все эти люди на самом деле были преступниками, но законы Пограничья не делали различий между теми, кто тащил товар через пустоши, и теми, кто просто не выполнил требования патруля и вовремя не поднял руки.

Своих мертвецов 42-я застава хоронила за забором, у Трех камней. Там тоже набралось с десяток крестов и самодельных обелисков, украшенных корявыми эпитафиями, высеченными в ноздреватом песчанике: «Спи спокойно, брат, мы отомстили за тебя».

– Ну, пошли, что ли, – сказал Кречет и первым зашагал вверх по склону. Под подошвами его коротких пыльных сапог скрипел щебень. Боб поправил карабин и двинулся следом. В такт шагам во фляге побулькивала вода.

– Достал ты уже с этим бульканьем, – беззлобно сообщил Бобу Кречет минут пять спустя.

Боб не ответил. Для него отхлебнуть перед выходом глоток из наполненной фляги было личным, секретным ритуалом, о котором он никому не рассказывал.

Когда Одинокий холм скрылся из виду, Кречет остановился и достал бинокль. Патруль подошел к первой «контрольке» – месту, где была высока вероятность открытия Порталов с Земли. Всего таких «контролек» на маршруте было пять: здесь, у Мертвого ручья, потом в Длинной балке, далее – у Оградок, на Глине и у Козьего брода.

Приложив старенький «Фотон» производства Казанского оптико-механического завода к глазам, Кречет несколько минут обозревал окрестности, потом сплюнул в сторону и бросил:

– Чисто. Айда полосы глянем – и дальше.

Контрольно-следовыми полосами пограничники ограждали зоны, в которых открывались Порталы. Програбленная земля в безводных пустошах хорошо сохраняла следы, и опытный глаз мог без труда определить, кто здесь прошел, когда и каким составом.

Рутинная работа патрульного всегда настраивала Боба на философский лад. Шагая в пяти шагах справа сзади от Кречета, он из-под козырька выцветшего уже кепи оглядывал чуть подрагивающие в мареве разгорающегося дня пологие спины холмов, похожие на горбы ушедших в землю верблюдов, гонял во рту вязкую слюну и думал, что жизнь любого человека, где бы он ни жил и чем бы ни занимался, похожа на патрульный рейд от «контрольки» до «контрольки». Роддом – детсад – школа – институт – это если в башке сало есть, а дальше: работа – пенсия – и холмик с обелиском и эпитафией: «Спи спокойно, брат…»