Страница 53 из 119
Кортес рассудил, что пленных надо развязать и первым делом накормить, потом донья Марина и Агилар поговорили с ними ласково и дали им бусы и сказали, чтобы они больше не дурили и с нами примирились, ибо мы хотим им помогать и считать их братьями. Тогда мы заодно освободили первых двух пленных, которые были из знати, и им опять дали письмо, чтобы они пошли и сказали главным касикам в главном городе провинции, что мы пришли не с тем, чтобы причинять им зло и обиды, но просто нам надо пройти через их земли, чтобы добраться до Мехико и поговорить с Моктесумой.
Оба посланца отправились в лагерь Хикотенги, удаленный оттуда лиги на две, где было много усадеб и домов, и называлось то селение, кажется, Текуасинпасинго, и, когда они передали наше письмо и пересказали нашу просьбу, Хикотенга дал такой ответ: чтобы мы пошли в селение, где живет его отец, и там ужо заключат с нами мир, наевшись нашего мяса и попотчевав богов нашими сердцами и кровью, а потом, на другой день, мы узнаем, что ответят боги.
Когда Кортес и все мы услышали столь дерзкие слова, то, измученные прошлыми сраженьями и стычками, поняли, что ничего хорошего они нам не сулят. Кортес все же поговорил с посланцами по-дружески ласково, и ему показалось, что они нас перестали бояться; он приказал дать им еще несколько ниток бус, чтобы опять отправить их для мирных переговоров. На сей раз он их подробно расспросил, каков этот полководец Хикотенга да сколько у него воинов, и они ответили, что теперь у него куда больше войска, чем было в прошлом сражении, потому как к нему присоединились еще пятеро вождей и с каждым вождем пришло десять тысяч воинов, и, как они подсчитывали, и впрямь получалось, что от отца Хикотенги, полуслепого старика, прибыло десять тысяч, от другого знатного касика по имени Масеэскаси еще столько же, и от другого касика по имени Чичимекатекле столько же, и еще от одного касика по имени Текапанека, владетеля Топоянко, еще десять тысяч, и от касика Гуаксобсина[115] еще десять тысяч; таким образом, выходило пятьдесят тысяч, и все они должны были нести знамя Хикотенги и его знак — белую птицу, распростершую крылья как бы для полета и похожую на страуса, и у каждого касика его войско имело еще свой знак и одежду, у всех разные, как в нашей Кастилии у герцогов и графов.
Все это мы сочли весьма достоверным, потому как индейцы, взятые нами в плен и освобожденные в тот день, говорили это очень ясно, хотя им и не сразу поверили. И когда мы убедились, что все так и есть, то, поскольку все мы люди и боимся смерти, многие из нас, даже, наверно, большинство, исповедались у падре де ла Мерсед и у падре Хуана Диаса, и всю ночь простояли, слушая молитвы, и просили Бога избавить нас от поражения, и так провели мы время до следующего дня.
о большом сражении, которое было у нас с войском Тласкалы
На другой день утром — было пятое сентября — мы подготовили лошадей, даже тех, что были ранены, оседлали, чтобы они участвовали в бою и помогали сколько смогут, и арбалетчикам было наказано расходовать запасы стрел не слишком расточительно — чтобы одни заряжали, другие стреляли, так же и аркебузирам, а тем, кто с мечом и щитом, наносить удары прямо в живот, чтобы неповадно было индейцам слишком к нам приближаться, как было в прошлый раз, также и артиллеристам было все разъяснено, а верховым строго приказано помогать друг другу, держать копья наперевес и разить без перерыва, стараясь попасть в лицо и в глаза, а лошадей сильно не гнать ни взад, ни вперед и чтобы никто не отделялся от отряда; итак, с развернутым знаменем и четырьмя товарищами, охранявшими знаменосца Корраля, мы вышли из нашего лагеря.
Не прошли мы и получетверти лиги, как перед нами открылась равнина, вся заполненная воинами в уборах из перьев и со всякими знаками, оглушительно звучали дудки и раковины. Здесь бы много можно было рассказать и написать о том, что мы в этом опасном и неравном бою испытали, — со всех сторон нас окружили полчища воинов, только вообразите себе равнину в две лиги шириною и столько же длиною и посреди нее четыреста человек. Так оно и было: все поле вокруг кишело индейцами, а нас-то всего около четырехсот, из них многие раненые и больные. И мы точно знали, что в этот раз они намерены не оставить в живых ни одного на нас, всех заклать в жертву своим идолам.
Но возвратимся к нашему сражению. Лишь только вступили они с нами в стычку, как посыпались градом камни из пращей! Что ж до лучников, то вся земля, как ток колосьями, покрылась калеными двузубчатыми стрелами — они пробивают любые доспехи и вонзаются в тело; а воины с простыми мечами и щитами, и с другими мечами, большими, двуручными, и с копьями — ох, и давали они нам жару, яростно сшибались с нами, оглушительно крича и вопя! Мы же так умело действовали и пушками, и аркебузами, и арбалетами, что потери им причиняли немалые. А тех, кто на нас набрасывался с мечом, мы разили копьями, вынуждали отступать, и теперь они уже не валили толпой, как в прошлый раз. А верховые наши на своих лошадках знай только повертывались туда-сюда, да с такою отвагой, что, после Бога, хранившего нас, они были нашей лучшей твердыней.
Тут я увидел, как наше войско едва не рассеяли, — не помогли приказы Кортеса и других капитанов, призывавших нас сомкнуть ряды; такая лавина индейцев обрушилась на нас, что лишь чудом, отбиваясь одними мечами, нам удалось проложить себе путь, чтобы снова сплотиться.
Спасало нас одно — из-за того, что индейцев было так много и они сбивались в кучу, был им от наших выстрелов большой урон, вдобавок сражались они без всякого порядка, потому как не все вожди имели возможность управлять своими отрядами, и, как потом мы узнали, после первой битвы у них там были споры и ссоры между их вождем Хикотенгой и другим вождем, сыном Чичимекатекле; Хикотенга попрекал того за неумелое ведение боя, а сын Чичимекатекле возражал, что, мол, он сражался куда лучше и он еще покажет этому Хикотенге, каков он военачальник. Так что в этом сражении Чичимекатекле со своими воинами не пожелал помогать Хикотенге, и мы потом узнали из верных рук, что он даже призывал войско из Уэксосинго не вступать в бой. Кроме того, все они с прошлого сражения были напуганы нашими лошадями, выстрелами, шпагами и арбалетами и храбростью в бою, а главное, помогло нам милосердие Господне, давая силу выстоять. Поскольку два вождя Хикотенге не повиновались, мы причиняли индейцам большой урон, перебили их множество, однако они своих павших тут же прятали — народу у них было много, и как только кого-то из них ранят, они мгновенно заворачивали его платом и утаскивали прочь, так что ни в этой битве, ни в прошлой мы ни одного убитого индейца не видели. Бились они неохотно и, убедившись, что отряды двух вождей, мною упомянутых, им не помогают, быстро начали сдавать, да еще, кажется, мы убили в том сражении одного весьма важного военачальника, — о тех, что попроще, я уж не говорю, — и вскоре они, соблюдая порядок, отступили, а наши верховые, не слишком гоня лошадей, преследовали их, но недолго, ибо сами были еле живы от усталости. И когда мы убедились, что это полчище от нас отошло, мы возблагодарили Господа.
В том бою у нас убили одного солдата и ранили более шестидесяти, а также нанесли раны всем лошадям. Я получил два ранения — одно в голову камнем, другое в ляжку, угодила стрела, однако это не помешало мне продолжать драться, не упуская случая помочь нашим, и так же поступали все наши раненые солдаты — ежели раны были не очень опасные, надо было и с ними продолжать драться, не бросать оружия, иначе слишком мало осталось бы кому воевать. И вот наконец, очень довольные и вознося благодарения Господу, мы смогли ретироваться в наш лагерь, там и похоронили нашего убитого в одном из подземелий, вырытых индейцами, — сделали мы это, чтобы они не увидели, что мы простые смертные, но продолжали думать, будто мы, как они говорили, теулы, и поверх этого подземелья мы насыпали много земли, чтобы не слышен был трупный дух, а затем все принялись лечить свои раны. О, какой скудный был у нас ужин — даже масла оливкового для ран, даже соли не было! И еще в чем нуждались мы, и весьма, так это в одежде, ибо с заснеженных гор дул ледяной ветер, и мы дрожмя дрожали — копья, аркебузы да арбалеты от холода не защита.
115
Видимо, это имя не касика, а селения, потому что в дальнейшем Берналь Диас говорит о войне индейцев из Уэксотцинго, которых он называет гуаксольсинго. (Примеч. исп. издателя.)