Страница 39 из 58
Вражеские корабли стояли при впадении Ижоры в Неву. Шведская знать, рыцари и католическое духовенство ночевали на берегу, в шатрах, даже не выставив караулов, что еще раз доказывает: быстрого подхода противника они действительно не ждали. Но этой-то самоуверенной беспечностью врага и воспользовались русские. За лагерем крестоносцев неусыпно следил со своим небольшим отрядом начальник приморской стражи, ижорский старшина Пелтусий, в св. крещении —Филипп. Летописец свидетельствует: приняв православие и живя среди соплеменников-язычников, он свято исполнял заветы своей новой веры. Пелтусию удалось точно разведать все пункты расположения неприятельского войска и вовремя сообщить эти сведения подошедшему с дружиной Александру Ярославичу.
Тогда же сообщил Пелтусий молодому князю и еще одну весть. Вот как передает летописец его слова: «Всю ночь провел я без сна, наблюдая за врагами, — говорил ижорец, отступив немного в сторону вместе с Александром. — На восходе солнца услыхал я шум и увидел на воде насад (ладью) с гребцами. Посреди насада стояли, положив на рамена (плечи) друг другу руки, святые мученики Борис и Глеб, а гребцы, сидевшие в насаде, были «яко мглою одеяни». И рече Борис: «Брате Глебе! Вели грести, да поможем сроднику своему великому князю Александру Ярославичу». Увидав дивное видение и услышав святых мучеников, я «стояще трепетен, пока насад не ушел от очей моих…». Что ответил Александр, выслушав рассказ потрясенного воина, недавнего язычника? Летопись на века зафиксировала только тихое и задумчивосмиренное: «Не говори никому об этом…»[306]
Битва с крестоносными агрессорами началась утром 15 июля 1240 г., вдень памяти святого равноапостольного русского князя Владимира. (Описание ее оставил нам современник, бывший, как полагают исследователи, дружинник Александра Ярославича. Себя автор называет «самовидцем» события и говорит, что, кроме того, использовал сведения, собранные «от отецъ своих». Позднее это описание было включено в «Житие Александра Невского»[307].) Шведское войско насчитывало 5000 человек, значительно превосходя силы новгородцев (около 1000 человек княжеской дружины и еще 300–400 человек вспомогательной рати ладожан и ижорцев[308]). А потому победу могло принести только одно —внезапность удара, а также умелое использование того обстоятельства, что шведы были разобщены. И, подчеркивает историк, «молодой полководец[309] превосходно использовал обстановку. Сомкнутым строем княжеская дружина неожиданно выехала из леса и ударила в центр спящего шведского стана. Тревожно завыли трубы. Воины на кораблях спешно вооружались, чтобы прийти на помощь гибнущим рыцарям. Но пешие русские ратники под командованием «новгородца Миши» (как его называет летописец) уже бежали вдоль берега, рубили и сбрасывали мостки (сходни), отталкивали суда. Помощи рыцари так и не дождались»[310]. Навстречу шведским стрелам и копьям русские по местам вторгались даже на корабли —над одним, вторым, третьим там стали взвиваться русские стяги. Рыцарей в тяжелых железных доспехах сбрасывали в воду. Одни гибли сразу, других кое-как подбирали с соседних шнек. Три шведских корабля были потоплены.
А на берегу тем временем шла жестокая битва. Русские дружинники везде теснили шведов. Новгородец Савва пробился к златоверхому шатру командующего шведскими войсками и подрубил основной опорный столб —шатер рухнул, вызвав панику в шведских рядах. «Полки же Александровы, видевши падение шатерное, возрадовались». Во главе русской конницы стрелой летел сам Александр. Врезавшись в гущу шведских войск, он ударом копья сразил их полководца —знаменитого ярла Биргера, королевского зятя, некогда основавшего шведскую столицу Стокгольм. «Возложил Биргеру печать на лице острым своим копием…»[311], как передает летописец[312].
Вообще, отчаянная храбрость и богатырская удаль русских ратников была главной чертой этого стремительного и жаркого сражения. Даже вокруг князя кипел жестокий бой. «И ту бысть великая сеча», — передает современник, оставивший нам подробное описание битвы. Например, новгородец Сбыслав Якунович, вооруженный одним лишь топором, «многажды» врывался в ряды шведов и геройски бился, «не имея страха в сердце своем». Конный дружинник Гаврила Олексич так увлекся погоней за одним из знатных рыцарей, что взъехал верхом на палубу корабля. Шведские корабельщики сбросили храбреца вместе с конем в реку, но он сумел выбраться на берег и тут же схватился со шведским «воеводой», пытавшимся собрать вокруг себя рыцарей. Пешие ратники новгородца Миши захватили три шведских шнека (корабля) и потопили их, свидетельствует летописец. Яков, ловчий Александра, лишь недавно попавший к княжескому двору из Полоцка, «наехав на шведский полк с мечом» сражался так отважно и мужественно, что сам князь «похвалил его». Наконец, не отходивший от Александра слуга Ратмир «бился пешь и обету пиша его мнози» шведы, и после яростного боя от многих ран пад, скончался[313].
Сражение продолжалось до позднего вечера. Только к ночи князь отвел своих воинов в лес, чтобы утром довершить разгром врага. Но предводители шведского войска не приняли нового боя —слишком велики оказались потери агрессоров. Разящее копье Александра Ярославича вывело из строя главнокомандующего —ярла Биргера, его с трудом спасли оруженосцы и слуги. Историк пишет: «Стремительно проведенный бой принес блестящую победу русскому войску. Шведы, убравшись на суда, отошли от берега на полет стрелы и готовились к отплытию, терпя насмешки острых на язык новгородцев. У берега покачивались брошенные шнеки. Среди трофейных шатров русские разжигали костры и перевязывали раненых. С наступлением короткой июльской ночи шведы «посрамлени отъидоша». Их пало «множество много» и немало было ранено. Александр, опираясь на меч, смотрел, как его воины, собрав тела наиболее знатных рыцарей, «накладши корабля два», и «пустиша их к морю», и «потопиша в море». Прочих же, что на веки остались на русском берегу, «ископавша яму, вметаша их в ню бесчисла»[314]. «Талант и храбрость молодого полководца, геройство русских воинов обеспечили быструю и славную победу с наименьшими потерями. Новгородцев и ладожан пало около 20 человек»[315]. Таким образом, подчеркивают современные исследователи, Невская битва «не отличалась истребительной кровожадностью. (Но) в военном и моральнополитическом отношении она явилась серьезным ударом по захватническим планам шведов»[316].
Князя-победителя и его мужественную дружину Новгород Великий встречал ликующим благовестом всех своих колоколов. Отныне в сознании народа имя Александра Ярославича навеки соединилось с благодарной памятью о блистательном Невском одолении опасного и многократно превосходившего русские силы врага. «Римляне побеждены и посрамлены! — радостно кричали новгородцы, — передает летопись. — Не свей (шведы), мурмане, сумь и емь, — римляне!..»Ив этом выражении, отметил старый историк, «в этом названии побежденных врагов римлянами народный инстинкт верно угадал смысл нашествия. Народ увидел в нем посягательство Запада на русскую веру. Здесь, на берегах Невы, со стороны русских дан был славный отпор грозному движению германства и латинства на православный Восток, на Святую Русь…».
И пусть была эта Невская битва отнюдь не самой крупной в долгой, изматывающей череде войн и сражений тревожного XIII столетия. Но никогда не следует забывать, что произошла она в момент самой страшной всеобщей подавленности и смятения русского народа. Когда основная часть страны уже лежала в руинах. Когда перед глазами у людей всюду открывались только срытые стены крепостей, разрушенные, опустевшие города, выжженные села и свежие холмы братских могил. И главное, когда не осталось никакой надежды на избавление от жестокого захватчика, полонившего русскую землю[317]. Однако именно у этого выжженного дотла пепелища и дано было свершиться чуду. «Не в силе Бог, а в правде!» —воззвал еще совсем юный двадцатилетний русский князь Александр к своим соотечественникам. И молниеносной, блистательной победой тут же доказал, что так оно и есть. Тем самым в русском народе была сохранена вера, была сохранена воля, решимость одолеть любого, даже самого непобедимого врага. А значит, тем самым была спасена и вся Русь.
306
Новгородская первая летопись. Стр. 292–293.
307
Пашуто ВТ. Внешняя политика Древней Руси. Стр. 292.
308
Похлебкин В. В. Указ. соч. Стр. 144. См. также: Шиш о в A.B. Указ. соч. Стр. 32.
309
30 мая 1240 г. князю Александру Ярославичу исполнилось ровно 20 лет.
310
Каргалов В. В. Указ. соч. Стр. 85.
311
Новгородская первая летопись. Стр. 293–294.
312
Внимательному читателю, может быть, будет интересно небольшое отступление по поводу точного места, где происходило это знаменитое сражение. Дело в том, что место это зафиксировано в Новгородской первой летописи, и точное географическое указание памятника не оставляет сомнений. «Придоша свей в силе велице, и мурмане, и сумь, и емь в кораблях множество много зело; свей с князем и с пискупы (епископом) своими. И сташа в Неве устье Ижоры…» (Новгородская первая летопись. Стр. 77.) Однако точных сведений о том, какой же именно берег реки —правый или левый —был местом этой продолжительной остановки, в летописи нет. Тем не менее историографическая традиция в лице многих поколений исследователей уже в течение не одного столетия единогласно считает полем Невской битвы правый берег Ижоры. И только в последнее время И. П. Шаскольский, один из самых авторитетных современных историков русско-шведских отношений эпохи Средневековья, высказал решительное возражение по поводу такой привязки места сражения. Суть этих возражений заключается в следующем. Во-первых, считает историк, к изучению Невской битвы пора привлечь такой исторический материал, как историческая топография места сражения. «Ибо чем руководствовались авторы многочисленных карт-схем, изображая местом сражения правый берег реки, непонятно; эти авторы никогда не видели место исторического сражения. Произведенные нами обследования места Невской битвы позволяют с очевидностью установить, что сражение могло происходить только на низменном левом берегу, где имеется значительное плоское пространство, удобное для устройства лагеря; правый берег высок, имеет всхолмления, для устройства лагеря и для проведения боя совершенно неудобен. Именно на левом берегу еще в ХУШвеке была построена церковь —памятник Невской битве…» (См.: Шаскольский И. П. Невская битва (к 750-летию). // Восточная Европа в древности и Средневековье. Проблемы источниковедения. (Чтения памяти членакорреспондента АН СССР В. Т. Пашуто). Тез. докл. М., 1990. Стр. 140). Однако, отвечает на данное предложение уже другой историк, А.Я. Дегтярев, возникновение вышеозначенной историографической традиции вряд ли вызвано лишь тем, «что ни один из исследователей битвы не удосужился побывать на месте битвы. Это вряд ли верно и по существу. Такое объяснение возникновения общепризнанной топографической схемы сражения было бы очень простым. Объяснение причин появления именно такой схемы нуждается в более углубленном исследовании», — пишет далее А.Я. Дегтярев. Считаю, говорит он, «что решающей предпосылкой возникновения версии о том, что и лагерь шведов, и сражение связываются с правым берегом Ижоры, является следующее обстоятельство. Новгородское войско, возглавляемое Александром, подошло к шведскому лагерю со стороны Ладоги. Гипотетический путь его, выстроенный усилиями многих исследователей, рисуется следующим образом. Большую часть пути от Ладоги до впадающей в Неву выше, чем Ижора, реки Тосны русские прошли на ладьях. Дальше двигаться по Неве было нельзя —шведы наверняка обнаружили бы приближение войска, и тогда расчет на внезапность нападения, а это было одним из главных в тактическом плане новгородцев, был бы неминуемо утрачен. Поэтому суда свернули в Тосну, поднялись на несколько километров вверх по ней, и здесь, в месте наибольшего сближения Тосны с одним из притоков Ижоры, произошла высадка войска. Дальше путь лежал по суше вдоль плавно извивавшихся мелких рек прямо к лагерю шведов. Проделав это, войско Александра, так и не замеченное шведами, которые почему-то не обеспечили боевого охранения, ударило из приречного леса по шведскому лагерю. Рассуждения создателей традиционной схемы были не лишены резонов. Удар новгородской дружины был нанесен из глубины приневских лесов, водные преграды (Ижора) при этом не форсировались —иначе о факторе внезапности говорить не приходилось. Таким образом, не исторические факты, а общее направление подхода русского войска со стороны Ладоги в сочетании с известными фактами —удара из леса —привели к закономерному выводу о расположении лагеря шведов на правом берегу. Его помещение именно в этой точке явилось следствием логических рассуждений, а не исторических свидетельств. И. П. Шаскольский привел только один контраргумент против этой устоявшейся в историографии точки зрения —топографию предполагаемого места битвы. Этот аргумент можно принять, правда, только после дополнительных исследований, так как за 750 лет под воздействием антропогенных факторов ландшафт устья Ижоры претерпел большие изменения».
Однако аргументация в пользу того, что битва была не на правом, а на левом берегу Ижоры, продолжает далее исследователь, может быть дополнена и развита с учетом существовавших в ту эпоху норм и правил военного искусства. Вопервых, шведские военачальники не могли не анализировать путей возможного подхода новгородского войска. Общее направление здесь определялось однозначно —с востока. Расположение лагеря на левом берегу обеспечивало мощную естественную преграду на путях наиболее вероятного подхода новгородского войска. Пренебрежение этим обстоятельством (в случае расположения лагеря на правом берегу) можно расценивать только как невероятную беспечность, которую опытные шведские военачальники вряд ли могли допустить. Подобное расположение войска и лагеря —за водной преградой на пути возможного наступления войск противника —широко практиковалось в Средневековье, было почти непреложным правилом. Эффективное использование водных преград русским войском демонстрирует нам, например, битва на Воже или знаменитое стояние на Угре. И напротив, печально известная битва на реке Пьяне показывает цену пренебрежения этим правилом.
Традиционная версия о расположении шведского лагеря на правом берегу не позволяет ответить и на другой важный вопрос, который даже не ставился в нашей историографии, — об отсутствии боевого охранения шведского лагеря. Внезапность нанесенного русскими удара дает все основания предположить, что оно практически отсутствовало, причем именно на том направлении, откуда появление противника выглядело наиболее вероятным. Почему оно не было выставлено, объяснить невозможно. Однако, если предположить, что лагерь находился на левом берегу, такие объяснения могут быть сформулированы. Остановка на левом берегу была более логична с точки зрения, что в тылу у шведского войска, спокойно поднявшегося по Неве, оставался известный, пройденный без каких-либо затруднений маршрут. Таким образом, это было психологически обоснованное решение.
313
Новгородская первая летопись. Стр. 293–294.
314
Новгородская первая летопись. Стр. 77, 293–294. Пашуто В. Александр Невский. М., 1974. Стр. 66–67.
315
Пашуто В. Александр Невский. Стр. 67.
316
Бегунов Ю.К, Кирпичников А. Н. От редакторов.// Князь Александр Невский и его эпоха. Исследования и материалы. // Под редакцией Ю.К. Бегунова и А.Н. Кирпичникова. СПб., 1995. Стр. 7.
317
До самого Новгорода татары не дошли всего 100 верст.