Помощница ангела

Ангелина уже целовалась с местными парнями на деревенской дискотеке и приобрела некоторые познания в том, как привлечь мальчика. Сами по себе эти познания её не интересовали. Она думала только о том, как пробиться в Рублёвскую гимназию и свалить из тупой деревни и от тупой бабки.

Ангелина сунула руку в карман и нащупала несколько десяток. Последние. Но для дела — надо.

— Кому мороженого за мой счёт? — спросила она, — угощаю в честь выигрыша.

— Мне, — обрадовался Вик.

— Знаешь, — сказала Ангелина, — а я думаю, из тебя шикарный охранник выйдет. У тебя вид такой… быковатый. Алёныч, ты идёшь, а?

— Сейчас… Идите… я вас догоню.

Они уже дошли до магазина, а Алёна всё смотрела и смотрела на стену дома старой Кабанихи. Красную кирпичную стену, увитую зелёным плющом.

Глава 5

Старая Кабаниха

Через некоторое время Зина вышла из калитки. Она сердито говорила по мобильному:

— Конечно, я злая. Ты же знаешь маму. Она умеет всё испортить. Бумаги подписала, но что я выслушала…

Не заметив Алёну, Зина заперла калитку. Наклонилась, приподняла большую тяжёлую вазу с рыжими ноготками и сунула под неё ключ. Села в машину, хлопнула дверью и укатила.

Алёнка огляделась, извлекла ключ из-под вазы и открыла калитку. Перед ней был двухэтажный дом, красный, кирпичный, с каменными ступенями и высоким крыльцом. Где-то наверху залаяла собака. Алёна подняла голову и увидела на подоконнике чердачного окна стопки книг. Стекла были мутными, словно их давно никто не мыл.

Она позвонила в дверь. Никто не открыл. Тогда она дёрнула за ручку, и дверь поддалась. Алёна очутилась в маленькой прихожей. Дверь направо вела в кухню. Прямо наверх уходила широкая лестница. Сердце бухало в груди.

«Я как Алиса перед кроличьей норой, — подумала Алёна, — или как Люси перед дверью платяного шкафа. Или как Мэри перед Таинственным садом».

Застучало в висках, слегка намокли ладони.

— Эй, — позвала Алёна.

— Зина! Ну так же нельзя! — крикнули со второго этажа, — ты же забыла снять меня с тормоза!

Алёна поднялась по лестнице. Путь ей преграждала невысокая загородка с крючком снаружи. За нею был холл.

Там, за большим круглым столом, который был покрыт чёрной с золотой вышивкой скатертью и завален разными коробочками, сидела женщина в инвалидной коляске.

К Алёне бросился, перебирая кривыми лапками, маленький светло-серый мопс. Кончики его ушей, мордочка и хвостик были тёмными. Сам он был ладным и крепким — от лапок до складок на животе. Мопс лаял, но одолеть загородку не мог.

Пахло лекарствами, наверное, от тех коробочек на столе; из комнаты слышалось радио. За столом, прямо напротив Алёны, стоял высокий холодильник, рядом с ним висело зеркало, и Алёна могла разглядеть своё отражение. Вид у отражения был довольно неуверенный. Даже испуганный.

— А вы кто? — удивлённо спросила женщина.

— Добрый день. Меня зовут Алёна.

Губы у Алёны пересохли от волнения. Сердце по-прежнему бухало. Беда в том, что она не совсем понимала, что ей говорить.

— Я же вам звонила ещё зимой. Мне не нужна медсестра. Я сама колю себе инсулин.

— Я не медсестра.

— М-да? А похоже. Вы одеты, как медработник.

Алёна улыбнулась.

— Да нет, это индийский хлопок. Мне одноклассница привезла из Гоа.

— Так вы… ты ещё ребёнок? И кто тебя прислал? Зина? Или какой-то фонд?

— Я сама пришла, — сказала Алёна и тут же пожалела о своих словах. Надо было сказать, что она от Зины, а лучше — из фонда. Тогда бы у неё было полное право остаться. Тем более, что женщина ей понравилась. Она была полная, но не слишком толстая. Скорее, широкая. Кисти её рук, вцепившихся в подлокотники кресла, были крепкими, пальцы — узловатыми, как у учительницы по творчеству в начальных классах их гимназии. Учительница всё вздыхала, что у неё руки «как у прачки», но Алёне всегда нравилось, как умело она обхватывает своими узловатыми пальцами кусок глины или пластика и превращает его в грушу или кошачью мордочку.

На хозяйке дома со стеной, увитой плющом, была плотная тёмно-синяя юбка и такая же плотная белая рубашка с вышитым воротником.

Волосы очень светлые, распущенные, стрижка-каре, но не уложенная, а торчащая в разные стороны, и оттого причёска напоминала пирамидку. Один глаз у женщины чуть косил, и потому она смотрела на Алёну, слегка повернув голову в сторону. А ещё… Ещё у неё не было левой ноги.

— Так что тебе нужно? — спросила женщина очень строго.

И мопс тявкнул. Алёна вздохнула и решила сказать правду.

— Можно, я буду вам помогать?

— В чём?

— Просто приходить к вам… общаться.

— Тебе не с кем общаться?

— Есть. У меня есть друзья. Энджи, то есть Ангелина, и Вик. Он сын охранника нашего посёлка…

— Ах, ты из ЭТОГО посёлка. Из «Боярских палат». А кто твои родители?

— Можно, я не буду вам говорить?

— А они знают, что ты тут?

— Нет. Но я живу через несколько домов. Думаю, я могу уходить от дома на такие расстояния.

— Но почему тебе надо общаться именно со мной? Вам дали в школе задание найти одинокую старушку?

Женщина спрашивала без раздражения. Она как будто хотела исключить все варианты, которые могут ей не понравиться.

— Вы же одна живёте.

— Одиночество — это мой выбор, поверь мне, — улыбнувшись, сказала женщина, — я вовсе не брошенная старушенция.

У неё была довольно честная улыбка. И Алёна бы поверила, если бы не бабушка. Когда они навещали её, страдавшую жуткими болями, в клинике в Германии, она улыбалась так же. То есть искренне, но на самом деле эта искренность означала не «мне не больно», а «не волнуйтесь, ребята». Потому что глаза у неё улыбались не до конца. В них прятались капельки боли.

— А я думала, вас все бросили, — медленно сказала Алёна.

— Ну что за ерунда? Ты же видела Зину. Она только что уехала.

— Ну, хорошо, признаю, — сказала женщина с той же улыбкой, — общаться она со мной точно не хочет. Не понимаю, почему этого хочешь ты. И что мы с тобой будем делать?

— Читать. Чай пить. Разговаривать.

— Вообще-то, на лекарстве, которое я только что приняла, написано, что побочный эффект — возможные галлюцинации.

Алёна улыбнулась.

— И вот это будем делать, — сказала она, — смеяться вместе.

— Ты умеешь смешить?

Алёна подумала и сказала:

— Нет. Смешное часто само получается. Без всяких усилий. Но посмеяться-то лучше вдвоём.

— Знаешь, а ты мне нравишься. Такие студенты, как ты, в нашем университете были редкостью. Я говорю о паузах, которые ты делаешь, перед тем, как что-то произнести. Это значит, ты думаешь над словами. Обычно все торопятся. Болтают первое, что приходит в голову. Потому что боятся меня рассердить. А ты меня не боишься. Погоди-ка!

Женщина прищурилась и склонила голову набок. Голубые глаза смотрели с хитринкой.

— А ты в МГУ не собираешься случайно поступать? Многие приезжали, пытались со мной договориться. Так что сразу предупреждаю — я все связи растеряла.

— Нет. Меня папа в Англию отправляет учиться. В частную школу под Лондоном.

— Я не пойму тогда, почему ты пришла делиться своим обществом именно со мной?

— Вы живёте рядом. По соседству.

— Ах, вот в чём я провинилась! А разве с тобой по соседству не живёт какая-нибудь бедная и одинокая ДРУГАЯ бабуля, нуждающаяся в помощи? И у которой нет ни дочери — владелицы рекламного агентства в Москве, ни домработницы? Почему я?

— Я видела вашу стену во сне.

Они помолчали. По радио, которое по-прежнему вещало в комнате самому себе, пробило двенадцать часов.

«Радио «Маяк», — подумала Алёна, — как у бабушки. Интересно, тут тоже под приёмником вязаная салфеточка?».