Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 68 из 75



— В этом не было никакого сомнения. Кто мог с нами тягаться? Эсеры? Меньшевики? Смешно! Но вот черт же возьми: нужны ли нам были эти выборы?

Ничего не понимая, Ильюхов принялся расспрашивать. И вот что он узнал. Вопрос об эвакуации американских войск решен окончательно, они отплывут из Владивостока где-то в самом начале апреля. Следовательно, японцы добились своего, у них теперь развязаны руки.

— Откровенно говоря, мы сильно надеялись на Красную Армию. Но она остановилась перед Читой. Войны с японцами не будет.

— А что же будет? — нетерпеливо спросил Ильюхов.

— «Буфер». Мы остаемся как бы прокладкой между японцами и Советской Россией. Это, конечно, временно, однако… — и с удрученным видом развел руками.

— Положеньице, — проговорил Ильюхов.

Лазо сидел за столом, опустив плечи. Он думал о ленинской телеграмме… Однако многое уже сделано, в частности проведены выборы в Совет, и теперь следовало не казниться попусту, а действовать. Значит, все силы на подготовку!

— Ты где сегодня обедаешь? — спросил Ильюхов. — Может, ко мне?

Взяв себя в руки, главком поднялся, большими пальцами обеих рук согнал складки гимнастерки за спину.

— Потом решим. Пошли.

Они направились в конец коридора, где узкая захламленная лестница вывела их на следующий этаж. По дороге Лазо рассказал, что японцы давно уже не верят в реальную силу земской управы. А после выборов в Совет у них не осталось никаких сомнений относительно влияния большевиков. Если бы знать заранее, что Красная Армия остановится перед «Читинской пробкой»! Теперь же приходится действовать, принимая в соображение создавшуюся обстановку. Время для нас отмерено буквально днями: до того часа, пока за горизонтом не скроется дымок последнего американского корабля, увозящего своих солдат на родину… К слову сказать, японцы сами недавно предложили создать согласительскую комиссию для разбора спорных вопросов. В период, когда все решает время, эта комиссия удобна и для нас, и для японцев: можно сколько угодно тянуть волынку. Скоро из Хабаровска приезжает товарищ Постышев, накопилась пропасть военных дел. Исподволь создаваемая регулярная армия отнюдь не исключает применение и партизанских отрядов. Это средство уже проверено в борьбе с врагом.

— Будем думать, чтобы убрать отсюда штаб. Слишком уж опасно здесь! Но куда? Хорошо бы, по-моему, в Хабаровск…

В большой комнате над разостланной картой озабоченно стояли двое: оба с бородками, оба в пенсне. В том, что постарше, чувствовалась выправка кадрового военного.

— Товарищи Сибирцев и Луцкий, — представил их Лазо. — А это командир 1-го Дальневосточного… Предлагаю отложить на время споры и заслушать его доклад о состоянии полка.

Теребя бородку, Всеволод Сибирцев ласково покивал Ильюхову и приготовился слушать. Алексей Луцкий быстро просмотрел несколько бумажек, выбрал одну и положил перед собой на стол.

Ильюхов начал с того, что попросил помочь полку одеждой и вооружением. В особенно плачевном состоянии находятся корейский батальон, сформированный недавно в Шкотово, и рота венгров.

— Поможем, — тотчас сказал Лазо. — Этого добра у нас теперь хватает. Две тысячи комплектов обмундирования тебя устроят? Трофейное, английское…

Выдрав из блокнота лист, он написал распоряжение.

— Там получишь еще и постельные принадлежности, — добавил он. — Разжились у «союзничков»!

— Корейцы хорошо воюют? — спросил Луцкий.

— Если их как следует вооружить, будут лучшие бойцы.

Луцкий задал еще два-три вопроса и постепенно завладел беседой. По точности вопросов в нем чувствовался военный специалист с хорошим образованием.

На карте, раскинутой по столу, Ильюхов узнал условные обозначения частей своего полка. Такими же значками помечены были Тетюхинские рудники, Спасск, Гродеково, Шкотово. Как видно, штаб работал над созданием в Приморье целой армии.

Ильюхов решился задать вопрос:



— Неужели нет никакой надежды?

Все трое переглянулись.

— Видишь ли, — сказал Лазо, — японцы остаются японцами. На словах они за мир, а на деле… Ты же сам говоришь, как они вцепились в Кипарисовский тоннель.

— Значит, что же… война? — ломился напрямик Ильюхов.

— Мы, конечно, пытаемся… Но в интересах дела — готовиться к худшему.

Луцкий добавил:

— Много, слишком много подозрительного.

Перед глазами Ильюхова стояла оживленная толкотня на владивостокских улицах, красные бантики на шинелях японских солдат.

— Я сейчас шел сюда и видел: по-моему, японцы к нашим… того… вообще-то довольно дружелюбно. Язык бы еще знать!

— Ну, солдат с солдатом всегда найдут язык, — заметил Сибирцев. — На пальцах объяснятся.

— Уже объясняются! — заверил Ильюхов.

— У нас сейчас создается политическое управление, — сообщил Луцкий. — Постараемся завоевать японского солдата. Ушли же немцы с Украины после Брестского мира!

— Время, время! — с болью в голосе проговорил Лазо. — Распропагандированных солдат генерал Оой немедленно отправляет в Японию. А свежий контингент… Мне, например, рассказывали: наши взорвали эшелон, японского солдата придавило, так он не о помощи кричит, а разбирает магазинную коробку и разбрасывает части. Зачем? Чтобы его винтовка не досталась партизанам. Представляете? Такие фанатики себя покажут!

В комнате появился высокий пожилой военный с усами вразлет. Мундир со следами споротых погон плотно обтягивал сухощавую фигуру. Это был капитан Сакович, начальник оперативного управления Военного совета. В феврале 1917 года он безоговорочно перешел на сторону народа, работал еще с Сухановым, занимаясь во Владивостокском Совете военными вопросами, затем командовал Уссурийским фронтом. Ильюхов слышал о нем как о прекрасном штабном специалисте.

Пригласив капитана Саковича к столу с разостланной картой, Лазо поднялся и выдержал недолгую паузу.

— Сама обстановка заставляет нас жить на два этажа. Мы сейчас формируем регулярную армию. Это — легально. Нелегально же мы должны не забывать о коварстве японских интервентов и быть готовы к тому, что они могут напасть на нас внезапно. Легальной работой у нас занимается Военный совет. Для нелегальной работы мы создаем специальный центр. Вам, — официальным тоном обратился Лазо к внимательно слушавшему Ильюхову, — придется переключиться на нелегальную работу. Формально вы остаетесь в должности командира 1-го Дальневосточного, но, повторяю, формально. На деле же поскорее сдавайте полк своему заместителю и готовьте Приморье к обороне. Вам и вот капитану Саковичу Военный совет дает три дня, чтобы подготовить свои предложения. Понимаю, что трех дней мало, но, к сожалению, больше дать не можем, — некогда. Положение угрожающее…

Он помедлил, собираясь что-то добавить, и вдруг улыбнулся.

— Ступайте-ка поскорее к коменданту, он вас переоденет, приведет в порядок. Сбрасывайте с себя эти таежные шкуры…

За обеденным столом Сергей Лазо насмешливо глядел на хозяина.

— Значит, вы с Саковичем сразу же законфликтовали? Не успели начать и — уже? А мы-то надеялись!

— Пойми меня правильно. Ваш Сакович судит и рядит, как кадровый военный. Он рассчитывает на обыкновенную позиционную войну, а мое мнение — готовиться к партизанской войне.

Перед тем как увести Лазо к себе обедать, Ильюхов зашел в кабинет усатого капитана. Все стены были увешаны картами. Разноцветные флажки обозначали расположение партизанских частей и японских войск. Вдоль морского побережья твердая рука военного специалиста провела жирную черную линию, обозначив предполагаемый оборонительпый рубеж. Сакович ломал голову над тем, каким образом предотвратить высадку крупных военных десантов противника. С этого и начался спор. На взгляд Ильюхова, в оценке обстановки следовало исходить из того, что у японцев в Приморье уже имеется вполне достаточно военных сил и они могут обойтись без подкреплений.

Сергей Георгиевич невесело размышлял о том, что на этот раз, пожалуй, прав не кадровый военный Сакович, а опытный партизанский организатор и командир Ильюхов. Сил у японцев припасено достаточно. Они не теряли даром времени. Выжидая, лавируя, лукаво затягивая заседания согласительской комиссии, они готовились, готовились, готовились. Лазо вспомнил февральскую поездку по краю вместе с Губельманом. Отправились они в специальном вагоне, прицепленном к поезду, с надежной охраной. Вагон отапливался печкой, немилосердно дымившей.