Возмездие

«Какою положение в Петрограде? Какие новости о германском наступлении? Подписан ли мир? Выехали ли английское и французское посольства? Когда и какой дорогой? Скажите Локкарту, в английском посольстве, что мы доехали».

Ежова поразил начальственный тон запроса. Так обращаются не к главе правительства, а к подчинённому.

Но что же Ленин? Возмутился? Поставил наглеца на место? Ничуть не бывало. Через 20 минут после запроса Робинса он отвечает:

«Перемирие ещё не подписано. Положение без перемен. На остальные вопросы Вам ответит Петров из наркоминдела».

Выходило, что даже в суматохе лихорадочных сборов, когда немцы уже стояли у ворот Петрограда, Ленин бросил все дела, и кинулся исполнять запрос американского полковника.

Да, рушился светлый образ Великого Вождя. Мало-помалу Николай Иванович узнавал совсем другого Ленина!

Ежов считал, что любой исследователь станет втупик, попытавшись ответить на вопрос: ЧТО остановило немцев у ворот обречённого Петрограда? Неужели они испугались оставленных в городе Зиновьева с Урицким? И всё же продвижение германских войск остановились. Им был отдан непостижимый «стоп-приказ»!

Кто его отдал? Почему?

А как объяснить поразительную синхронность в действиях спецслужб двух воюющих держав: России и Австро-Венгрии?

Арестовав Ленина в Польше, в Поронино, австрийская контрразведка выпустила его через 12 дней. И тут же, 16 сентября 1914 года, российский Департамент полиции издаёт свой секретнейший циркуляр, запрещающий подвергать Ленина аресту.

Налицо, как полагал Ежов, полезность Ленина как для охранки, так и для австрийцев.

Уж не один ли хозяин руководил обеими спецслужбами?

Иного ответа пока не находилось…

Наступление генерала Юденича на Петроград…

Питерцы приготовились умереть, но не пустить белогвардейцев в родной город. Вдруг поступило чудовищное распоряжение Ленина: впустить наступающих в Питер, чтобы измотать их в упорных уличных боях!

Страшно представить, что осталось бы от замечательного города: одни развалины.

Поэтому питерцы вознегодовали. Из Москвы примчался Сталин и возглавил оборону города. Враг был разбит и отброшен!

А шашни Ленина с немецкими военными?

А угодливость в сношениях с Робинсом?

А подозрительная терпеливость к грубейшим выходкам Троцкого?

Ленин, и это знали все, тяжело пережил испытание Малиновским. После расстрела провокатора Вождь стал жёстче относиться к наглеющему властному триумвирату. Похоже, ему вконец обрыдла унизительная роль «дворянина при евреях». Образовав Совет Труда и Обороны, Ленин включил в его структуру и Реввоенсовет, лишив, таким образом, Троцкого «суверенитета». У клочковатого диктатора взыграло самолюбие.

— Выходит, все приказы по армии теперь будут отдаваться через мою голову?

— Не забывайте, Лев Давидович, что интересы Красной Армии дороги не вам одному, — спокойно срезал его Ленин.

Разговор происходил в присутствии нескольких членов СТО.

Троцкий вспылил, назвал Ленина «хулиганом» и выбежал из помещения.

Кровь бросилась Ленину в лицо. Однако он сдержался и, стараясь говорить ровно, произнёс:

— Кажется, кой у кого нервишки не в порядке…

Что здесь было с ленинской стороны: выдержка или же… подчинённое положение?

Но случай возмутительный!

На трудные размышления навели Ежова свидетельства того, что Дзержинский командировал Ганецкого в Польшу, в Поронино, с заданием купить или похитить все документы, связанные с арестом Ленина в 1914 году.

Зачем ему понадобились эти документы? Для шантажа? Или…

Ответа Ежов пока не находил…

Мало-помалу Николай Иванович открывал для себя Вождя такого, каким его никто не знал.

И вдруг — словно гром с ясного неба: ленинская идея ГОЭЛРО, грандиозный план электрификации России!

К этому времени ленинский блокнот Ежова распух от избранных записей. Маленький нарком, как опытный кадровик, проследил всю жизнь создателя партии и собрал все его речи, доклады, реплики, резолюции: письменные свидетельства умонастроения человека, бесспорно, великого, но, к сожалению, отрицательно относившегося к стране, где ему выпало родиться и умереть.

Из блокнота Ежова: «Ленин не выносил традиционной формулы русской государственности: „единая и неделимая“.

Писатель А. И. Куприн, побывавший у Ленина в Кремле, обратил внимание на „бездонные глаза умалишённого“ и на „его тёмный разум“ (Троцкий напомнил Куприну „чудовищную голову клопа под микроскопом“).

Писатель пришёл в ужас от сознания того, что ожидает несчастную Россию и её народ…»

Полечившись в декабре 1917 года в Финляндии, Ленин вернулся в Петроград и, не успев приступить к исполнению обязанностей главы советского правительства, попал под пули террористов (покушение на Симеоновском мосту). 10 января 1918 года он выступает со статьёй «Как организовать соревнование». Речь идёт о соревновании в работе специфической — Ленин называет её «очисткой земли российской от всяких вредных насекомых». Кто же попадает в разряд этих «насекомых»? Ответ Вождя: все «классово-чуждые», а также «рабочие, отлынивающие от работы», и «саботажники интеллигенты».

Размах этой государственной борьбы с вреднейшими «инсектами» видится воображению Вождя таким: «Пусть 90 % русского народа погибнет, лишь бы 10 % дожили до мировой революции».

Поразительна нелюбовь Ленина к России, русскому народу. Что это? Материнская кровь? Месть за повешенного брата?

«Бывает, — рассуждал Ленин с трибуны XI съезда партии, — что один народ завоюет другой народ, и тогда тот народ, который завоёвал, бывает завоевателем, а тот, который завоёван, бывает побеждённым. Но что бывает с культурой этих народов? Тут не так просто. Если народ, который завоёвал, культурнее народа побеждённого, то он навязывает ему свою культуру, а если наоборот, то бывает так, что побеждаемый навязывает свою культуру завоевателям».

Мысль Вождя пока увилиста, шкодлива — он пытается по-своему объяснить русскому народу поразительное засилье.

Но вот суждения Вождя обретают директивную категоричность. «Русские — угнетающая нация или так называемая великая — хотя великая только своими насилиями». Он поднимает свой голос в «защиту российских инородцев от нашествия истинно русского человека, великорусского шовиниста, в сущности — подлеца и насильника». И негодует по поводу «моря шовинизма великорусской швали».

Речь всё о той же «тюрьме народов»…

«Что русские? Всем хороши, но не хватает одного — твёрдости. А наше спасение именно в этом. Вы же, надеюсь, не собираетесь делать революцию в белых перчатках? А некоторые, к сожалению, и до сих пор… В общем, это рассусоливание надоело. Надо дело делать! А Лев Давидович человек надёжный. Таких, батенька, днём с огнём…»

Оба, председатель Совнаркома и председатель Реввоенсовета, решительно сбросили «белые перчатки».

Телеграммы Ленина только в 1918 году:

7 июля в Царицын (Сталину): «Будьте беспощадны. Повсюду надо подавить беспощадно этих жалких и истеричных авантюристов».

9 августа в Пензу: «Необходимо произвести беспощадный массовый террор. Сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города. Телеграфируйте об исполнении».

В тот же день в Нижний Новгород: «Надо напрячь все силы, навести тотчас массовый террор. Ни минуты промедления!»

22 августа в Саратов: «Расстреливать, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты».

26 ноября в Петроград: «Это не-воз-мож-но! Надо поощрять энергию и массовидность террора».

12 декабря в Астрахань: «Налягте изо всех сил, чтобы поймать и расстрелять. С этой сволочью надо расправиться так, чтобы на все годы запомнили!»

1919 год вошёл в историю как время беспощадного расказачивания. У истоков этой каннибальской операции стоял председатель ВЦИКа Я. М. Свердлов. На юг России выехал сам Дзержинский. Он сообщает Ленину о том, что «за последнее время сдались в плен около миллиона казаков. Прошу санкции». Телеграмма Ленина: «Расстрелять всех до одного». Так Вождь справил тризну по Свердлову, недавно похороненному у Кремлёвской стены.