Страница 14 из 71
В дальнейшем мне не раз еще приходилось, при разных обстоятельствах, отстаивать государственные интересы. И все подобный истории были похожи друг на друга, особенно в 20-е годы, своей психологической подоплекой, тем, как влияли они на меня и вообще на людей, в них участвовавших. Не раз и не два я и тысячи таких же, как я, работников сталкивались в разных общественных сферах с постоянным противодействием. Действительно, нам тогда приходилось ломать вооруженное сопротивление беляков, преодолевать бандитизм, заставлять кулаков и нэпманов снабжать государство хлебом, платить ему денежные налоги, исполнять свой гражданский долг. Постоянно борьба, борьба и борьба! Это поневоле воспитывало в людях привычку к тому, что так, собственно, и должно быть, что иначе ничего не добьешься, что это норма общественной жизни. Пусть молодые не повторяют наших ошибок, без нужды не перегибают палки, но пусть зато подражают своим отцам и дедам, когда доведется прямо защищать великие достижения социализма!..
К концу 20-х годов особенно четко обозначились две политические тенденции. Одна отражала собой генеральную линию партии и заключалась в курсе на постепенное вытеснение кулачества из всех сфер общественной жизни, а затем и ликвидацию его как класса. Ей противостояла линия правых уклонистов, пытавшихся приспособить кулака к Советской власти, помочь ему «врасти в социализм». Должен заметить, что я, выходец из бедняцкой семьи, члены которой не раз батрачили в кулацких хозяйствах, прошедший затем школу борьбы с вооруженной кулацкой контрреволюцией, был в этом вопросе непреклонен и по отношению к кулаку не признавал никаких колебаний.
Вернемся, однако, к уездным делам. Важным фактором тогдашней повседневной жизни деревни было самообложение. Оно проводилось самим сельским населением для удовлетворения местных общественных потребностей, являясь частью того, что мы называем сейчас местным бюджетом. Крестьяне принимали на собраниях решение о размере самообложения в процентном отношении к сумме сельскохозяйственного налога. Поскольку бедняки не платили налога, с них ничего не причиталось и по самообложению. Середняки, имевшие льготы по налогу, вносили поэтому и в порядке самообложения незначительную сумму. Кулаки помимо налога платили еще твердую надбавку к нему. В результате вокруг самообложения всегда разгорались страсти, и оно превращалось в один из рычагов классовой политики Советской власти в деревне.
Обычно обсуждение этого мероприятия приурочивалось к общему собранию с отчетом членов президиума уездного исполнительного комитета. Будучи как раз таким лицом, я часто отчитывался по поручению уисполкома о его деятельности. Сплошь и рядом приходилось выступать в деревнях, где случалось много беспорядков (как мы говорили тогда, «бузы»). Особенно этим отличались Кривцово и Борки. Крупное село Кривцове Солнечногорской волости издавна вело торговлю с большими городами и на уездных рынках. Сельские кулаки имели рабочих-надомников, эксплуатировали бедноту, значительная часть которой выполняла промышленные заказы по тканью медной сетки. Сбывая затем эту продукцию строительным организациям, кривцовские буржуи крепко наживались.
Зная уже по собственному опыту, что к собранию надо подготовиться, я прибыл за два дня до него и заранее провел с бедняками совещание, чтобы поднять их настроение и бое витость. Решили заставить богачей раскошелиться на общественные нужды.
На собрание пришло человек 150. Разместились в сельсовете, заняв все скамейки, подоконники и пол. Впереди сидели бедняки, пришедшие согласно уговору пораньше. Утвердили повестку дня собрания. Мой доклад, помню, продолжался часа четыре. Между прочим, в то время в дерезне это считалось негласной нормой. Если доклад продолжался менее трех часов, слушатели относились к выступавшему неодобрительно и усматривали в нем человека либо неосведомленного (не знает, о чем сказать), либо глупого (нет мыслей в голове), либо хитрого (что-то скрывает). После выступления последовали бесконечные вопросы. Относительно некоторых вопросов точно было известно, что их зададут, ибо без них не обходилось ни одно собрание. Поэтому к ответу готовились заранее. Чаще других встречались следующие: когда деревенская молодежь будет иметь зимой работу? (В городах тогда существовала сильная безработица, возле бирж труда всегда толпилось множество людей, а еще больше стояло на учете.) Когда организуют крестьянский союз? (В это понятие спрашивавшие вкладывали любой смысл, в зависимости от своего социального положения.) Когда же деревне отдадут леса местного значения в общественное пользование?
К концу доклада в помещении появились пьяные. Как потом выяснилось, за несколько часов до собрания богачи сообщили по избам, что желающие могут во время доклада зайти по определенному адресу бесплатно угоститься. Отдельных середняков и бедняков кулаки так накачали самогоном, что те «лыка не вязали».
Вот закончился доклад, принята резолюция. За окном уже стемнело, но никто не расходится. Сейчас начнется самое главное. Слово берет, как принято, председатель сельсовета и сообщает, что местный орган власти обсуждал вопрос о самообложении. Исходя из нужд села, решено получить следующую сумму. Она будет израсходована на такие-то мероприятия. При этом действуют упоминаемые нормы обложения, установленные государственными законами. Согласно решению, предлагается обложить каждое хозяйство в размере 50 процентов сельскохозяйственного налога.
И началось! Передние ряды дружно кричат в поддержку предложения. Далее сидят середняки. Они выкрикивают цифру 25. Еще дальше уселись зажиточные крестьяне. Те требуют 5 процентов. Наконец, разместившиеся в задних рядах кулаки и сельские нэпманы вопят, что это вообще несправедливо и не нужно никакого самообложения. Стоит гам и ругань. Кое-где соседи хватают друг друга за воротники. Звенят разбитые стекла…
Пришлось вмешаться и призвать к порядку. Постепенно шум утих. Предоставляем слово для высказываний. Выступают по очереди четверо, от тех же четырех групп населения, и вносят те же предложения, что мы уже слышали из выкриков. Больше никто не берет слова. Тогда приступаем к голосованию, сначала — по кулацкому предложению. Поднимаются лишь несколько рук. Богачи боятся открыто демонстрировать свою позицию. Под смех основной массы присутствующих руки опускаются. Теперь голосуем за предложение о 50 процентах. Взметается частокол рук. Председатель объявляет, что большинством голосов цифра принимается.
Снова шум. В задних рядах — невообразимая сутолока. Вдруг кто-то бросает на лампу пальто, и она гаснет. В темноте началось вавилонское столпотворение, с разных сторон на президиум давят люди, ничего невозможно понять. С размаху выбив раму окна, я выскочил на улицу. Выхватил наган и крикнул, чтобы никто не выходил, пока снова не зажгут свет.
Через некоторое время загорелся огонек. Я вошел в избу. Здесь уже стало тише. Просим людей занять свои места и постепенно выясняем, кто заварил кашу. Бедняки выталкивают вперед шестерых богатеев. Берем несколько человек для охраны, сажаем задержанных в одну телегу, сами садимся в другую и едем в Солнечногорск. Там, в волостном центре, кулаков привлекли к ответственности за хулиганство, а итоги собрания, по официально представленному отчету, утвердили. Это был первый случай, когда в Кривцове приняли самообложение. Все предыдущие попытки срывались.
Расскажу еще об одном собрании — в Борках Борщевской волости (ныне находится в Калининской области). Оно тоже рисует типичную для деревни того времени картину. На этом собрании я отчитывался о своей деятельности, должен был рассказать о работе местных органов Советской власти и планах на будущее. Борщевскую волость закрепили за мной как за членом укома РКП (б) и президиума исполнительного комитета, поэтому в Борках я не раз бывал и раньше. Опять-таки заранее побеседовал с беднотой, обойдя все избы, где жили похуже, а на вечер того же дня назначил собрание. Среди борковцев привыкли распоряжаться богатые кустари-обувщики. Некоторые из них эксплуатировали надомников, другие занимались продажей обуви, организовав нечто вроде кулацкой сбытовой кооперации. Отдельные хозяйчики приторговывали в Твери и на платформах Октябрьской железной дороги.