Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 15 из 104



Тут же встрял Альбион и, играя на опережение, принялся «осовременивать» версальскую конструкцию. Обычно авторство «пакта четырех» приписывают Б. Муссолини. Первый эскиз соглашения о «сотрудничестве четырех держав в европейских и внеевропейских, в том числе колониальных вопросах» набросал дуче. А не вернее ли, что Муссолини лишь обобщил активно ведшийся обмен мнениями с Лондоном по поводу сдвигов в политическом климате, сопряженных, не в последний черед, со сменой дорожных знаков в США, с приходом к власти в Германии ультра-радикалов, с разгоравшимся дальневосточным пожаром? Только неисправимо наивные поверят, что премьера Макдональда и его мининдел Саймона можно было заманить в Рим сырой, необкатанной идеей. На кону перегруппировка сил, коррекция версальского кругозора. И логично, что предметом обсуждения на итало-британском саммите стала ревизия договоров, продиктованных после Первой мировой войны Германии, Австрии, Венгрии, Болгарии, предоставление Третьему рейху равноправия в области вооружений, и над всем остальным — наделение «квартета» прерогативой подчинять («воздействовать») своей воле третьи страны.

Полтора десятилетия Веймарская республика без толку домогалась очищения от «скверны Версаля». Не минуло и полутора месяцев с момента возведения Гитлера в канцлеры, как Германию одарили статусом великой державы и пригласили на равных с Лондоном, Парижем и Римом вершить европейские дела.

Информируя 23 марта 1933 г. палату общин о римском вояже, Саймон в обоснование военно-политического сговора с Германией и Италией упирал на то, что «лучше мирным путем изменить тот или иной пункт (версальской системы), чем явное нарушение его». О каких «пунктах» велась речь? Наряду с равенством в вооружениях за рейхом признавалось право на пересмотр «законным путем» всех прежних урегулирований. Оговорка, что участники пакта будут согласованно действовать в спорных вопросах, сути не меняла. Куда весомей было признание несовершенств передела мира, учиненного в 1919–1920 гг., фактическое освящение реваншизма в нацистской редакции.

Под гнетом широкого возмущения текст пакта ко дню его парафирования (7 июня 1933 г.) прихорошили ссылками на Устав Лиги Наций, пакет локарнских договоренностей, пакт Бриана-Келлога. Опустили упоминание Австрии, Венгрии и Болгарии. Убрали тезис о «воздействии» на третьи страны. Полноправие Германии в вооружениях связали с подработкой системы обеспечения безопасности всех наций.

В этом виде «пакт четырех» нашел поддержку у США. Вашингтон охарактеризовал его как «доброе предзнаменование». Словесная эквилибристика, однако, не развеяла подозрений и тревог стран Малой Антанты и Польши. Тем не менее 15 июля пакт о «согласии и сотрудничестве» был подписан. Подписан, но не ратифицирован французским Национальным собранием.

Берлин это не обескуражило. Не без сочувствия Лондона он принялся реализовывать задуманное явочным порядком. Ровно два месяца спустя, 15 сентября, немцы ультимативно потребовали полного равноправия в области вооружений, а через четыре недели объявили, что покидают Женевскую конференцию по разоружению и Лигу Наций. Гитлер мотивировал решение соображениями «чести» и отвержением попыток обращаться с «немецкой нацией как бесправной и второразрядной».

Нацистские литавры несколько смутили «демократов». Они предпочли бы менее шумную аранжировку при движении к общей цели. Лондон и правые группировки Франции влекли нацистские приманки: двусторонние проблемы решать полюбовно, а общеевропейские — за счет России. «Отношение Германии к определенным другим странам зависит от того, какова будет точка зрения англосаксонских держав в отношении Германии», — подчеркивал внешнеполитический спикер нацистов А. Розенберг в ответ на просьбу американского дипломата Н. Дэвиса пояснить подход Берлина к СССР (апрель 1933 г.). Отчего подобная взаимоувязка? Подтекст отчасти раскрывает беседа Гитлера с Раушнингом. Фюрер не исключал сделки с Польшей против России, но добавлял:

«Советская Россия — большой кусок. Им можно и подавиться. Не с нее я буду начинать».

В мае 1933 г. А. Розенберг донес до сведения британцев «большой план» своего шефа, некоторые его элементы прокомментировал дипломат Бисмарк: «Польша скоро увидит, что Франция ее покинула. Тогда она будет вынуждена отказаться от польского коридора в обмен на право пользоваться вольной гаванью Данцига и на возможные территориальные компенсации (на Украине)…» На замечание канадского интервьюера, что Советский Союз воспротивится подобной компенсации, Бисмарк ответствовал: «Мы парализуем СССР, сосредоточив против него ненависть и силы всего мира». Забыл внук железного канцлера заветы деда.



Гугенберг, немецкий министр хозяйства, выступая на Международной экономической и финансовой конференции в Лондоне (июнь 1933 г.), призывал западные державы совместными усилиями положить конец «революции и внутренней разрухе», исходной точкой которых является Россия. Он потребовал, далее, вернуть Германии колонии и предоставить «лишенному территории народу» новые земли, где «эта энергичная раса могла бы расселиться». Гугенберг хватил лишнего и был отозван с конференции. Свежеиспеченные берлинские власти налегали в тот момент на «миролюбие». Надо было обухаживать партнеров по «пакту четырех».

«Пакт четырех» отводил Варшаве роль статиста, место в шеренге безликих «третьих стран». Надежды на Францию, конечно же, рухнули. В апреле 1933 г. поляки предложили французскому правительству обсудить возможность принятия жестких мер против перевооружения Германии, но услышаны не были. Пилсудский занялся тестированием, на кого ему выгодней облокотиться. Диктатору Польши импонировал хваткий стиль германского диктатора. Он принял к сведению заверения Гитлера, что «германское правительство намерено действовать строго в рамках существующих договоров», и дал отмашку на долгий диалог с инсценировкой консенсуса и лобызаний. На сие поприще Пилсудский отрядил особо доверенных мининдел Ю. Бека и Ю. Липского (с июля 1933 г. посла в Берлине).

Поубавив мрачных тонов при систематизации свершений 1933–1934 гг., СССР и США установили дипотношения. В нотах, которыми 16 ноября обменялись две столицы, выражалась надежда на то, что советско-американские отношения навсегда останутся нормальными и дружественными и им «отныне удастся сотрудничать для своей взаимной пользы и для ограждения всеобщего мира». Воистину, больше всего пострадавших — на переходах от слов к делу. От добрых, разумеется, слов к конструктивному делу.[28].

Распад Большой Антанты, как результат третирования британцами интересов Франции, охлаждение отношений с Польшей, вздымавшийся германский национализм отрезвляюще подействовали на некоторых французских политиков. 29 ноября 1932 г. был подписан советско-французский договор о ненападении. Потребность в упрочении безопасности повлекла рассмотрение моделей совместного реагирования на подготовку Германии к войне. В декабре 1933 г. Москва предложила заключить с Францией и Польшей региональное соглашение о взаимной защите от германской агрессии. Включиться в него были приглашены Бельгия, ЧСР, Литва, Латвия, Эстония и Финляндия. Кроме «взаимной защиты» от немецких поползновений договаривающиеся страны были бы обязаны оказывать одна другой дипломатическую, моральную и возможную материальную помощь при военном нападении, не означенном в тексте соглашения.

В течение 1934 г. СССР и Франция деятельно продвигали идею восточного пакта. По мысли Л. Барту, он должен был охватить Советский Союз, Германию, Польшу, Литву, Латвию, Эстонию, Финляндию и Чехословакию. Франция, не будучи непосредственным участником пакта, выступала бы гарантом его выполнения. Москва приняла соображения Барту за основу. Совместными усилиями был составлен проект пакта взаимопомощи между восемью названными странами, также увязанного с франко-советским договором о взаимопомощи, который подлежал одновременному заключению.

Со ссылкой на «страх перед советской агрессией» и под утверждения, что «пакт служит окружению Германии», Берлин категорически отказался примкнуть к проекту. Вслед за немцами отвергло пакт польское руководство. Еще раньше против восточного пакта выступил Лондон.

28

Г. Малкин. Максимы и минимы. М., 1990. С.29