Анатомия ложного эго

Первое что они дали нам – это рис недоваренный. Внутри сырой, сверху вот такой. И там было столько же риса, сколько и кориандра немолотого. Ну, немолотого, шарики. Я такого никогда в жизни не ел, всё хрустело, этот аромат в мозги полез куда-то, в нос, внутрь меня, опять какой-то пот пошел. Думаю – «ну и прасад». Потом – «халава, халава, не уходите!» Сладкое блюдо, сладость восточная. Они брали сковородку чугунную, масло сливочное растапливали, и туда геркулесовые хлопья, жарили это все хорошенько со специями, там было корицы очень много, очень много, там была гвоздика, там был черный перец, там была мука, там была асафетида, то есть там были все специи индийские, которые вообще возможно, но корица преобладала. И вот этот букет, аромат, представьте, с изюмом еще, обжаривалось всё это, раскалялось, потом засыпалось сахаром. Сахар таял от температуры, всё, готово. Снимали – цементировалось. Мука добавлялась, чтобы потом это как то разрыхлялось, чтобы не как стекло было. И потом эту халаву откалывали плоскогубцами и молотком со сковородки и мне на тарелку – дзинь! – халава! И после риса я немножко осмелел, помню, забыл о стеснительности, вцепился в этот кусок халавы, чтобы разобраться, что же там такое. И когда я размочил этот кусок, эти специи полезли в меня и какая-то эйфория, какое-то счастье, как будто свет включили кругом. «Я всех люблю». Я думаю – «понятно, наркотики, а что ж еще? Это наркоманы, вот их и преследуют, они в пищу наркотики добавляют». Потом многие-многие так говорили после меня, думали такие вещи. А сам думаю - «ну я же экстрасенс, непохоже что они лгут, люди то вроде честные. Ну, сейчас я проверю всё, расколю этот орешек». И я смотрю на них и говорю – «а можно посмотреть на того, кто это готовил?» Ну, я испытующе. Они аж подпрыгнули от радости – «конечно!» И человек вышел такой радостный – «понравилось, да!?» И я даже растерялся, такие радостные простые люди, не должны обманывать. И говорю – «а можно посмотреть, как вы это делаете?» И в глаза смотрю. И опять радость – «конечно же! Вот адрес, пойдем вместе, я тебя научу готовить, и специи, и рецепты, всё тебе дам!»

И через месяц я пришел по адресу. Я хотел проверить всё до конца, что же это такое. Потому что я неделю был в этом состоянии от этого кусочка халавы. Я потом вышел на улицу, представьте, и мне «Икарус» в нос газанул. И такое счастье… такая любовь отовсюду. Я думаю – «ну что ж такое». И неделю я ходил под этим впечатлением. Потом я пришел, я был художником свободным, вот такие волосы, борода, джинсы. Он на меня посмотрел – «та-а-ак… на кухню в таком виде нельзя. Нужно замотать все волосы». Меня замотали. Волосы не должны падать в пищу, иначе всё оскверняется. У них были такие высокие требования. Он сделал полное омовение, одел абсолютно чистые одежды, чтобы пойти на кухню, чтобы готовить на огне. Я думаю – «ничего себе стандарты» И объяснял значение каждой специи, потому что я толок это в ступке, тогда не было таких готовых специй в магазине. Он доставал где-то, как-то доставал все эти специи, их нужно было толочь, размалывать, вот я старался делать это, он говорил – «нет, надо еще лучше, еще лучше, мы для Бога готовим». Я не был религиозным, слово «Бог» мне не нравилось. Но он был простой, добрый, открытый, и я принимал всё от него. Он показал, как это все на топленом масле, сначала асафетида, затем кориандр, куркума, черный перец, другие специи, несколько секунд – туда овощи, они сейчас впитают этот аромат, затем немножко обжариваешь, рис кладешь сверху, и кипятком заливаешь 1 к 2, соль, закипело, на маленький огонь, сейчас будет рис с овощами уже готов. «Не пробовать, не нюхать, не оценивать» - он мне сказал. Я думаю – «ну как же вот, нюхать – и не оценивать?» Но в его присутствии у меня это получалось. Я чувствовал запах, но желания пробовать не появлялось. Думаю – «интересно он на меня влияет, в нем что-то есть, в этом человеке». Итак, я сделал много открытий, пока с ним готовил. И затем он говорит – «пойдем предполагать это всё Богу». Я говорю – «какому Богу?» «Кришне». «Ничего себе, куда я попал… Что ж такое… Какая-то секта религиозная? Обряд какой-то? Только не это». Я в церковь никогда не любил ходить, потому что там поклоны все эти, молитвы какие-то, мы же атеистами воспитывались. А тут он понес тарелку чистую с этим блюдом, перед изображением каким-то, упал в поклоне, там колокольчик, и бу-бу-бу, мантры какие-то повторяет. И я покраснел, мне так плохо вообще, думаю - «ой, последний раз сюда, точно какая-то секта религиозная». И тут я стою, слушаю эти мантры и опять это чувство – как то все хорошо в сердце, свет какой-то, тепло. «Понятно! Я же мистик, что же я не подумал раньше – это же мантры! Я же знаю, это звук. Чакры, мантры, понятно, в мантрах всё дело». Мы начали потом есть. Такой был праздник! Ошеломляющее очищение! И я так робко говорю – «а ты мне эти мантры не напишешь?» Он опять подпрыгнул от радости, написал мне все три мантры, и как повторять, чуть ли колокольчик мне не дал, я говорю – «нет, колокольчик у меня дома есть, я пошел». Изображение какое-то мне дал. Мне не важно было, эксперимент, я пошел домой готовить теперь сам. Меня встречает жена. Это общежитие студенческое, там комната такая у нас была одна, с такой щелью в двери, где много тараканов. Ну, общежитие студенческое. И я прихожу и говорю – «сейчас я буду готовить!» Решительно так. Она очень удивилась – «ты? Готовить? А ты же не умеешь ничего делать, я же готовлю». «Ну, я картошку пожарю, это я смогу. А ты замотай волосы, иди мой руки и ноги, рот, будешь мыть кухню, а на огне буду готовить я. И не смотри на пищу с вожделением! И на меня тоже! Не оскверняй ничего!» Жена, чувствуя такую мою решимость, думала – «откуда он пришел, странный какой-то». Хотя со мной она спорила, но тут она не спорила, хотела увидеть, что это такое вообще, откуда он и что он делает, как он будет готовить. И я еще, помню, закрывал от нее эту картошку, когда жарил, чтобы она не смотрела, думал – «она всё испортит». А она смиренно-смиренно все делала, все молчаливо выполняла. И потом я понес эту сковородку, помню, в комнату, и жене сказал – «так, выйди туда в коридор. Сейчас я кое-что тут сделаю, а потом будем есть. Сейчас нельзя еще есть». Она еще больше удивилась – «что он там собирается делать с картошкой?» Она ушла, я дверь закрыл на ключ, но я недооценил ее хитрость женскую – она потом вернулась и подсмотрела в эту щель. Она сделала это очень осторожно. И она говорит – «я была в шоке, что с этим дураком? Он этой сковородке кланяется и что-то говорит! Точно, свихнулся». А я чувствую то же самое – «что за дурак я? Сковородке кланяюсь и мантру повторяю. Никогда таким идиотом в жизни не был вообще!» (хохот в зале). Но ради науки, ради эксперимента, ладно, надо сделать, надо проверить вообще всё это. И я читал мантры, значений не знал, ну я вообще первый раз читал, санскрит, не понимаю ничего, и ничего не чувствовал. Чувствовал, что я полный дурак вообще. Мне было стыдно, хотя никто этого не видел, как мне казалось. Мне было трудно вообще кланяться. Никому в жизни не кланяться. А тут я думаю – «ну как поклониться? Ну, никого нет, можешь поклониться? Нет, всё равно как то странно. Ну, ты же гимнастикой занимался? Занимался. Ну, это не поклон, это упражнение – сгиб-разгиб, давай, делай. О, сгиб можно, поклон нет». Вот я столкнулся с этой психологией своей, вот этот бунт, непокорный такой вот. И я всё-таки это сделал через силу, ничего не почувствовал. «Ну всё, шоу закончено, жена заходи, будем есть, всё».

С той же сковородки мы ели. И я ее плохо пожарил, где то она была сырая, где-то подгорелая, где-то соленая, недосоленная, неперемешанная, где-то сухая, мало масла. Ну в общем плохо по всем статьям. И мы вилками, как семья, с одной сковородки, с той же, с которой предлагали, едим. И вот тут началось интересное. Я ем эту картошку, ну и вижу, что там мало соли, много соли, сухая, это я всё понимаю. Ну, я же жарил, всё равно хорошо. И чувствую, что вот тут такое тепло начинается и как бы такой голос незвуковой, мягкий такой голос, ясный, нежный, я слышу. «Ты плохо пожарил картошку». И меня это возмущает причем - «ну и что? Нормально». Ем дальше, принципиально ем. Вторая волна. «Ты плохо пожарил картошку». Так что есть нельзя, что ли? Я уже возмущаюсь вообще, я уже ем, злой такой, ем эту картошку. И третья волна, вот она меня полностью убила, после этого жизнь моя изменилась. Третья волна – «ты вообще в жизни ничего хорошего не сделал». И в этот момент я понимаю, что это чистая правда. Можете себе представить? 27 лет, я ничего в жизни хорошего не сделал. У меня комок в горле, я глотать не могу, что случилось, меня душат слезы, эмоции поднимаются. И я говорю жене фразу – «мы сейчас едим освященную пищу». Она мне знаете что отвечает? Впервые всё это видела и говорит – «я тоже хочу готовить освященную пищу». Вот так всё началось у нас. Ну а потом уже философия, йога, всё открылось постепенно.