Страница 32 из 49
Семен его пожалел: «лучший промышленник» приходился ему двоюродным дядей и заботился о нем, к тому же теперь он знал, что Терентий Поташов в свое время выручил его отца.
Оглядев Семена и усмехнувшись, Терентий Поташов продолжал:
— Да и ты, видно, не очень разбогател на монастырской да царевой службе... Это ты хорошо сделал, что бросил и архимандрита и царя, не с руки они тебе... Я о тебе думал и вот что решил...
Семен внимательно выслушал Терентия Поташова. Более ста лет назад поморы начали ходить на судах в Обскую губу; там на реке Таз ими был основан богатый город Монгозея. Вывозили поморы оттуда мягкую рухлядь: шкурки пушных зверей, сбывая их с большой выгодой в Москву или иноземцам. Не один род богатых поморских промышленников пошел с той поры. А теперь давно уже не слышно про такие походы. Вот Семену ни архимандрит, ни царь богатства не принесли; поможет ему Терентий Поташов, как помог когда-то его отцу, вызволив с Мурмана и скрыв от монастырского розыска. Почему не попытать Семену счастья в далеком походе? Судно он, Терентий Поташов, ему доверит, товарищей подыскать будет не трудно: много людишек теперь от царя скрывается. А вещей всяких для обмена на мягкую рухлядь у него, Терентия Поташова, тоже наберется. С Семеном, как с кормщиком, он заключит по всем правилам договор, и Семен, вернувшись, получит свою долю прибыли. Отправляться надобно не мешкая, не дожидаясь, пока нанесет непроходимого льду. Этой осенью можно еще поспеть до Новой Земли. А после зимовки, едва наступит лето, отправиться дальше. Обратно — как получится: в тот год или в следующий. Вернется Семен богатеем, обзаведется хозяйством, на Дарье женится — девка ждала, подождет еще.
Терентий Поташов достал ларчик, где у него хранились ценные вещи. Держал он этот ларчик подле себя, вместе с большим ключом от клети с принятыми в залог вещами и долговой книгой. Вынув небольшую тетрадку, переплетенную в кожу, велел Семену раскрыть ее. Семен сразу же понял, что это такое: в тетрадке была полная роспись тому, как из Белого моря плыть до Монгозеи. Получил эту тетрадку «лучший промышленник» в залог; была она не выкуплена, так у него и осталась.
Что было Семену делать? Оставаться в Волостке, на виду у всех, он не мог; женитьба его тоже не могла состояться. Скрываться по раскольничьим скитам? То, что предлагал Терентий Поташов, приходилось как раз кстати. В Студеном море да в Монгозее его никто не разыщет, а когда года через два он вернется, обо всем позабудется. Вернется он с деньгами, сумеет хозяйство завести и на Дарье жениться.
Терентий Поташов не сказал, что уже много лет такие походы запрещены и что на первых порах после запрещения за них карали смертной казнью. Но теперь уже никто не сторожил ни на Ямале, ни в самой Монгозее, — судно пройдет туда и вернется назад незамеченным.
Семен попросил у Терентия Поташова время на раздумье. Он потолковал с матерью и Дарьей. Была в предложении «лучшего промышленника» одна сторона, особенно его привлекавшая: ему сулили судно для далекого похода, причем он будет на этом судне самым заправским кормщиком. Семену в ту пору не исполнилось еще девятнадцати лет; как было ему этим не соблазниться!
И не прошло двух дней, — Семен дал свое согласие.
Оба судна, принадлежавшие Терентию Поташову, были обычными поморскими лодьями. Меньшее и хуже сохранившееся досталось Семену. Имело оно две мачты, хорошо ходило по ветру, хуже в полветра и совсем не могло маневрировать против ветра.
То, что Семену досталось именно это судно, было делом Гришки Гореликова. Еще раньше он договорился с Терентием Поташовым, что по весне отправится на Грумант, забрав с собой и Кирилла. Для этого ему и понадобилось лучшее судно. К. тому же Гришка рассчитывал, что лодья, на которой отправится Семен, не выдержит далекого ледового похода и пойдет ко дну. А так как он был уверен, что Терентий Поташов долго не протянет, то к весне они с Кириллом станут полными хозяевами в Волостке.
Семен оттягивал отплытие, предполагая, что вернется, наконец, Фаддеич, которого он непременно хотел взять с собой. Когда же поп Иннокентий стал интересоваться, куда и для чего готовится судно, Терентий Поташов велел не мешкая отправляться.
Судно снаряжалось в устье, на «яме»; свозить припасы приходилось только ночью, что было далеко не легким делом: между Волосткой и устьем имелось несколько порогов.
С утра, в день отплытия, Евпраксея, скрытно от отца Иннокентия, устроила раскольничье моление. Семену пришлось на нем присутствовать. Он забывал, как креститься — «двумя» или «тремя персты». Затем все отправились в карбасе к устью реки; даже Терентий Поташов поднялся с постели. Евпраксея окурила все судно ладаном. С отливом Семен поднял якорь.
Лодья эта называлась «Николай Чудотворец». Она быстро миновала Бережнуху, Кильбас-остров и обе Нюхос-луды. Дарья сперва плыла в карбасе, затем высадилась на Кильбас-остров. Поднявшись на скалу, она долго смотрела вслед «Николаю Чудотворцу», разлучившему ее с Семеном. Девушке хотелось горько плакать, но она себя сдержала. Дарья никак не могла понять, почему ей все время приходится провожать своего жениха. Сверстницы ее уже давно ходили в повойниках, а у нее со свадьбой все никак не ладилось: то монастырь отнимет Семена, то вдруг заберет его с собой царь, то Терентий Поташов отправил в Студеное море. На душе девушки было неспокойно, словно она предчувствовала все те напасти, которые готовы были на нее обрушиться.
В тот же вечер у Терентия Поташова начался тяжелый припадок. К ночи ему стало совсем плохо. Привели причитать неграмотную бабку и снова послали за колдуном на Кунопачий плес. Во всех горницах затеплили лампадки и, где только могли, налепили зажженные свечки. Евпраксея не один раз обошла с кадильницей весь дом. В горницах стояла страшная духота; к крыльцу стали собираться жители Волостки.
Терентий Поташов понял, что на этот раз приходит ему конец. «Попа ко мне!.. Попа ко мне ведите!..» — закричал он.
Поп Иннокентий, заранее предупрежденный, явился без промедления. Перед тем как начать исповедовать, он выпроводил всех из горницы. Он понимал, что все равно за полузакрытой дверью будут подслушивать. Поп озирался, выискивая, что ему во время суматохи стащить: брать можно было только то, что легко спрятать под епитрахилью — иначе отберут да еще пристыдят.
Собравшиеся за дверью старались услышать, что бормочет умирающий. Тут были Евпраксея, Анна и другие раскольники, а также Кирилл, Гришка Гореликов, его жена и их пособники. Все интересовались ключом и долговой книгой, — предварительное обследование показало, что вещи эти где-то подле умирающего.
Терентий Поташов начал говорить громко, словно ему хотелось, чтобы о его грехах узнало как можно больше людей. Подслушивавшие старались не пропустить ни одного слова, — может быть, умирающий скажет что-либо и про них.
Самым тяжелым своим грехом Терентий Поташов считал, что связался с раскольниками. Виновата его сестра Евпраксея, вовлекшая его в это бесовское сборище.
При этих словах одутловатое лицо раскольничьей начетчицы сперва побледнело, потом пошло багровыми пятнами. А Терентий Поташов, возвышая голос, просил попа «искоренить в Волостке раскольничье наваждение...»
«Лучший промышленник» стал припоминать и другие грехи. Первый раз у него появилось много денег, когда он обобрал товарищей по промыслу; после этого узнал, что порешили человека, но не донес... Нет, сам он в этом не принимал участия, даже не помогал выкидывать в море, а только получил свою долю за молчание... Каждый год он заносит имя этого человека в поминание... Начав снаряжать суда на промысел, многих людей разорил, пустил по миру... Еще больше людей обманул во время торговли... Было одно такое, что мучило его больше всего: убитую он зарыл выше падуна... Там растет сосна... Крест там надобно поставить, а то душа убитой не найдет на том свете покоя...