Страница 10 из 25
— Герр лейтенант! Долго ли мы будем блуждать? — уже под утро спросил совершенно обессиленный Вольф. Он посинел от холода и дрожал.
— Вы же сами слышали, что по болоту стреляют. Возможно, нас ищут. Мы не уйдем отсюда, пока я не буду убежден, что партизаны скрылись.
— Но мы ведь снова повернули обратно?
— Молчите, ради бога, и следуйте за мной!
Гольдринг и сам чувствовал, что силы оставляют его. Он уже едва передвигался, часто останавливался, то ли прислушиваясь к чему-то, то ли отдыхая.
Наконец Генрих остановился.
— Здесь мы будем стоять, пока не услышим рокота машин.
— Разве здесь услышишь?! — Вольф безнадежно махнул рукой.
— Мы находимся метрах в ста от дороги. Согласно приказу оберста я должен был вернуться вчера вечером. Я не прибыл вечером, не прибуду и рано утром. В штабе переполошатся, и не позднее девяти начнутся розыски. Часов в десять машины с солдатами будут здесь.
Но помощь пришла раньше. Гольдринг не учел того, что в его возвращении заинтересован не только оберст, отдел 1-Ц, а и весь штаб.
Когда, не дождавшись Гольдринга, Бертгольд часа в три ночи зашел к нему в комнату и узнал, что лейтенант вообще не возвращался, оберст поднял на ноги весь штаб. И как только забрезжил рассвет, сильный отряд мотопехоты выехал по направлению к Подгорному.
Трудно было узнать в этом измученном, измазанном грязью, с забинтованными руками молодом человеке всегда нарядного, вылощенного штабного офицера фон Гольдринга.
Барон спал весь день и всю ночь. А когда утром следующего дня он раскрыл глаза, первым, кого он увидел, был Бертгольд.
— Лежи! Лежи, отдыхай! Мне вахтмейстер доложил обо всем, что случилось. Но скоро мы с тобой забудем, что такое партизаны, и оставим эту проклятую страну! — шепотом, как великую тайну, сообщил на прощанье Бертгольд.
— То есть?
— Наш корпус переводят во Францию.
ЛОВУШКА КУБИСА
Из-за отсутствия благоустроенных домов помещение небольшой сельской больницы несло двойную нагрузку. Днем офицеры здесь обедали, и тогда и большом зале столы составлялись в виде буквы «Т». За столами, изображавшими короткую часть буквы, сидели представители высшего командования, а дальше офицеры рассаживались в порядке личной привязанности начальства и по рангам. Вечером субординации не придерживались. Тогда столы стояли в полнейшем беспорядке, сдвинутые по два, или каждый в отдельности, в зависимости от того, что за ними делали: пили коньяк или играли в карты. В это время особенно ощутимым становился запах лекарств и дезинфекционных веществ, от которого никак не могли избавиться, сколько ни скребли стены и ни мыли полы. Этот запах придавал особенно терпкий привкус и вину и спорам после выпитого.
Гауптмана Пауля Кубиса сегодня особенно раздражал этот запах. Он почему-то будил в нем воспоминания о маленьком вокзале на пограничной итальянской станции, откуда он по вызову своего дяди генерала выехал в Германию. Возможно, это воспоминание возникло потому, что на вокзале тоже пахло дезинфекцией, а от этого Пауля Кубиса немного подташнивало. И вообще он чувствовал себя тогда достаточно скверно. Еще бы, два года проучился в Риме, готовил себя к духовной карьере, и вдруг из-за этой войны такой крутой поворот. Вместо священного сана — работа в отделе агентурной разведки. Правда, Пауль не жалеет, что лишился сутаны. Военная форма ему к лицу. Черный ворот мундира так чудесно оттеняет бледность лица, и глаза от этого кажутся еще глубже. Фрейлейн Клара даже назвала их загадочными… И все же жаль тех лет, которые он проучился в Риме. Тогда еще Пауль верил в свое высшее предназначение, и множество вещей его глубоко волновало. Ему хотелось еще хотя бы раз ощутить трепет ожидания, неуверенности, страсти. Как все-таки притупились все чувства! Теперь он ощущает волнение лишь в единственном случае — впервые открывая свои карты во время игры.
Пауль Кубис оглядывает комнату, ища партнеров. Пригласить разве этого барона Гольдринга? У него денег куры не клюют. И если играть расчетливо, не зарываться…
Последнее время Кубису не везет в игре. Как каждый игрок, он верит, что вот-вот наступит перелом и можно будет с лихвой вернуть все проигранное. Только бы не упустить этот счастливый момент, когда фортуна вдруг смилостивится и повернется к нему лицом. Возможно, что именно сегодня…
Пауль быстро пересекает зал и подходит к Гольдрингу, который о чем-то оживленно беседует с Коккенмюллером.
— Барон, не согласитесь ли вы быть моим партнером? Вы, конечно, играете в бридж?
Гольдринг разводит руками и с искренним огорчением говорит:
— Очень сожалею о своем невежестве. Но в этом деле я совершенный профан. Признаться, очень хотел бы научиться.
— Если не возражаешь, Пауль, я могу составить тебе партию,- предложил Коккенмюллер.
— А кого пригласим еще?
— Ну, конечно, Шульца и…- Коккенмюллер оглядывает комнату,- и… хотя бы Вернера… Вернер,- зовет он,- ты еще способен отличить туза от валета?
Вернер, мрачно тянувший коньяк у одного из столиков, лениво поднимается. Глаза у него совсем посоловели, но держится он прямо, все движения четкие, словно он совсем даже не пил.
Коккенмюллер расставляет стулья. Он сегодня очень весел и возбужден. Утром гауптман отправил хорошую посылку своим родным, и не с тряпьем, а с настоящими ценностями. Он считает, что у него сегодня счастливый день и ему должно везти.
Шульц, присаживается к столу деловито, словно он сейчас должен приступить не к карточной игре, а к какой-то очень важной, кропотливой работе.
— Вы не протестуете, если я сяду рядом с вами, чтобы немного поучиться? — спрашивает Кубиса Гольдринг.
Пауль Кубис не очень любит, когда кто-то заглядывает в карты. Это его нервирует. Но он не решается отказать барону и любезно придвигает ему стул.
Игра вначале идет вяло. Кубис помнит свое намерение не зарываться и потому играет с несвойственной ему осторожностью. К Коккенмюллеру не идет карта. Шульц, как всегда, выжидает. Лишь Вернер, которого начинает развозить после выпитого, все больше горячится. Он рискует, делает неожиданные ходы и, к удивлению всех присутствующих, раз за разом выигрывает. Пауля тоже охватывает азарт. Забыв о своем решении быть осторожным, Кубис удваивает ставку. Но карта идет никудышная. К тому же и партнер его, Коккенмюллер, делает ошибку за ошибкой. Шульц, довольный, потирает под столом руки. Они с Вернером уже в большом выигрыше. А этот Кубис словно ошалел. Объявляет мизер, хотя ясно, что он не наберет и половины взяток.
Нет, и на сей раз фортуна не поворачивается лицом к Паулю Кубису. Выигрывают, как и следовало ожидать, Шульц и Вернер. Коккенмюллер с кислой миной кладет свою часть проигрыша, 315 марок, на стол, а Паулю приходится отвести этого скрягу Шульца в угол и просить подождать до завтра. Шульц очень сухо и официально отвечает согласием подождать до двенадцати дня, поскольку у него завтра тоже есть платежи чести. Слово «чести» он произносит с таким нажимом, что Пауль Кубис понимает без скандала не обойтись, если он не заплатит проигрыш своевременно.
Чтобы скрыть от присутствующих свое дурное настроение, Пауль задерживается в зале и распивает бутылку коньяка с Гольдрингом и Вернером. Шульц, конечно, сразу скрылся, чтобы не платить за коньяк. Но Вернер ведет себя, как настоящий офицер. Он угощает всех, кто подходит к их столику. Потом Гольдринг заказывает две бутылки шампанского и они все стоя пьют прощальную. К концу вечера в голове у Пауля очень шумит, и он даже не помнит, как доплелся до своей комнаты. Собственно говоря, это хорошо, он сразу заснул и не терзался мыслью, где взять деньги, чтобы расплатиться с Шульцем.
Проснулся Пауль Кубис с тяжелой головой, подсознательно чувствуя, что его ждет какая-то неприятность. Сразу он даже не сообразил в чем дело и, лишь умывшись и сев завтракать, вспомнил: Шульц. Со всяким другим дело можно было уладить только не с этой тучной бестией. Тоже мне! Платежи «чести»! Разве он знает, что такое честь?