Страница 25 из 27
Лишь вскользь упомянув об острой борьбе, которая велась в 20-х годах в правящей партии между представителями различных политических направлений, Хрущев перешел к разбору особенностей характера И.В. Сталина. Описывая их, Хрущев утверждал, что Сталин «абсолютно не терпел коллективности в руководстве и в работе», «практиковал грубое насилие по отношению ко всему, что противоречило его мнению, но также и по отношению к тому, что, по мнению его капризного и деспотического характера, казалось, не соответствовало его взглядам». Хрущев уверял, что «Сталин действовал не методом убеждения, разъяснения и терпеливого сотрудничества с людьми, а путем насильственного внедрения своих идей и требования безусловного к себе подчинения. Тот, кто выступал против такого положения вещей или же пытался доказать правоту своих собственных взглядов, был обречен на удаление из числа руководящих работников, на последующее моральное и физическое уничтожение».
Как это часто бывает, Хрущев приписывал Сталину те недостатки, которые были в значительной степени характерны для него самого. Позже коллеги Хрущева, включая его союзника Микояна, подчеркивали в своих мемуарах «крайнюю подозрительность» Хрущева, его нетерпимость к чужим мнениям, идущим вразрез с его собственным, его «авторитарность», его «мстительность». Следует также учесть, что в то время воспоминаний очевидцев о Сталине почти не было. Лишь после отстранения Хрущева от власти были опубликованы мемуары, на основе которых можно было достаточно полно воссоздать наиболее типичные черты характера Сталина и стиль его деловой активности. Благодаря им стало ясно, что, вопреки словам Хрущева, Сталин стремился к обеспечению максимальной коллегиальности в работе, очень ценил оригинальные суждения, не терпел тех, кто поддакивал ему и, напротив, поощрял острые споры, чтобы в ходе их найти истину.
Уже на закате своих дней Микоян, поддержавший Хрущева в его нападках на Сталина, да и сам Хрущев фактически признали абсурдность обвинений Сталина в нетерпимости к иным мнениям. Вспоминая свое участие в заседаниях со Сталиным, Микоян писал: «Каждый из нас имел полную возможность высказать и защитить свое мнение или предложение. Мы откровенно обсуждали самые сложные и спорные вопросы… встречая со стороны Сталина в большинстве случаев понимание, разумное и терпимое отношение даже тогда, когда наши высказывания были явно ему не по душе. Сталин прислушивался к тому, что ему говорили и советовали, с интересом слушал споры, умело извлекая из них ту самую истину, которая помогала ему потом формулировать окончательные, наиболее целесообразные решения, рождаемые, таким образом, в результате коллективного обсуждения. Более того, нередко бывало, когда, убежденный нашими доводами, Сталин меняя свою первоначальную точку зрения по тому или иному вопросу».
Было известно, что Хрущев, в отличие от Микояна, избегал вступать в споры со Сталиным, и поэтому его заявление о нетерпимости Сталина к чужим мнениям могло прикрывать его склонность постоянно поддакивать Сталину. И все-таки даже он в своих воспоминаниях признал, что, когда доказывал Сталину «свою правоту и если при этом дашь ему здоровые факты, он в конце концов поймет, что человек отстаивает полезное дело и поддержит… Бывали такие случаи, когда настойчиво возражаешь ему, и если он убедится в твоей правоте, то отступит от своей точки зрения и примет точку зрения собеседника. Это, конечно, положительное качество». Однако в своем докладе Хрущёв утверждал прямо противоположное.
Не замечая, что его доклад, в котором осуждался культ личности, должен был исходить из Того, что движущей силой исторического развития являются общественные силы, а не отдельная личность, Хрущев сваливал вину за события обществе иного масштаба исключительно на Сталина. «В чем же причина, что массовые репрессии против активистов начали принимать все большие и большие размеры после XVII партийного съезда? — спрашивал Хрущев и отвечал: — В том, что в это время Сталин настолько возвысил себя над партией и пародом, что перестал считаться и с Центральным комитетом и с партией… Сталин думал, что теперь он может решать все один, и все, кто ему еще были нужны — это статисты; со всеми остальными он обходился так, что им только оставалось слушаться и восхвалять его».
Хрущев утверждал, что для обосновании своих злых дел «Сталин создал концепцию «врага народа». Осуждая эту «концепцию», Хрущев забывал, что всего 11 дней назад он использовал ее в отчетном докладе. Тогда он говорил: «Троцкисты, бухаринцы, буржуазные националисты и прочие злейшие враги народа (подчеркнуто мной. — Прим. авт.), поборники реставрации капитализма делали отчаянные попытки подорвать изнутри ленинское единство партийных рядов — и все они разбили себе головы об это единство». Это лишь свидетельствовало о том, что многие хрущевские оценки Сталина были сделаны наспех после 19 февраля, когда он спешно диктовал свой доклад стенографисткам.
Оправдывая разгром оппозиционеров, Хрущев в то же время предупреждал, что необходимости в применении суровых репрессий по отношению к ним не было, поскольку они «до этого были политически разгромлены партией». Сообщая, что «массовые репрессии происходили под лозунгом борьбы с троцкистами», Хрущев вопрошал: «Но разве троцкисты действительно представляли собой в это время такую опасность? Надо вспомнить, что в 1927 году, накануне XV партийного съезда, только около 4000 голосов было подано за троцкистко-зиновьевскую оппозицию, в то время как за генеральную линию голосовало 724 000. В течение 10 лет, прошедших с XV партийного съезда до февральско-мартовского Пленума ЦК, троцкизм был полностью обезоружен». Эти сведения Хрущев приводил для того, чтобы посрамить Сталина. Однако достаточно взять доклад Сталина на февральско-мартовском (1937 г.) Пленуме ЦК, чтобы убедиться в том, что Хрущев почти буквально повторил слова Сталина. Тогда Сталин говорил: «Сами по себе троцкисты никогда не представляли большой силы в нашей партии. Вспомните последнюю дискуссию в нашей партии в 1927 году… Из 854 тысяч членов партии голосовало тогда 730 тысяч членов партии. Из них за большевиков, за Центральный комитет партии, против троцкистов голосовало 724 тысячи членов партии, за троцкистов — 4 тысячи… Добавьте к этому то обстоятельство, что многие из этого числа разочаровались в троцкизме и отошли от него, и вы получите представление о ничтожности троцкистских сил».
Объясняя же причины, — почему «троцкистские вредители все же имеют кое-какие резервы около нашей партии», Сталин заявлял: «Это потому что неправильная политика некоторых наших товарищей по вопросу об исключении из партии и восстановлении исключенных, бездушное отношение некоторых наших товарищей к судьбе отдельных членов партии и отдельных работников искусственно плодят количество недовольных и озлобленных и создают, таким образом, троцкистам эти резервы». Однако, как было известно, именно для Хрущева в середине 30-х годов было характерно такое «бездушное» отношение и именно он был одним из инициаторов массовых исключений из партии, а затем и жестоких репрессий. 30 декабря 1935 года, будучи первым секретарем МГК и МК ВКП(б), Н.С. Хрущев сообщал о «разоблачении» 10 тысяч троцкистов в Московской партийной организации. А в своем выступлении в январе 1936 года на пленуме МГК ВКП(б) Хрущев заявлял: «Арестовано только 308 человек. Надо сказать, что не так уж много мы арестовали людей… 308 человек для нашей Московской организации это мало».
В своем докладе Хрущев утверждал, что «доклад Сталина на февральско-мартовском Пленуме ЦК и 1937 году… содержал попытку теоретического обоснования политики массового террора под предлогом, что, поскольку мы идем навстречу социализму, классовая борьба должна обостряться». Во-первых, Хрущев существенно упрощал заявление Сталина, который говорил: «Чем больше будем продвигаться вперед, чем больше будем иметь успехов, тем больше будут озлобляться остатки разбитых эксплуататорских классов, тем скорее будут они идти на более острые формы борьбы, тем больше они будут пакостить Советскому государству, тем больше они будут хвататься за самые отчаянные средства борьбы как последние средства обреченных». При этом Сталин исходил из того, что эти «остатки эксплуататорских классов» малочисленны, но они «имеют поддержку со стороны наших врагов за пределами СССР». То обстоятельство, что во время Великой Отечественной войны немецко-фашистские оккупанты нашли на оккупированных землях немало людей, из которых были сформированы полиция и местные администрации, то обстоятельство, что из части военнопленных были созданы власовская армия и воинские части, представлявшие различные народы СССР, свидетельствует о том, что Сталин реалистично оценивал потенциал сил, враждебных советской власти.