Страница 12 из 13
— Шли бы в хату к господам ахфицерам, вашбродь. Чего вы с нашим братом тут мнетеся? — вымолвил один из старых солдат, обращаясь к Космину.
— Я ведь не офицер, братец, да меня туда и не звали, — отвечал Кирилл.
— Все одно, господин унтер, вы из благородных, образованных, с ими-т одного поля ягода. Завтря, того и гляди, навесють вам ахфицерския погоны…
Космин почувствовал некоторую неловкость, осознавая правоту, сквозившую в словах старого солдата. И ему правда хотелось в хату к офицерам. Но кодекс чести, чувство гордости, независимости и солдатский долг удерживали его среди нижних чинов.
«Ничего, придет еще и мое время», — думал он с надеждой.
Ждать он умел еще с раннего детства, когда остался без отца. Его отец Леонид Михайлович Космин — земский врач, умерший скоропостижно в расцвете сил от разрыва сердца, оставил их — троих малых детей. А его мать, урожденная Анна Жуковская, выйдя замуж за богатого фабриканта в Москве, отдала маленького Кирилла, его старшего брата и сестру в пансионы…
Ранним жарким июльским утром ударили орудия. Сумасшедшей, шальной скороговоркой залаяли пулеметы, перекрывая одиночные винтовочные выстрелы. С высоты холма, на котором располагалась батарея, Космину были хорошо видны окраина города и дороги, подходившие к нему с севера и с востока. На ближней к батарее восточной дороге разворачивался уланский Ольвиопольский полк, который должен был атаковать австрийские позиции у городской окраины. Противник явно готовился к отпору на этом участке, ибо шрапнели и снаряды рвались беспрерывно и недалеко от расположения полка.
Космин перевел бинокль правее и вдруг увидел, что верстах в трех севернее батареи, огибая высоту, выходит и разворачивается еще одна кавалерийская часть.
— По-моему, наш гусарский полк выходит на позиции, — произнес Горст, внимательно смотревший в бинокль в том же направлении…
— Не иначе, господин капитан, 7-й гусарский, — подтвердил Власьев, переняв бинокль у командира батареи и рассматривая, подходившую кавалерию…
Батарея нанесла по австрийским позициям уже с десяток точных залпов и накрыла их пулеметные гнезда и артиллерию. Изредка откуда-то издалека то одна, то другая австрийская пушка еще пыталась вести артиллерийскую дуэль. Но город уже явно перешел в руки русской кавалерии…
«Шу-уу-уу! Ах-хх!..»
Поток огненного ветра, клубы дыма, комья земли и воющих осколков… Космин машинально приседает, закрыв голову руками. Сверху все еще сыплются комья земли…
— А-а-а! У, суки! О-о-о! — слышатся возгласы на батарее.
— Достали и они нас, мать их…! — ругается кто-то в клубах накатывающего дыма и пыли.
— Метко бьют господа австрийцы, — звучит невозмутимый голос Горста.
Через пять минут прапорщик Власьев докладывает:
— Господин капитан. Двойное прямое попадание снарядов противника. Материальная часть цела. Двое рядовых — Воскобойников и Синицын — насмерть. Третий — Юхименко — тяжело ранен…
Космин поворачивает голову, видит, что над кем-то у колес ближайшего орудия склонилось двое солдат. Лежащий на земле, усыпанный комьями земли, обрызганный темной кровью, шевелится, стонет. Еще далее двое артиллеристов за руки и за ноги несут безжизненное тело в сторону. В воздухе запах гари и крови. Рука унтера сама собой творит крестное знамение…
— Благодарю, прапорщик. Распорядитесь, чтобы раненому оказали посильную помощь. Космин, постарайтесь по карте определить координаты орудий противника, поразившего нашу батарею прямым попаданием. Это приблизительно где-то там — юго-восточнее города, — произнес командир батареи и указал Космину рукой в указанном направлении.
Космин послушно исполняет приказание, склоняясь над картой.
— Батарея, беглым огнем по юго-восточной окраине города, пли!
Орудия батареи рявкнули своим привычным тяжелым басом и тряхнули землю под ногами. Горст, казалось, не собирался прекращать огня до особого приказа командира дивизии, и пушки его батареи редкими, но методичными выстрелами добивали противника, оказывавшего сопротивление на отдельных участках пригородных окопов. Где-то недалеко зарокотал «максим».
— Пулеметы одного из наших полков голос подали, — с нескрываемой радостью отметил прапорщик Власьев.
Горст согласно кивнул, и, внимательно сверяясь с картой города и его окрестностей, продолжал корректировать стрельбу. Подводя итоги, отмечая удачные и неудачные попадания, всматривался в стекла бинокля. Космин, как мог, помогал ему, работая с картой, всматриваясь в стереотрубу. Под залпы орудий, лязг затворов и лай пулеметов, из-за стелившегося порохового дыма унтер сразу и не заметил, что на командном пункте батареи вдруг появился молодой кавалерист-гусар.
— Господин капитан, разрешите обратиться! Ваши артиллеристы таким манером не только австрийцев, не только наших гусар и уланов, но и население города перемолотят. Командир полка просил передать, что ваши снаряды не дают полностью овладеть Бродами! — задорно крикнул он, неожиданно появившись за спиной Космина и обращаясь к командиру батареи.
В сердце унтера что-то радостно подскочило. Он узнал знакомый голос. Это был голос Пазухина…
Горст, выслушав донесение корнета, велел прекратить огонь и подготовить батарею к выступлению.
— Алексей, дорогой, как рад видеть тебя! — крикнул Космин.
— Кирилл!
Пазухин и Космин радостно обнялись. Стали расспрашивать друг друга о событиях прошедших недель.
— Унтер-офицер Космин! Возьмите моего коня и езжайте в город с корнетом. Потрудитесь поискать там место расположения полевого лазарета дивизии. У нас раненый. Не дай Бог, будут еще. Да поищите хорошее место для расквартирования батареи. Хватит этих биваков, пора пожить немного и городской жизнью, в конце концов. Личный состав должен привести себя в порядок, вымыться, побриться, надеть чистое нижнее белье. Потрудитесь найти какой-нибудь большой и приличный постоялый двор, чтобы можно было завести под крышу снарядные ящики и лошадей, а людей расположить в домах, — громко скомандовал командир батареи.
По его еле заметной иронической улыбке Кирилл понял, что Горст, несмотря на потери, доволен результатами артподготовки и обстрела австрийских позиций. Он явно понимал радость унтера при встрече с другом и был готов ненадолго отпустить его из расположения части в интересах службы.
— Будет исполнено, господин капитан! — радостно воскликнул Космин и приложил руку к козырьку.
— Отправляйтесь немедленно. Да не увлекайтесь длительным и тесным общением с гусарами. Через два, нет… три часа я жду вас с докладом. Исполняйте!
— Слушаюсь, господин капитан!
Космин и Пазухин держали путь к центру города. Окраины его еще кое-где дымились и горели. И Космин понимал, что это «поработала» их батарея. Но далее и ближе к центру городские постройки были нетронуты. Вскоре запестрели вывески магазинов, торговых лавок, харчевен и недорогих питейных заведений. Двух— и трехэтажные каменные здания с большими застекленными окнами в нарядных резных рамах, с черепичными и железными крышами, казалось, радостно встречали русских солдат и улыбались им. Из раскрытых окон порой им махала женская рука, державшая белый батистовый платочек. Русские с интересом разглядывали явно нерусскую архитектуру и красоту города, построенного в польско-австрийском духе. Под коваными копытами застучала каменная мостовая. В лучах летнего солнца кавалеристы увидели, сиявшие золотом кресты православной церкви и костела. В храмах торжественно звонили в колокола. Везде им встречались улыбающиеся лица горожан и раскрасневшиеся лица русских кавалеристов, уже успевших приложиться за взятие города к стакану или к кружке.
На одной из площадей скопилось несколько сотен солдат противника, сдавшихся в плен и согнанных туда для сопровождения в тыл.
— Странные немцы, вашбродь. То ли австрияки, то ли угры, а може, и волохи какие. На австрияков-то непохоже, хоть и хворма ихняя. Да вы сами послухайте, лопочат-то оне межи собою негромко, но как татары, — говорил спешившийся усатый конвоир-гусар, обращаясь к какому-то поручику, сидевшему в седле. Тот развернулся в полуоборот, и Космин узнал Шабельского. Подъехав вплотную, Пазухин и Космин приветствовали офицера, приложив руки к козырькам фуражек и здороваясь. Тот, узнав, вежливо и с улыбкой отвечал им.