Страница 24 из 173
Если бы сразу вслед за открытием, в 1920-х гг., кто-то завел речь о христианских находках в таком месте, его в лучшем случае сочли бы безудержным фантазером. Но как поздний эллинистический памятник город выглядел привлекательно — учитывая раннюю дату прекращения обитания, прекрасную сохранность стен и росписей. После некоторого перерыва решено было возобновить работы совместными силами Йельского университета и Французской Академии (1928 г.).42
Вскоре удалось подтвердить дату гибели города: два найденных клада дали монеты, отчеканенные не позже 256 г.; прямо в слое последнего пожара обнаружили даже монету персидского царя Шапура I. Чрезвычайно характерными оказались укрепления: изнутри к западной стене вели постепенно повышавшиеся платформы, насыпанные защитниками крепости прямо по разрушенным зданиям для облегчения маневра. Осаждающих это заставляло рыть длинные туннели не только под стенами, но и под этим искусственным гласисом. Раскопки показали, что туннели все же были прорыты, но римляне не позволили противнику выйти из них. Они спустились навстречу врагам сами и попытались отбить натиск персов. Отчаянные схватки закипели во мраке туннелей, обе стороны старались «выдавить» врагов наружу. Скелеты оставались там, где падали тела — их уже не поднимали.
Это был замечательно яркий археологический материал, но опять-таки не сенсационный. По-настоящему неожиданные находки пришли в 1931-32 гг.: среди руин зданий под насыпью гласиса открыли большой дом, построенный в конце II в. На первый взгляд это было обычное, хотя и богатое жилище. Однако оказалось, что главная комната, вмещавшая примерно 70 человек, была превращена в святилище. Здесь была маленькая платформа, вероятно, для алтаря; с комнатой соединялся баптистерий, стены которого покрывала роспись на темы Ветхого и Нового Заветов. Несомненно, перед исследователями был «дом собраний» (domus ecclesia), о котором до сих пор историки древностей только читали, никогда не сталкиваясь воочию. С точки зрения раннехристианской архитектуры важность этой находки было невозможно переоценить, тем более, что не требовалось особых усилий для доказательства церковного характера постройки, а также и для реконструкции ее плана и интерьера. Даже дата превращения дома в церковь могла быть определена со значительной точностью по сохранившимся на стенах граффити: между 232–233 и 256 гг.43 Превращение вызвало весьма наглядные изменения: внутренний двор был замощен, и вдоль трех сторон его (исключая портик) построены скамьи (скамьи пристроили и снаружи дома).
Одну из двух стен в анфиладе парадных комнат снесли, благодаря чему образовался большой зал (5.15x12.9 м); в его восточной части появилось возвышение (бема) с небольшой «подставкой» сбоку от подиума. Одна из узких комнат на западной стороне, позади вестибюля, превратилась в баптистерий: в западном конце был устроен маленький бассейн под сводом, арку которого поддерживали две колонны. Свод и потолок баптистерия украшали звезды с лучами по синему фону, а боковые стены— фрески.44
Дом собраний мог принадлежать местной общине, поскольку таковые были «юридическими лицами» и, подобно языческим храмам, владели собственностью; не исключен и статус церкви как епископской кафедры. Так была открыта древнейшая из известных церквей (ок. 232 г.), каковой она остается и по сей день. История христианских культовых зданий получила, наконец, отправную точку.45
******
Рождение подлинной науки о христианских древностях шло на фоне вступления всей археологии в совершенно новую фазу. Усилия, затраченные в XVIII–XIX вв. на ее развитие, начали приносить плоды. Одна за другой «посыпались» находки, которые на первый взгляд казались неожиданными и случайными. На самом деле за ними стояли многолетние поиски и методические разработки сотен энтузиастов, как специалистов, так и любителей. Археология решительно превращалась в науку, привлекательную для современного общества в целом.
Развитию науки помогли важные геополитические изменения. Созданные в XIX в. империи обеспечили европейцам невиданное повышение уровня жизни. Правительства охотно субсидировали новые программы: это было вопросом государственного престижа и одним из инструментов освоения колониального пространства. Мировое господство, казалось, завоевано навсегда. Оно было не только военным, экономическим или политическим: европоцентризм и идея прогресса безраздельно господствовали в сознании. Поле исследований, прежде всего на Востоке, расширилось до предела, а права и возможности экспедиций вплоть До конца Второй мировой войны были почти неограниченными.
Хотя новые открытия редко имели касательство к церковным древностям (внимание публики и средства на исследования отвлекали античные и древневосточные, прежде всего египетские, памятники), их изучение помогало развитию методики и возбуждало интерес к археологии.
Гробницы Микен, Кносский дворец, блестящие раскопки Р. Вулли города Ура и храмов Вавилона или сенсационная «гробница Тутанхамона» Говарда Картера создали исключительно благоприятный «общий климат», представив в новом свете историю Востока и стимулировав развитие «библейской» археологии.
Выделить самые значительные для нас открытия трудно, охватить же все, даже простым перечислением, невозможно.
Мы уже знакомы с такими выдающимися памятниками как Кумран и рукописи Мертвого моря, раннехристианскими комплексами Салоны и Рима, наконец, «эталонным» Дура-Европос. Некоторые (мартирий апостола Петра в Риме, комплексы городов Германии, некрополи Франции) еще впереди. Однако в особом выделении и изучении нуждается целенаправленный поиск древностей «церквей-диссидентов» в Азии и Африке, который осуществлялся в значительной мере усилиями ученых-протестантов. К нему мы и перейдем.
Примечания к главе II
1 Например, знаменитая конная статуя Марка Аврелия стояла близ Латеранской базилики вплоть до 1537 г., когда папа Павел III перенес ее (несмотря на возражения как Микеланджело, так и латеранских клириков) на Капитолий. В средневековье ее считали изображением Константина Великого и почитали в качестве такового.
2 Пирро Лигорио — антиквар, увлекавшийся исторической топографией, один из лучших знатоков Рима; вел самостоятельные раскопки стремился заложить основы методики. Считая, что объекты археологии достовернее текстов, он писал: «Я верю медалям, плитам и камням больше, чем выдумкам писателей» (Schnapp, 1996. 126–130)
3 В торце изображены путти, убирающие урожай, а на внешней парадной стороне — сцены из Ветхого и Нового Завета. Один из лучших образцов раннехристианского искусства. Жертвоприношение Исаака сочетается здесь с взятием под стражу апостола Петра, Даниил во рву львином — с казнью Павла, исцеление расслабленного — с Адамом и Евой. (Malbon, 1990). Басс-префект Рима († 359 в возрасте 42 лет, был крещен на смертном одре).
Некоторые находки в соборе вызывали негодование церкви, например, отбытый в 1629 г. саркофаг III (?) в с эпитафией Флавия Агриколы из Тибура. Он был изображен возлежащим на погребальном пиру, сообщалось, что умерший в отпущенные судьбой годы «заботился о себе и никогда не отказывался от вина», жена же его 30 лет была «прилежной служанкой Изиды». «Смешивайте вино!»— завещал он друзьям, — «пейте смело, украшенные цветочными венками, и не отказывайте в любви милым девам. Когда придет смерть, все пожрут огонь и земля». По приказу папы Урбана VIII «отвратительный» предмет был выброшен в Тибр — но с надписи все же сделали копию.
4 Они, вместе со всем имуществом, были завещаны Мальтийским рыцарям. Специальная «издательская комиссия» включала ученых, живописцев, архитекторов, которые проделали огромную работу и через 5 лет после смерти автора Рукопись была издана (под редакцией PG. Severano) по-итальянски, а в 1657 г. — по-латыни.
А. В. Голубцов правильно отметил, что в 36 лет Бозио сделал больше, чем его преемники чуть не за 200 лет. Его труд сохранил актуальность до наших дней — ведь огромное большинство объектов погибло или неузнаваемо изменилось. Аббат прочел едва ли не всех известных восточных и западных отцов церкви и писателей, соборные акты и постановления, жития, сочинения средневековых путешественников, церковных историков и богословов. Хранящиеся в библиотеке Santa Maria della Vallicella выписки, заметки и трактаты Бозио составляют более тысячи листов in folio. Он подобрал все, что мог найти о кладбищах и богослужениях, с ними связанных. В поисках Бозио полагался прежде всего на-жития мучеников, итинераний Вильяма из Мальмсбери, рассказы землевладельцев и крестьян. Его «полевым» методом был поиск входа в катакомбы и осмотр тех частей галерей, которые еще были доступны, с целью установить топографию, исследовать архитектуру и взаимное расположение камер и коридоров.