Рука Джотто

Аргайл разделил его грусть по поводу неожиданного приступа скаредности у денежных мешков. Затем они посудачили о том, как недальновидны и непереносимо скучны люди, соизмеряющие доходы с расходами. Бирнес высказал печальное предположение, что если так пойдет дальше, то его неминуемо ждет банкротство. Несмотря на столь мрачный прогноз, он предложил заказать для начала гусиную печенку foie gras с трюфелями. «Цена вполне приемлема для этого времени года», — сказал он. Аргайл с трудом сдержал саркастическую улыбку.

— Итак, — продолжил Бирнес, поняв, что подавленный вид его молодого друга объясняется не только присущим их профессии пессимизмом, — чем я могу тебе помочь?

— Вы можете дать мне совет. В то время как у меня ничего не продается, я получаю предложение поработать преподавателем в университете. Как вы поступили бы на моем месте? Ведь не могу же я всю жизнь ждать, когда подвернется счастливый случай.

— Да, действительно, это не дело, — поддержал его Бирнес. — По себе знаю, как действует на нервы любая заминка в бизнесе. Особенно когда понимаешь, что за спиной у тебя никого нет. Для того чтобы выстоять, ты должен найти богатого покровителя или сделать необыкновенное открытие в сфере изящных искусств. Я думаю, для старта тебе хватит ста тысяч.

Аргайл фыркнул:

— Необыкновенные открытия и богатые покровители — столь же редкое явление, как и покупатели. По крайней мере, для меня. Мой послужной список очень скромен. Кто захочет вкладывать деньги в неудачника?

— Ну-ну, — поторопился утешить его Бирнес. — Не стоит впадать в отчаяние. Тебе же удалось продать пару вещиц.

— Всего пару. — Аргайл был безутешен. Отчего-то разговор с Бирнесом, на который он возлагал такие большие надежды, совсем не принес ему облегчения. — Одна-две продажи не делают карьеры, вы знаете это не хуже меня.

— Хорошо, чего ты хочешь сам?

— Сам я хочу продавать картины. Но не вижу смысла заниматься этим, поскольку ничто не продается. Вот, собственно, и вся проблема. Не подумайте, что я хочу загребать миллионы, меня устроил бы куда более скромный доход. Но ведь нет и такого, и в чем моя ошибка, хоть убейте меня — не пойму.

— Ты все делаешь правильно, просто сейчас такой момент — ни у кого нет продаж. Во всяком случае, тех, что дают прибыль. А может быть, твоя проблема как раз в этом и заключается…

— В чем?

— В том, что ты все делаешь правильно. Честность, конечно, хорошее качество, но только не в торговле. Иногда ты бываешь слишком уж честен. Помнишь, как тогда с Шарденом?

Около года назад Аргайл купил на распродаже небольшое полотно. Он предполагал, что это Шарден, и сумел продать его за очень хорошие деньги. Спустя неделю он выяснил, что никакой это не Шарден, а гораздо менее именитый художник.

— Это была чистая, честная сделка, — убеждал его Бирнес. — А ты зачем-то стал разыскивать покупателя, показал ему документы, которых сам бы он никогда не нашел, забрал картину обратно и вернул все деньги. Нет, я, конечно, очень ценю твои высокие моральные качества, но это совершенно не деловой подход.

— А по-моему, очень даже деловой. Это был известный коллекционер. Я доказал ему свою честность, заслужил репутацию порядочного человека, и в следующий раз он опять обратился бы ко мне…

— Обязательно. Жаль только, что через три недели его самого арестовали за коррупцию и связь с организованной преступностью, — вставил Бирнес с усмешкой. — Ты проявил щепетильность в отношении его денег, чудесно. Но ты упустил один крошечный факт: деньги достались ему не самым честным путем.

— Да знаю я, знаю, — с горечью согласился Аргайл. — Но… мне не нравится эта сторона бизнеса, — поморщился он. — Да, я должен обчистить клиента до нитки, но когда нужно проявить жесткость на деле, совесть не позволяет мне этого сделать. И не говорите мне ничего. Вы и сами такой.

— Не скажи, между нами есть разница. Мне очень неприятно напоминать тебе об этом, но у меня есть деньги. Много денег. И я могу позволить себе такую роскошь, как совесть. И поверь мне: это очень дорогое удовольствие.

Аргайл помрачнел еще сильнее. «Ничего, — размышлял, глядя на него, Бирнес. — Иногда бывает полезно выслушать правду. Давно нужно было поговорить с ним». Он был очень высокого мнения об этом молодом человеке и по-своему любил его, однако считал необходимым спустить начинающего дельца на грешную землю и научить жить в жестких и порой жестоких условиях реальности.

— Ты боишься посмотреть в лицо фактам, Джонатан, — отеческим тоном продолжил он. — Ты любишь клиентов и любишь картины. И то и другое редко встречается среди дельцов и совершенно не помогает продавать картины. Твоя задача — как можно больше взять и как можно меньше дать взамен. Если ты что-то узнал — держи информацию при себе. Не надо кричать, что Шарден — не Шарден; пусть этим занимаются историки и знатоки; твое дело сторона. Нужно в конце концов сделать выбор, что для тебя важнее: твоя щепетильность или деньги. Нельзя иметь все сразу.

Бирнес говорил все то, что Аргайл давным-давно знал сам и чего не желал слышать вовсе. В заключение Бирнес сказал, что, если Аргайл не хочет принимать предложение университета, ему ничего не остается, как ждать оживления ситуации на рынке.

— Конечно, спрос на картины уже никогда не будет таким, как прежде, но рано или поздно он обязательно поднимется. Если ты сможешь переждать год-другой, то в конечном итоге все наладится.

Джонатан недовольно сморщил нос. Глупо было надеяться, что Бирнес, как бы он ни был к нему расположен, выдаст совет, который мгновенно решит все его проблемы. Как он сказал? Нужно сделать какое-нибудь открытие, чтобы тебя заметили, если уж у тебя нет денег. «Ну-ну, помечтай», — сказал он себе.

— Ладно, — произнес он вслух, — я еще подумаю.

— Боюсь, я не смог тебе помочь, — с сожалением заметил Бирнес.

— В сложившейся ситуации это невозможно. Разве что вы угостите меня еще одной бутылочкой вина…

Сказано — сделано. Как ни странно, но мысль о том, что даже Бирнес не смог предложить ничего дельного, несколько утешила Джонатана. Во-первых, это означало, что проблема заключается не в нем самом, а вызвана объективными обстоятельствами, а во-вторых, его согрела мысль, что даже Бирнес переживает не лучшие времена.

Все-таки легче на сердце, когда знаешь, что страдать приходится не тебе одному.

— Давайте сменим тему, — предложил Аргайл, когда принесли новую бутылку. Он наполнил бокал и сразу отпил половину. — Сегодня я больше не вынесу разговоров о хлебе насущном. Вам говорит что-нибудь фамилия Форстер? Джеффри Форстер?

Бирнес внимательно посмотрел на него.

— А почему ты спрашиваешь?

— Этим человеком интересуется Флавия. К ним поступила информация, что тридцать лет назад он украл картину. Она попросила меня навести о нем справки. Это не так уж важно, но я уверен: она будет очень благодарна, если я что-нибудь раскопаю. Вы же знаете, какая она. Так он вам известен?

— Да, он продает картины, — подтвердил Бирнес. — Во всяком случае, когда-то продавал. Я не слышал о нем уже много лет. В конце восьмидесятых случился кризис, и он переквалифицировался в независимого эксперта.

— Да? И где же он находит клиентов?

— О, это настоящая охота, — с оттенком восхищения сказал Бирнес. — Он разыскивает обедневших аристократов, потомков старинных родов, и помогает им распродавать фамильные коллекции. Я слышал, одна пожилая леди, проживающая в Норфолке, наняла его к себе постоянным консультантом. Там он сейчас и живет. Вот тебе, кстати, пример, как можно пережить трудные времена. Возьми себе на заметку.

— Ему повезло.

— Да, но удача не улыбается тем, кто сидит на месте ждет ее. Форстер не сумел продвинуться в нашем бизнесе потому, что не умел общаться с клиентами.

— В каком смысле?

— Ну, мне он вообще никогда не нравился. Чересчур обходителен. Поначалу это приятно, но через некоторое время начинает утомлять и вызывает ощущение, что тебя пытаются обмануть. Клиентов это отталкивало. В нем всегда чувствовалось некое… не то чтобы коварство, а… нет, не знаю, как выразить. Это на уровне ощущений.