Рука Джотто

— Я буду вам очень признательна, если вы будете держать меня в курсе, Хэнсон, — сказала женщина, окинув Аргайла быстрым взглядом и мгновенно утратив к нему интерес. — В конце концов, раньше это был наш дом. Я знала, что лестницу следует починить. Он поскользнулся на верхней ступеньке? Она всегда немного шаталась. Я как-то сказала ему…

Констебль Хэнсон заметил, что выводы можно будет делать только после осмотра дома экспертами. Женщина засунула руки в карманы и несколько секунд размышляла.

— Знаете что, — сказала она вдруг, — если мне собираются пришить дело за то, что я продала дом с шатающейся лестницей, то я хотела бы узнать об этом первой. Пошли, Фредерик, — сказала она, свистом подзывая пса, который вынюхивал что-то в розовых кустах. В эту секунду до Аргайла дошло, что если в земле до этого момента оставались отпечатки чьих-то следов, то теперь их уже не найдешь.

Женщина бодро зашагала по тропинке и свернула на дорогу.

— Кто она? — спросил Аргайл полисмена, надеясь установить с ним более сердечные отношения.

— Миссис Мэри Верней, — ответил Хэнсон. — Местная землевладелица. Правда, не совсем местная и не так уж много земли находится в ее владении. Очень приятная женщина, в наших местах поселилась недавно, после смерти сестры.

— А-а.

Продолжить беседу не удалось, потому что к дому подкатила полицейская команда в полном составе и в полной готовности выполнить привычные процедуры.

Неповоротливые колеса машины правосудия тронулись с места. Команда полицейских отщелкала фотографии, отмерила расстояния, постояла с нахмуренными лицами, поглазела на окна, поскребла подбородки. Затем они убрали тело и сняли показания со свидетеля. Все это заняло несколько часов, но Аргайл не заметил, чтобы они хоть сколько-нибудь продвинулись в понимании причин гибели хозяина дома.

Однако местная полиция была собой чрезвычайно довольна. Дактилоскопист порхал по дому, пыхтя, как целая дюжина парикмахеров. Все полицейские сошлись на том, что на первый взгляд, по самым грубым прикидкам, Джеффри Форстер встретил свой конец, оступившись на лестнице. Показать, каким образом это могло произойти, никто из них не дерзнул.

Как только стало ясно, что никаких улик или свидетельств того, что же все-таки произошло — несчастный случай или убийство, нет, полицейские переключили все внимание на Аргайла, решив выместить свою досаду на нем. Следующие несколько часов он рассказывал о своем бизнесе, о цели приезда на место происшествия и в подробностях отчитался обо всех своих передвижениях с момента возвращения в Англию. Он посоветовал им связаться с управлением по борьбе с кражами произведений искусства в Италии, где могут подтвердить его благонадежность и дружеские отношения с полицией. При этом он добавил, что синьорина ди Стефано в достаточной степени владеет английским, чтобы превознести его личность до небес на понятном им языке.

С некоторой неохотой коллективный полицейский разум наконец признал, что если кто-то и помог Форстеру расстаться с жизнью, то вряд ли это был Аргайл, тем более что, по предварительному заключению врача, смерть потерпевшего наступила не менее двенадцати часов назад, когда Аргайл находился в Лондоне, чему имелось множество свидетелей. Конечно, полностью исключить возможность ложного алиби они не могли, но рекомендация Боттандо, который в отсутствие Флавии все же выполнил свой долг и характеризовал Аргайла как законопослушного гражданина, сыграла свою положительную роль.

— Кстати, о картине, — сказал инспектор Уилсон. — Вы полагаете, она находилась в собственности мистера Форстера?

— Нет, не думаю. Согласитесь, глупо на протяжении двадцати лет держать у себя украденную картину. Зачем тогда ее красть?

— Но у вас сложилось впечатление, что он понимает, о каком полотне идет речь.

— О да. Во всяком случае, мне так показалось. Он сказал, что готов поговорить со мной о ней. «О ней» было сказано с особым выражением.

— И что это за картина?

— У меня есть приблизительное ее описание. Я сам узнал о ней всего несколько дней назад. Сюжет картины обычный — Мадонна с младенцем.

— У вас нет с собой фотографии?

Аргайл покачал головой:

— Фотографии этой картины вообще не существует.

— Очень полезная информация, сэр. Благодарю вас. Итак, вы приехали сюда…

И снова по кругу — инспектор спрашивал, Аргайл отвечал, секретарь записывал. Прочитайте, подтвердите, подпишите.

— Ах да, кое-что еще, сэр. Ваш паспорт.

— А что с ним?

— Могу я оставить его у себя?

— Зачем? Почему?

Уилсон ободряюще улыбнулся:

— Через несколько дней мы обязательно его вернем.

— Вы хотите сказать, что все это время я должен торчать здесь?

Уилсон снова улыбнулся:

— Но у меня есть работа. Вы же знаете, я живу в Италии.

— Да, знаю. Именно поэтому нам нужен ваш паспорт.

— Но вы не собираетесь меня арестовывать? Вы же не подозреваете меня?

— О нет. Но мы, возможно, захотим побеседовать с вами еще раз, и нам будет гораздо удобнее иметь вас под рукой.

Инспектор был вежлив, но тверд. Немного встревоженный, Аргайл хмуро передал ему документ. Чего-чего, а уж того, что у него могут конфисковать паспорт, он никак не ожидал. И вот на тебе.

Ему сообщили, когда следует явиться в участок снова, и отпустили на все четыре стороны. Он вышел на улицу, совершенно не представляя, как можно убить несколько дней в таком месте, как Уэллер. Дойдя до автобусной остановки, расположенной на единственной улице, он обнаружил, что последний автобус в Норвич уже ушел, а железнодорожной станции здесь не было и в помине. Ему ничего не оставалось, как положиться на милость местной полиции и просить их подбросить его до Лондона. Но это уже в крайнем случае, если не удастся найти ночлег в поселке.

Вспомнив, что у него кончились сигареты, он отправился в местную лавку пополнить запас и расспросить насчет ночлега.

— Пять пачек «Ротманса», — сказал он сердитой женщине с одутловатым лицом, стоявшей за прилавком крошечного магазинчика, делившего здание с почтой. Потом огляделся, высматривая что-нибудь из провизии. Увы, ничего, кроме консервных банок, замороженных продуктов с бесконечным сроком годности и кое-какой другой снеди, покрытой слоем пыли, он не увидел. Решив оставить эти яства местным обитателям, Аргайл взял только пачку печенья. В Италии все же имелся один недостаток — там не умели готовить настоящее печенье. Особенно с шоколадной глазурью.

— Скажите, — обратился он к женщине, весь облик которой поразил его как яркое доказательство пагубного влияния на человеческую природу близкородственных браков и некачественной пищи, — здесь есть поблизости гостиница? Мне нужна комната на одну ночь.

— Вы из полиции?

— Нет.

— Двенадцать фунтов пятьдесят.

— Сколько?

— За сигареты. Двенадцать фунтов пятьдесят.

— Боже милостивый, — простонал он, вручая ей почти всю имевшуюся у него наличность. — Так что насчет гостиницы?

— Нет гостиницы,

— Зато есть паб, — послышался дружелюбный и жизнерадостный голос у него за спиной. Аргайл обернулся и увидел в дверях магазина Лабрадора Фредерика. — Правда, ночевать в нем я бы не посоветовала.

— Крысы? — разочарованно спросил он.

— Совершенно верно, — спокойно подтвердила Мэри Верней, входя вслед за собакой. — Но ночь как-нибудь перебьетесь. Вам пришлось остаться из-за Джеффри?

Не очень скромная особа. Краем глаза Аргайл заметил, что большое бледное приспособление для продажи сигарет навострило уши, прислушиваясь к разговору. Он торопливо направился к выходу в сопровождении миссис Верней.

— Как вас зовут? — спросила она, когда они снова глотнули свежего воздуха.

У нее оказался приятный, хорошо поставленный голос, удивительным образом лишенный всякого акцента. Просто у нее нормальное произношение, понял Аргайл: она не глотала слова, комкая фразу, как деревенские невежды, и обходилась без манерного прононса, отличающего речь английских аристократов.