Страница 82 из 106
Тогда у Николая вырвалась фраза: «Как? Нас никуда не повезут?» Ждать дальше было нельзя, я дал выстрел в него в упор. Он упал сразу, но и остальные также. В это время между ними поднялся плач, один другому бросались на шею. Затем дали несколько выстрелов, и все упали.
Тогда я стал осматривать их состояние, которые были еще живы, то я давал новый выстрел в них. Николай умер с одной пули, жене дано две и другим по несколько пуль. Были все расстреляны 11 человек в доме, где содержались. При проверке пульса, когда были уже мертвы, то я дал распоряжение вытаскивать через нижний ход в автомобиль… и сложить. Так и сделали, всех покрыли брезентом… После расстрела все были уложены в грузовой автомобиль заранее намеченному пути автомобиль выехал [когда] эта операция была закончена, около часа ночи с 16 июля на 17-е 1918-го. Автомобиль с трупами направился через ВИЗ, минуя ту рощицу на 8 километре, где когда то были разработки… по направлению дороги Коптяки, где было выбрано место для сокрытия трупов…»
Несмотря на безграмотность изложения, Ермаков подтвердил рассказ М.Медведева о том, что центральная власть «просила» направить Романовых в Москву для организации суда над ними, и «резкие» требования рабочих о расстреле Царской семьи. Он так же, как и Медведев, охарактеризовал положение Областного Совета как «колеблющее». А вот согласие Москвы за подписью Свердлова он или сам придумал, или повторил выдумку Голощекина на заседании Исполкома 14 июля.
При прочтении этих документов бросается в глаза откровенное соперничество участников из-за «чести» убить последнего царя. Причем слово «честь» в подобном контексте в пору революционной борьбы за народную свободу воспринималось без всяких кавычек. Ермаков присваивает себе организацию расстрела, а Юровский себе. А уж «лично застрелили царя» и Юровский, и Ермаков, и М. Медведев. Может быть, этим объясняется и рассказ Юровского о попытках Ермакова добить штыком женщин.
Рис. 14. Расположение расстреливаемых, палачей и свидетелей в доме Ипатьева 17 июля 1918 г., 1 час ночи.
1. Пулеметный пост Стрекотина.
2. Местоположение охранника Клещева.
3. Местоположение охранника Никиты Дерябина.
4. Ординарец Юровского, Рудольф Лашер, запертый комендантом в его комнате.
5. Грузовик Люханова.
Черными кружками отмечены заключенные и палачи, находящиеся в «расстрельной» комнате.
Показания Клещева и Дерябина следователь Соколов получил через Анатолия Якимова, допрошенного следователем Соколовым 7—11 мая 1919 года. Следователь почему-то не проверил — могли ли эти охранники, находясь в позициях, показанных на рисунке, видеть и слышать то, о чем они рассказали Якимову. Выше были приведены сомнения по этому поводу.
Воспоминания Стрекотина, появившиеся в 1934 г., по своей информативности не намного отличаются от показаний Клещева и Дерябина. Например, он не мог видеть Юровского, держащего в одной руке какую-то бумагу, а другую руку, держащего в кармане. Не мог он видеть и подробности происходящего в комнате, поскольку между ним и происходящим в комнате были две шеренги палачей. Не говоря уже о том, что в своих воспоминаниях он называет Никулина Окуловым, а вместо Голощекина отправляет в Москву Юровского.
А что касается Рудольфа Лашера, то, запертый Юровским, он мог видеть из своего окна, только как грузили трупы, завернутые в простыни, на грузовик.
Но самое интересное, что следует из рисунка — размещение людей в «расстрельной» комнате. Следователь Сергеев установил размер комнаты — 7 аршин 8 вершков в длину (5,32 метра) и 6 аршин 4 вершка (4,44 метра) в ширину. То есть площадь комнаты — 23,6 кв. метра. На каждого из присутствующих приходится немного более одного квадратного метра. При такой тесноте солдаты из второй шеренги могли стрелять из револьверов, только положив руки на плечи впереди стоящих. Стрелять в Николая Романова они могли только с риском задеть Юровского, стоящего рядом с ним на расстоянии около полуметра. А Юровский стрелял в царя, практически приставив дуло револьвера к его груди.
Как палачи не поубивали друг друга при той интенсивности стрельбы, которая была описана в их воспоминаниях, да еще в полутьме, да еще с рикошетом пуль, — остается только удивляться.
В настоящее время опубликованы воспоминания двух людей, близко находящихся около екатеринбургской власти и около дома Ипатьева — И.Л. Мейера, работавшего в мобилизационном отделе Областного Совета депутатов и М.В. Кованова, шифровальщика Отряда особого назначения Свикке. В основном рассматриваются воспоминания И.Л. Мейе-ра. Большинство исследователей считают эти воспоминания фальсификацией.
Основания следующие:
1. Приводятся эпизоды из жизни обитателей дома Ипатьева, неизвестные по другим документам.
2. Приводятся фамилии участников, также не известные по другим документам.
3. Приводятся документы первостепенной важности, объявляемые фальшивкой.
Наиболее спорным эпизодом в воспоминаниях И.Л. Мейера является нахождение пяти винтовок, лежащих под ванной на втором этаже. Может быть, все бы и обошлось без большого шума. И до этого случались ЧП в доме. Были же найдены гранаты на шкафу на кухне. И ничего. Ограничились записями в книге дежурств. Были также записи в дневниках Николая Александровича и Александры Федоровны. А тут 4 июля, в день, когда Юровский принимал должность коменданта «Дома Особого Назначения» в присутствии руководства, в том числе и Белобородова, такое ЧП. И ни в каких документах никаких следов. Только в книге Мейера. Но зато очень подробно. Начальник Военно-революционного Комитета Мебиус выстраивает всю охрану, которая, между прочим, подчинялась не ему, а члену коллегии ЧК Юровскому, и лично проверяет их винтовки и патроны. Многие исследователи приводят факт неупоминания этого эпизода в других документах как доказательство фальсификации всей книги. Остается только удивляться — как это опытные исследователи приводят в доказательство фальсификации не наличие какого-то факта, а, наоборот, отсутствие факта. Отсутствие записей в дневниках, например, можно объяснить тем, что члены Царской семьи даже и не видели этого эпизода, а никто из охраны им этой информации не давал.
Можно дать и альтернативное объяснение — этого эпизода 4 июля 1918 г., описанного так, как в книге Мейера, вообще не было, а автор, который при этом не присутствовал, передал только слух, дошедший до него, соответственно преобразованный. О том, что Мейер использовал рассказы других людей, свидетельствует и то, что, описывая сцену расстрела, он честно предупреждает, что рассказывает с чужих слов. Тем, не менее, считать эту книгу фальсификацией, только на основании этого эпизода не следует. Тем более что автор приводит в ней массу подробностей, свидетельствующих о том, что он действительно видел то, что происходило в его присутствии.
Но наиболее ценным в этой книге являются приведенные в ней документы. В одном из них приведен полный список людей, участвующих в расстреле, в том числе и «латышей». Вот он:
«Военно-революционный Комитет при Екатеринбургском Совете Рабочих и Солдатских Депутатов.
Революционный штаб Уральского района Чрезвычайная Комиссия
Список
Команда особого назначения в доме Ипатьева
(1-го Камышл. стрелк. полк.)
Комендант: Горват Ласке
Фишер Анзелм
Эдельштейн Изидер
Фекете Эмил
Надь Имре
Гринфельд Виктор
Вергази Андреас
Обл. Ком. Ваганов Сергей
Медведев Пав.
Никулин
Начальник Чрезвыч. Ком. Юровский гор. Екатеринбург, 18 июля 1918 г.
Документ весьма интересный и своеобразный. В шапке перечислены три организации. Причем первым приведен (правда, мелким шрифтом) Военно-революционный Комитет, организация, созданная в ночь с 12 на 13 июня, состоящая из пяти человек, не имеющая военных сил, но обладающая политическим влиянием в Областном Совете рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Начальником его, по-видимому, был Мебиус.