Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 78 из 106

Распорядившись все замыть и зачистить, мы примерно около 3-х часов, или даже несколько позже, отправились. Я захватил с собой несколько человек из внутренней охраны». Самое короткое описание событий произошедших в Екатеринбурге в июле 1918 г. в доме Ипатьева содержится в книге Я.Резника «Чекист» (Средне-Уральское книжное издательство, Свердловск, 1972 г.): «Учитывая, что фронт белогвардейцев и белочехов-мятежников подошел непосредственно к Екатеринбургу и уцелевшие в городе заговорщики стремятся во что бы то ни стало вырвать из рук Советов коронованного палача, исполком Уральского областного Совета решил — Николая Романова, повинного перед народом в бесчисленных кровавых преступлениях, расстрелять. В ночь с 16 на 17 июля тысяча девятьсот восемнадцатого года Яков Юровский, Григорий Никулин, Павел Медведев, Петр Ермаков привели приговор в исполнение».

Первое впечатление от воспоминаний Юровского — или у него проблемы с памятью, или он что-то пытается скрыть, в результате чего получается путаница в показаниях. То, что в одном случае выбрали подвальную комнату с деревянной стеной для того, чтобы не было рикошета, а по другим воспоминаниям выбрали ту же комнату, но с каменной стеной с целью избежать того же рикошета, вероятно, следует списать на плохую память Юровского. А вот то, что он запутался в вопросе, когда он получил приказ от Голощекина о расстреле Романовых, наводит на мысль — а получал ли он этот приказ от Голощекина вообще. Он мог получить от Голощекина протокол заседания Исполкома, но не приказ. Иначе получается, что он получил три приказа. Один получил от Голощекина, другой получил на вечернем заседании в здании Чрезвычайной комиссии и третий в телеграмме из Перми «на условном языке». Какой же из этих приказов был настоящим? Последовательность событий можно было бы представить следующим образом: Голощекин всего-навсего передал Юровскому только официальное постановление. Событие не такой уж большой важности, чтобы точно запоминать время получения. Тем более, что задание расстрелять царскую семью он получил на заседании Исполкома 14 июля. Окончательный приказ был получен на вечернем заседании в ЧК.

Выше было высказано предположение, что телеграмма из Перми — это та самая сверхсекретная телеграмма, которую отослал Свердлов через охранника А. Акимова.

Нет оснований считать, что эта телеграмма содержала указания, отличные от тех, которые были даны Голощекину Лениным и Свердловым. Т. е. центр требовал вывоза Николая Романова в Москву для суда. Но решение было принято, и его надо было выполнять.

Сцена расстрела описана многими свидетелями. Единственно, что общее в этих воспоминаниях — это то, что расстреляна именно Царская семья. Подробности — кто расстреливал, сколько было расстреливающих, были ли у них винтовки со штыками, обстановка в комнате резко расходятся у разных «свидетелей».

Трудно себе представить комнату размером 23 кв. м., в которой находятся 22 человека, одиннадцать из которых — расстреливающие, а одиннадцать — расстреливаемые. Юровский, вытянув руку с пистолетом, должен был упереться стволом в грудь бывшего императора. По свидетельству Юровского было сделано более сотни выстрелов. Поневоле возникает крамольная мысль — а был ли вообще расстрел, описываемый «свидетелями».

В воспоминаниях Юровского интересно не то, что он рассказывает, а то, о чем он не рассказывает. А умалчивает он, во-первых, о вечернем совещании в ЧК, во-вторых, о том, почему он морочит голову Михаилу Медведеву и Ермакову с кинжальным вариантом (возможно, просто тянул время до приезда «трубочиста»), когда у него уже была подготовлена комната для расстрела и набрана расстрельная команда, в-третьих, о том, почему он отобрал у мальчика Седнева, которого перевел в соседний дом, одежду, в-четвертых, о том, какую роль играл Берзин, которому Ленин поручил эту охрану Царской семьи под его (Берзина) личную ответственность, в ее охране, в-пятых, о том, что охрану Царской семьи с 8 июля по 14 июля нес отряд особого назначения Свикке, в-шестых, о том, кто прислал шифрованную телеграмму из Перми и что £ ней было, в-седьмых, о том, кто приехал в «Дом особого назначения» по паролю «трубочист» и зачем, поскольку Ермаков, которому было поручено вывезти трупы, в это время находился в комендантской комнате вместе с Юровским и Михаилом Медведевым, а машиной, вывозившей трупы управлял Люханов, состоявший в охране «Дома особого назначения». Ни Ермакову, ни Люханову пароль «трубочист» не был нужен. Значит приехал кто-то, кого Юровский не знал лично.

Подозрительным в поведении Юровского является и то, почему он, считая операцию с расстрелом в подвальной комнате секретной, допускает утечку информации. В результате чего и.д. прокурора Кутузов от случайного человека получает подробную информацию о происшедшем в доме Ипатьева уже через несколько дней, после занятия Екатеринбурга белогвардейцами. Что и позволило ему открыть уголовное дело. Была ли это случайность, или Юровский это сделал намеренно, чтобы направить белогвардейское следствие по ложному пути?





Может быть «трубочист» приехал для того, чтобы вывести живых членов Царской семьи, а трупы были вывезены на другой машине, которой управлял Люханов. Один из свидетелей утверждал, что из ворот дома Ипатьева выехал не один, а два автомобиля.

Если показания сестры секретаря Белобородова Натальи Мутных соответствуют истине (а основания верить ей точно такие же, как и верить показаниям Павла Медведева), то скорее всего в подвале были расстреляны не бывший император и его семья, а какие-то другие люди.

Точно об этом знали Юровский и, возможно, Никулин. Всех остальных вполне можно было обмануть. Как вспоминает Юровский — он сам один вывел арестованных из их комнат в столовую, освещенную люстрой. Все остальные присоединились к процессии позже, в полуосвещенных комнатах, а при спуске по лестнице путь освещался керосиновой лампой. А расстрел вообще производился в условиях, когда «свет лампочки настолько слаб, что стоящие у противоположной закрытой двери две женские фигуры временами кажутся силуэтами». Если жертвы были хотя бы частично загримированы — борода и усы Николая Александровича, забинтованная нога Алексея, то мог обмануться и Никулин.

А отсутствие головных уборов у женщин, которые никогда не выходили на улицу без шляп, а наличие драгоценностей, которые были отобраны Юровским еще в начале июля? И зачем у мальчика, которого Юровский перевел в соседний дом, он отобрал всю одежду?

На двойную роль Юровского указывает и следующий эпизод из воспоминаний Михаила Медведева, когда они вчетвером — Юровский, Никулин, М.Медведев, Ермаков — сидели в комендантской и не знали, как уничтожить царскую семью. То ли забросать гранатами, то ли зарезать кинжалами спящих. При этом Юровский часто выходит из комнаты, якобы для того, чтобы проверить, заснули ли арестованные. (Совершенно необходимое условие для расстрела!) Но вот раздаются звонки из проходной, которые сообщают Юровскому, что у проходной кто-то появился (возможно, подъехал тот самый «трубочист»). Юровский выходит, через некоторое время возвращается, сообщая присутствующим, что у него возник новый план: «Посреди ночи разбудить Романовых и попросить их спуститься в комнату первого этажа под предлогом, что на дом готовится нападение анархистов и пули при перестрелке могут случайно залететь на второй этаж, где жили Романовы». При этом он даже не упоминает, что он несколько часов назад не только подготовил эту комнату, но и отобрал 12 револьверов и подготовил расстрельную команду из внутренней охраны. Кстати за то время, когда Юровский отсутствовал, он мог встретить автомобиль «трубочиста», подвести его к парадному крыльцу, вывести из него и провести наверх незаметно каких-то людей. Внутренняя охрана была уведена в подвальные помещения (под предлогом участия в расстреле), лестница и площадка были пустыми, а М.Медведев, Никулин и Ермаков находились в комендантской комнате.

Но, если Юровский знал тайну этого расстрела, то нужны были очень мощные основания (например, государственные интересы), чтобы он сохранил эту тайну до смерти. По крайней мере, в публичной информации. Возможно боязнь раскрыть эту тайну по неосторожности и вызвала противоречия в его воспоминаниях.