Страница 22 из 106
Не получается. Знал.
В Екатеринбурге Соколов жил на квартире банкира В.П. Аничкова. Вот как В.П. Аничков в своих воспоминаниях описывал отношение следователя Соколова к расследованию: «Во всяком случае, следователь был уверен в убийстве всей Царской семьи без исключения. Следователь разыскивал всевозможные доказательства убийства, говоря, что это он борется с возможностью появления самозванцев.
Как-то он сказал мне:
— Владимир Петрович, вы помните наш разговор о возможном появлении самозванцев в будущем? Ну так вот, я получил известие из Перми, что туда привезена в больницу какая-то барыня, назвавшая себя великой княжной Анастасией Николаевной.
— Вы поедете туда, конечно?
— Нет, у меня совершенно нет времени, да при этом я убежден, что Царская семья вся погибла.
Во всяком случае, невнимательное отношение к этому вопросу Соколова оказалось чревато последствиями, и самозванка появилась за границей, наделав много шума».
У Соколова был шанс предотвратить появление «самозванцев», он им не воспользовался.
15—25 апреля 1919 года был уже третий осмотр дома. Но в отличие от двух первых осмотров (Наметкиным, Сергеевым), проведенных в августе 1918 года, этот осмотр проводился спустя более полугода. За это время в доме изменилось многое. Сам следователь Соколов так описывает состояние дома на момент его осмотра: «Дом в настоящий момент занимается одним из учреждений. Он открыт и день и ночь. Ежедневно в дом ходит множество праздных людей, совершенно и открыто осматривающих комнаты и исследующих сохранившиеся надписи. Временами появляются рядом со старыми надписями новые, а старые постепенно уничтожаются». Повторно осматривать комнаты, находящиеся в таком состоянии, да еще пожертвовав ради этого возможностью передопросить П. Медведева, вероятно, было неудачным решением.
Тем не менее, Соколов все-таки провел осмотр дома. Причем он пытался выявить то, что не заметил Сергеев, а поможет это или не поможет следствию — так он, видимо, вопрос не ставил.
Фрагмент из протокола осмотра дома Ипатьева 15–25 апреля 1919 года Н.А.Соколовым: «При осмотре стены дома, выходящей в сад, усматриваются многочисленные кровяные (так в протоколе. — Авт.) капли. Эти капли занимают по стене пространство до 4 аршин. Они расположены под окном, выходящим в сад из столовой, и имеют направление вниз от этого окна и справа налево, если смотреть из этого окна в сад. Некоторые брызги, сохраняя такое же направление, т. е. вниз от окна и справа налево, расположены под террасой. Две большие капли находятся у самого края второго от Вознесенского переулка окна нижнего этажа дома, между этим окном и первым окном этого же этажа к Вознесенскому переулку. Капли эти сохраняют такую же форму, т. е. сверху вниз и справа налево, если смотреть из верхнего этажа столовой из окна. Между вторым и третьим окнами нижнего этажа и между третьим и четвертым окнами того же этажа, считая от Вознесенского переулка, находятся круглой формы кровяные пятна, в диаметре 2 сантиметра, напоминая как бы хватание окровавленными пальцами стены дома. Все эти кровяные пятна, брызги и пятна [так!] весьма бледного вида, как будто бы кровь была разбавлена водой, попадая в этих местах на стену. Начинаются капли и брызги под окном из столовой в сад в расстоянии от подоконника этого окна в 1,5 аршина и идут ниже. Пятна же расположены между самыми окнами, находящимися почти на уровне почвы».
Как ухитрился следователь Соколов отличить с первого взгляда кровяные пятна от, например, выплеснутого из окна столовой бокала красного вина — неизвестно. А его «хватание окровавленными пальцами стены дома» — это просто шедевр «беспристрастности».
А вот как выглядит вывод из этого осмотра в его донесении генералу Дитерихсу 27 апреля 1919 года: «… первоначальные следственные действия по осмотру дома Ипатьева нельзя признать исчерпывающими не только все, но даже некоторые существенные обстоятельства… Я готов признать данное члену суда Сергееву объяснение обвиняемого Павла Медведева согласным с обстоятельствами дела и, в частности, с объяснением, данным мне по этому вопросу Филиппом Проскуряковым, если бы не существовало другого факта: многочисленных капель, пятен и крови на наружной стене Дома, выходящей в сад. Между тем, как Вам известно, факт нахождения этих кровавых следов на стене дома даже не единым словом не отмечен в следственных актах. Здесь Сергеев даже произвел выемку штукатурки стены дома, но в деле нет ни составленного об этом акта, ни анализа крови. Время наложило печать на этот факт, и теперь анализ совершенно бесполезен, так как кровь утратила свои существенные элементы. Между прочим, при дальнейших допросах это обстоятельство может сыграть большую роль».
Эти фрагменты не только дают характеристику следователю Соколову, но и отражают самый крупный недостаток белогвардейского следствия — разобщенность следователей, которые вели это дело.
О какой объективности расследования можно было говорить, если Соколов при возникновении сомнений в действиях предыдущего следователя — обращается не к нему за разъяснениями, а спешит с доносом к начальству?
Что касается разобщенности следователей, то сам генерал Дитерихс, видимо с горечью, признал в своей книге: «Если бы в Екатеринбурге между военными властями, занимавшимися расследованием, с одной стороны, уголовным розыском — с другой и гражданским следствием — с третьей, существовали нормальные взаимоотношения, сотрудничество и доверие в достижении одной цели, то, вероятно, даже при наличии рассмотренных выше материалов, дело о расстреле бывшего Государя Императора было бы значительно более освещено и раскрыто, чем это оказалось в действительности к 22 января».
Спустя десятки лет вынуждены, к сожалению, с этим согласиться.
Кроме «кровяных брызг» следователь Соколов усмотрел на стенах дома, на воротах дома, калитке и стенах будки несколько надписей, имеющих порнографический характер или содержащих какие-то фамилии.
Подобные надписи и рисунки были обнаружены и внутри дома.
Наибольшее внимание Соколов уделил осмотру комнаты, в которой происходил расстрел.
Наиболее загадочными в протоколе дополнительного осмотра дома Ипатьева следователем Соколовым 15–25 апреля 1919 г. являются следующие абзацы:
«б. На лицевой стороне арки, ближайшей к правому косяку двери, ведущей из этой комнаты в кладовую, обозначенную на чертеже цифрой III (к правому косяку, если обернуться лицом к кладовой), снята часть деревянной обшивки, покрывающей арку, вместе с обоями. Над этой выемкой имеется сделанная черным карандашом надпись: «Рисовал А.А…», подпись не разборчива
в. Под этой выемкой в штукатурке арки имеется в толщу штукатурки углубление конусообразной формы, несомненно, пулевого характера. Его глубина 2,5 сантиметра, диаметр с краев — 1 сантиметр. От пола оно находится в расстоянии 1 метра 6 сантиметров. Этот пулевой отпечаток не отмечен в акте Сергеева.
г. На стене, обращенной к Вознесенскому переулку, имеются три надписи, сделанные карандашом, не отмеченные Сергеевым: «Прошу не курить», «Борзна», «Кародонов».
д. На самом краю подоконника чернилами черного цвета, весьма толстыми линиями сделаны одна под другой три надписи: «24678 ру. года», «1918 года», «1484467878р.», а вблизи написано такими же чернилами и тем же почерком: «87888».
е. В расстоянии полувершка от этих надписей на обоях стены такими же чернилами и такими же черными линиями написаны какие-то знаки, имеющие следующий вид:
л. Ясно видимых штыковых ударов нигде в комнате убийства не усмотрено, но обращает [внимание] в этом отношении на себя арка, о которой упоминается в сем протоколе выше, в пункте «б». На расстоянии 1—VA аршина от пола, как раз в той высоте, где вырезана обшивка, на 4 косяку двери из комнаты убийства в кладовую (если смотреть на эту дверь из комнаты убийства), усматриваются продолговатые в 1–2 миллиметра разрывы обоев. Получается впечатление, что по этой стороне арки как будто бы скользило острие штыка».