Девушка с веслом

В тот единственный раз, когда Кулаков оказался на приеме у Председателя, Блезнюк стоял у окна и во время краткого разговора нетерпеливо вычерчивал пальцем какие-то загогулины на запотевшем стекле – а за окном в зимнем сумеречном свете, придавленные снежными шапками, поникли молодые, с короткими рогатыми стволами пальмы трахикарпусы, воткнув зубчатые зеленые веера в неожиданные для юга сугробы.

– Дмитрий Борисович, – пошел ва-банк Кулаков, которого в кабинет пустила тогда еще благоволившая к нему Ритка. – Один мой фильм, когда мне давали съемки, получил награду в Ханты-Мансийске, другой – призер «Лазурной звезды», мои сюжеты на летучках считались лучшими, а почему-то получаю я меньше всех. Кто мне срезал зарплату и почему – я не знаю. А мне ведь еще алименты надо платить, как прикажете существовать на десять тысяч?

– Хорошо, я разберусь… – прервал его Председатель. – Вам повысят зарплату. Идите, Кулаков, идите, – голос у Блезнюка был глухой и страдальческий. Кулаков и пошел – но надбавку, пусть и мизерную, получил. Кроме спины, обтянутой серебристым пиджаком, и узких штанов – в таких костюмах щеголяли поп-звезды лет двадцать назад, – и витиевато стриженного затылка Кулакову ничего увидеть не довелось. Впрочем, из отдела кадров как раз тогда просочилась информация, что Блезнюку двадцать шесть лет. Мальчишка! Что он умеет?! И стоит во главе студии!

Личный водитель Председателя Петя Баздагонян (по кличке Баздагон), переживший всех студийных начальников, также не удостоился его лицезреть: Блезнюк нырял на заднее сиденье, которое было отделено от шофера перемычкой, – новому Председателю приобрели за счет студии спецмашину – и сидел тихо, как мышь. Таким образом, секретарша Ритка Надрага была единственной ниточкой, которая связывала работников с Председателем: она передавала его волю студийцам подобно дельфийскому оракулу. Все в редакции художественных программ знали, что и Ольга Прянишникова к Блезнюку не вхожа – хотя упорно делает вид, что уж перед ней-то двери председателева кабинета открыты; она, как все, получала задания через Надрагу, поэтому еще большой вопрос, кто заставляет художку снимать дневники фестиваля: известно ведь, что Ритка – страстная любительница кино…

Кулаков, поднявшись из подвала, отправился в бухгалтерию напрямик, через павильон высотой под крышу двухэтажного здания. В павильоне грудились мощные камеры на треножниках, висели похожие на колодезных журавлей операторские краны, зеленели парусиновые щиты, сиротливо жалась в углу освещенная софитами крошечная, пока еще пустая выгородка для ведущего новостей; на том конце павильона зигзагом шла крутая и узкая железная лесенка, что вела через черный ход на пульт управления, в аппаратную, из прямоугольного застекленного проема которой выглядывал режиссер «Новостей» Генка Голоскокин. Кулаков вышел в противоположный коридор (начало буквы П, огибавшей павильон, – сердце студии) и, поднявшись на второй этаж, услышал слаженное женское пение, на молитвенный мотив. Первая строчка была знакомой, а вот дальше:

Открыв дверь с надписью «Бухгалтерия», Кулаков невольно замер на пороге. Бухгалтера отнюдь не сидели за столами, уставившись в экраны компьютеров, забитых программами бухучета, и начисляя студийцам зарплату или аванс (который должны были выдавать через пару дней), а в рабочее время, взявшись за руки, водили хоровод вокруг центрального стола, увенчанного мерно гудящим верховным компьютером. Сцепленные руки бухгалтерши то отводили назад, то вздымали выше головы, притопывая шпильками, платформами, плоскими подошвами, и при этом тянули:

Увидев Кулакова, главбух Раиса Андреевна осклабилась – справа вверху блеснула золотая фикса, слева внизу не было двух зубов, видимо, не успела вставить, – расцепила руки с практиканткой Любой Калошей, не прошедшей еще положенного испытательного срока, поманила Кулакова пальцем и любезно кивнула на образовавшуюся в хороводе брешь: дескать, вставайте. Кулаков, потерявший дар речи, повел перед своим носом ладонью: то ли приветствовал бухгалтеров, то ли отказывался встать в круг. Блезнюк принял на работу – по рекомендации Надраги – нового главного редактора «Новостей», приторную даму с девятиклассным образованием, прибывшую в город из неведомого далека, а та привела нового главбуха.

– Владимир Святославович, – четко выговорила главная бухгалтерша, улыбнувшись еще шире, – вы тут самый умный, самый интеллигентный, самый талантливый человек… Я ваша большая поклонница! Какие замечательные сюжеты вы делаете, как вы знаете историю Города, и всегда-то вы найдете что-нибудь эдакое, чего никто не найдет. Например, вот этот сюжет про лестницу: как дореволюционный Мамонтовский спуск в советское время был переименован в Пролетарский подъем. Я всегда спускаюсь по этой лестнице и поднимаюсь и ничего этого не знала. А вы раскопали и с таким юмором подали. Я много смеялась, да что, вся наша большая семья хохотала до колик в животе сардоническим смехом Сарданапала. И как же, как же я счастлива теперь воочию убедиться, какой вы прекрасный, замечательный, милый человечек…

Кулаков, обклеенный лестью, как изнанка стола – изжеванной резинкой, почувствовал, что краснеет.

– Бог вас любит; видно, что Он вас очень-очень любит… – продолжала, чуть не плача, главбух. – Он к вам привязан. Да и как вас не любить?! Тот, кто к вам плохо относится, тот… Если бы вы оказали нам честь и поддержали нас… видите, мы тут одни женщины, мужской голос был бы нам так кстати! Притом что и все молитвы идут от лица мужчины, от первого лица, так сказать, от лица вожака, запевалы, которого нам так недостает…

И Раиса Андреевна вновь гулко затянула:

– Теперь я твой, я тво-о-й, навек спасен тобо-о-й… О, если бы вы могли подтянуть…

Опешивший Кулаков воскликнул:

– Так вы только за этим меня звали?!

Главбух кивнула и построжавшим голосом спросила:

– Так как, Кулаков, будете молиться с нами?!

Кулаков попятился из бухгалтерии в коридор. К счастью, в конце коридора появился Брагинец, который махал руками и орал:

– Володя! Где тебя черти носят, я давно камеру взял, жду тебя! Мы будем сегодня работать или будем ваньку валять?!

– Извините, я православный, – скороговоркой бросил липучке Кулаков и побежал навстречу Брагинцу.

Глава 2

Аниме

Варька пришла со школьной практики – и заперлась в своей комнате на ключ. Это было ужасно: она написала записку Богдану Кузнецову и незаметно вручила – записка была уже неделю как готова, вся истрепалась в кармане джинсов, но удобного случая передать свернутый в несколько раз лоскуток никак не представлялось. Конечно, можно было написать обычную эсэмэску, но Варьке хотелось, чтобы всё было как в книгах. И вот наконец она улучила момент – и нате вам: Богдан показал признание в любви Вите Похиташке да еще Томе Уклейкиной, старосте класса и закадычной Варькиной врагине. Уклейкина прочитала вслух глупейшую Варькину записку, и они с Богданом переглядывались и пересмеивались. Боже, как больно в груди! И этот Похиташка подхихикивал… Тоже друг называется; а потом взял и убежал с практики домой. Классная руководительница Алла Николаевна страшно ругалась, даже послала пацанов за ним вдогонку – но всё напрасно: Похиташка не вернулся.

Уклейкина в этом году вытянулась – и стала вровень с Варькой, притом что Тома, в отличие от многих девочек, злоупотреблявших едой из «Макдоналдса», длинноногая худышка, как и Варька. А вот лучшая ее подруга Катька была этакой пышечкой, как говорила Варькина мама. Пышечка! Варька, когда подруги не было поблизости, вставала на ее защиту горой, уверяя, что нисколечко Катька не толстая. Зато в лицо Варька то и дело подругу подъелдыкивала: мол, она десятую булочку ест, никак не остановится, мол, она уже в трюмо не помещается… Должна же в конце концов Катька похудеть: разве можно в пятом классе иметь грудь третьего размера?!