Страница 10 из 16
Витя Качкаланда – сухой бойкий мужичок с озерной синевы глазами на дубленом лице – говорил сожалеючи:
– Ведь полторы тыщи гектаров обрабатывали в советские-то времена… А нынче что?! Если треть плантаций возродили – и то хорошо.
– Да куды там – треть! – отвечал, махнув рукой, похожий на советского бухгалтера очкастый Гордей Таранов. – Меньше, Витя, куда меньше… А сколько бригад было! А между ними соцсоревнование: кто больше чая сдаст! Правда, вручную чай собирали, без машинок обходились и одно бабье работало. Передовики в Москву, на ВДНХ ездили, твоя баба, Витек, и ездила…
– Ну и ездила…
– А как она в передовики-то вылезла? Соберет всю свою ораву – шестерых ребятешек, все лето дети так работают, а на мать собранное записывают, вроде это она собрала… Вот тебе и передовичка!
– А тебе и завидно! И ты бы настрогал шестерых – да на чай бы их отправил, пускай бы на твою бабу записывали. Легко ли на жаре-то?! Сам знаешь…
Борис Воронин поддержал Витю:
– Род-то один: Качкаланды все вроде как одно тело о четырнадцати руках чай сбирало. Будто Будда работал. Пускай… Была Зинка и мать-героиня, и передовичка!
– А теперь доходичка… Ногами больно мается. В сырости-то зимой по самое никуда в резиновых сапогах-то походи! – говорил, вздыхая, Витя.
– А все ж таки нечестно это было – приписки, – не сдавался Таранов. – Все равно как стахановцы эти все. На Стаханова вся смена работала. По телевизору показывали…
– Ты больше телевизор-то этот гляди, там не то еще покажут, – черноусый красавец Роберт Заблуда, лежащий в траве, с лицом, повернутым к небу, открыл глаза и повернулся к сидящим. – Чего прошлое-то ворошить… Когда вокруг сейчас тако-ое творится!
– Да-а, сейчас ни одну девку на чай не загонишь, – по-своему понял Роберта лысоватый Миша Раздобутченко.
– Почему ни одну? Две есть…
Самвел Шагисян с ухмылкой указал на белевшие вдали поясные фигуры в шляпах-сомбреро с музыкально мельтешившими пальцами: будто пианистки сноровисто играли Первый фортепианный концерт Петра Ильича Чайковского на зеленом рояле в широкой поднебесной консерватории. Пианисток, завалящих бабенок за пятьдесят, звали Софьями – одна Буравлева, другая Ставская.
– Семеро мужиков да две бабы-сезонницы – вот и все чаеводы! – посчитал Миша Раздобутченко.
– А Харуку с Тырындычихой ты забыл?! – ухмыльнулся Витя Качкаланда, кивая на машины, тоже остывающие в тени.
– А еще помню, – мечтательно говорил Раздобутченко, поглаживая лысину, – студенток московских к нам присылали на трудовую практику, в общежитии они жили. Вот лафа была! Из МГУ… Все красотки – как на подбор!
– Там не только студентки, там и студенты были, – уточнил Борис Воронин. – Дрались мы с ними-и… на убой.
– Не-е, – протянул Раздобутченко. – Студентов не помню, студенток помню. Одна такая длинноногая, в цветастой юбке, волосы кудрявые – аж до коленок, глаза – во, зелены-е… Чуть не женился. До сих пор жалею. И где она теперь?
– Где… На пенсии. Внуков воспитывает, – вновь открыв глаза, сказал флегматичный Роберт Заблуда.
– Да-а, западло теперь нашим детям да внукам на чаю работа́ть, – протянул Витя Качкаланда. – Вон только Сашок один и есть… Сашок, а ты почему в офис не идешь прохлаждаться, компутеру прислуживать?
Сашка, больше слушавший разговоры мужиков, чем трепавший языком, пожал плечами, вроде как извиняясь:
– Да как-то… не знаю… Я там вроде как рыба на берегу, задыхаюсь – и все… Мне как-то под небом больше по душе: пускай жара, дождь пускай. Даже снег… Хотя он редко… Ну, дурак я такой – дураки ведь тоже на свете нужны?!
– Не, Сашок, ты не дурак, – подумав, ответил Борис Воронин; он когда-то учился у Сашкиной бабушки, был из памятного первого выпуска, – это, может, они все дураки-то… Офисное стадо в загородке. А у нас тут – воля, мужики! Начальство – далеко, Бог – близко…
И все поглядели на одинокое облако в зените, похожее на широкое морщинистое лицо, в курчавой белоснежной бороде, с неровно округлыми голубыми просветами глаз. Из одного глаза выскользнула черная птица – показалось, будто облако подмигнуло мужикам. Коршун камнем ринулся вниз – облако-Бог заплакало черной слезой.
После обеда Сашка с Мишей Раздобутченко и Робертом Заблудой формовали на склоне чайные ряды; для этой цели имелась особая машина – Плоскорезка с подвесным мотором от бензопилы «Урал». Весила Плоскорезка, как Харука с Тырындычихой вместе взятые. Стальная махина единым духом отчекрыживала пилой половину чайного куста, переводя ряд-акселерат в недоростка: с такого-то рядка флеши срезать сподручнее.
Миша Раздобутченко, прежде чем сделать шаг в заросшее чайными кустами поле, шипел, топал и махал руками: прошлым летом в сапог ему угодила гадюка Казнакова. Миша с воплем рухнул между рядами, а его напарник мог наблюдать, как над плантацией взметнулся резиновый сапог, отороченный полоской камуфляжа, из голенища, широко разинув зубастую пасть, свешивалась ошалевшая змея – это был первый в мире полет рожденной ползать на борту людского сапога. Пилотируемый сапог упал на чайный куст, гадюка угодила между рядами – и тотчас уползла в одиночку переживать небывалое событие. К счастью, черная казнаковка не ужалила Мишу, но с тех пор без предварительного шипа и шуганья Раздобутченко в ряды не лез.
Солнце повернуло к западу; пожалуй, пора было отправляться по домам, но Сашка с товарищами-музыкантами сговорились завтра порепетировать (Сашка играл на бас-гитаре, собирал то одну группу, то другую – но все они, не продержавшись и полгода, разваливались), и потому он решил сегодня задержаться подольше. Мужики же, погрузив Плоскорезку, Харуку и Тырындычиху в кузов, туда же отправили мешки с чаем, а после перемахнули через борта сами и за руки затянули обеих баб-сезонниц – помахав Сашке и посигналив, укатили вниз.
Сашка с бензоножницами в руках остался один на бескрайней плантации, придирчиво повторявшей все неровности ландшафта. В горах сотовая связь – ни «МТС», ни «Билайн» – не брала, и Сашка был для всего мира вне зоны доступа. Он среза́л бока чайного ряда, заросшего бузиной, борщевиком, плющом и ожиной, вдыхая горький запах никших под ножницами трав, думая про то, что к концу лета, пожалуй, накопит на дешевенький мотоцикл (ножницы издавали мотоциклетные звуки), что очередной вокалист опять ушел из группы и вся подготовка к рок-фестивалю – коту под хвост. Музыка была отдушиной в Сашкиной жизни, хотя он понимал уже, что и на этом пути для него ничего, кроме подземного перехода, не светит.
Точно игла швейной машинки, Сашка выстрачивал по зеленой ткани плантации шов «зигзаг», обходя ряд за рядом, и прострочил уже половину горы. Пожалуй, он перегрелся на солнце, пожалуй, это был солнечный удар… Облачное лицо вздулось, искажаясь, кто-то, прямо на глазах, формовал в поднебесье могучую руку с непомерно вытянутым указательным пальцем. Сашка нажал на стартер, выключая ножницы, машинально проследил взглядом за старческим, искореженным подагрой перстом – и вдруг услыхал визг: таких страшных звуков не издавали даже Харука, Тырындычиха и Плоскорезка, работавшие одновременно. Сашка оглядел плантацию, вздыбившуюся в этом месте штормовым валом, никого не увидел и побежал, перемахивая через ряды, туда, куда указывала узловатая перистая рука.
Глава 5
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!
Манерный блондин и сплетник Генка Голоскокин, то и дело красневший и к месту и не к месту похохатывающий, был вовсе не тем, кем казался на первый взгляд: ему нравились девушки, и он был ценным работником – собранным, быстро соображающим, умеющим делать мгновенный выбор, причем всегда лучший, с попаданием в десятку. Как все честолюбивые студийцы – операторы, редакторы, режиссеры, – Генка мечтал о большом кино или, на худой конец, о центральном телевидении, а также – чем черт не шутит! – о театральных постановках. И если для шестидесятилетнего Брагинца, кумиром которого был Павел Лебешев, мечты так мечтами и остались, то Генка, которому пока не исполнилось сорока, все еще держал нос по ветру: для него кинофестиваль был последней попыткой прищучить удачу. Он с бейджиком на груди ходил на все кинопросмотры, где пытался завязать полезные знакомства. Его воодушевлял пример модного театрального режиссера Кирилла Серебренникова, ростовчанина, нынче сводившего с ума столицу, с которым Генка – кстати сказать, вместе с Кулаковым – дважды участвовал в конкурсе телефильмов «Лазурная звезда».