Страница 9 из 148
Это был темп речи в разговоре с Министром... В верхах замедлялось все. Там останавливалась мысль. Там процветала Административная Система в ее последней, умирающей, демократической фазе. Там было стоическое непринятие никаких решений. К этому Первый привык, к машинке управления притерпелся, сделал вид, что стал ее частью и принимал после работы обязательный контрастный душ,
Qt+mu rt+Јcavu»4i. Емил Tjl+tcmlb***-
если иначе с чиновничьего языка на человеческий переключиться не удавалось. Так делал не он один, и это обнадеживало. У него подобрался отдел, напоминающий «шарашку» шестидесятых, сконструированную по книгам и воспоминаниям матери. Обычное КБ из пяти человек с прикрытием в виде охраны, стен, формы и шагреневой кожи паттернов поведения для начальства.
Воевать придется с теми, кого они со Вторым воспели как эталон мудрости... И теперь эти, познавшие смерть и сущность мирового сценирования, узкоглазые выдернули из Европы такого «туза, без которого смерть», и улыбаются оскалами пещер, где водятся Духи тьмы, более древние, чем наши Перуны — простоватые олухи, метеорологи из прошлого. Время всегда подводило Первого, оно было категорически нелинейно, и в связи с этой нелинейностью в российском истеблишменте и его управляющей верхушке не работало прогнозирование. Время закруглялось в петли и возвращалось «огнем и металлом». Он шутя становился рабом системы и прекрасно выносил это рабство. Вона — Второй ни в какое рабство в свое время не устроился, Горец чертов, и теперь ему крышка. В кабинетах «Большого дома» было, по крайней мере многое, — линейно, и три шага вдоль бесконечной стены у него оставалось всегда. Эта стена напоминала ему застывшую Стру- гацковскую Волну: писатели и социологи в один голос обзывали оное постиндустриальным барьером.
Стену можно разрушить, можно пробить брешь и проскочить, можно навесить лестниц и переползти, можно перелететь, а можно сделать вид, что мира за стеной нет и повесить на нее рекламные плакаты строящегося Города Солнца. Конечно же, просвещенная Европа выбрала последнее. Ей, старой корове, лишь бы не развиваться! Всем! Всем! Лишь бы не развиваться! Великий и ужасный Щедровиц- кий-младший,... всегда ты останешься сыном Шона Кон- нори, даже если ты сам Индиана Джонс... Так вот этот «младший» величественно считает, что развитие — это ценный дефицитный ресурс, и нечего его инсталлировать всем, кому ни попадя. А Первый точно знает, что в их ведомстве нужно прививать сей опасный вирус принудительно и утилизировать во благо государства.
Улыбка без кота (1)
2001 год
Если бы Гурия была в бешенстве, она бы что-нибудь разбила, дорогое и ценное, потом поплакала бы и успокоилась. Но она была в каком-то другом состоянии, напоминающем, скорее, оледенение. Она не помнила, как пришла и открыла дверь, как сняла куртку и шапку. Ее лицо в зеркале убило бы кого хочешь наповал: старое, страшное, ледяное, напоминало труп. Она глянула на него мельком и сжалась еще больше. Гурия была дома одна. Это питерская квартира досталась ей от бабки, девушка приезжала сюда нечасто и не удосужилась последний раз убраться в комнате. Окурки на ковре раньше ее бесили. Она всегда после вечеринок приглашала тетю Альберту с третьего этажа, и та убиралась тщательно и с удовольствием. Все это раньше. Холод только прибывал к лицу и уже затормозил все ее мысли. Девушка стояла у окна, двор поднимался ей навстречу темным колодцем заледенелых луж, или это она опустила голову. «Yes! — она пошевелилась. — Столбняк метаться!» — пронеслось у нее в голове что-то похожее на привычный сленг и — счастье, что-то теплое метнулось по коже, она криво улыбнулась, угловато раскинула руки и поплелась в ванную. Внутри тихо пело: хуже не будет! Не будет! Будет! Не будет! Не будет. Будет! Только под душем она позволила себе как- то восстановить историю этого дурацкого визита в Питер.
Ася привыкла называть себя Гурией и слышать, как ее так называют. «Ася» казалось ей беззащитным, тихим именем, а она была нетихая, она не хотела быть тихой никогда, потому что иначе в этом мире сожрут и не подавятся, и тургеневских барышень не держим-с, а на муракамских кавалеров - не зарабатываем-с. Вот-с. С зеркала на потолке смотрело вполне человеческое лицо двадцати лет от роду, обрамленное темными прядями разной длины, мокрыми и пахнущими корицей. Жизнь продолжалась. Только не было клавиши перемотки назад, чтоб всего этого суточного кошмара вообще не переживать.
Ася не стала пить пиво, нашла апельсины и вкусно съела их три штуки, один за другим. В теплом халате с мокрыми
Ct+nui TJt+имиФ. Ем*at TJtftcMiu**
волосами она забралась на пустой раскинутый диван. «Чем не проводы любви!» — подумала Ася, и сила соображать вернулась к ней окончательно.
Секс был ее главной игрушкой в последние два года. Гурия не отбивала кавалеров у подруг, потому что они ей доставались первыми. Всегда. Потом подруги иногда получали что-то в виде оливок без косточек: изнасилованных молодых мужчин с полным пренебрежением к занятиям сексом.
— Ты что, пьешь из них кровь? - спрашивала Белка с широко раскрытыми глазами. Белка была биографом, подушкой, жилеткой и встречалась с простым мальчиком из питерского Военмеха. Белка за человека не считалась. Гурия любила ее как кошку или морскую свинку, хотела — гладила, хотела — мучила. Белка была ее старше на два года. У нее был ключ от питерской Аськиной хаты и безграничный кредит. Это она оставила в холодильнике апельсины. Молодец.
До этого случая Гурия считала, что отказаться от нее — пусть и на час всего-то будет счастья — может только дурак или закомплексованный лох, не внявший своему шансу. Этих она в расчет не брала. Но чтоб нормальные парни, из общества, с машинами, папами и тараканами золотого слоя, очевидно, не гомики, поехали с ней на выходные в Питер и так странно с ней обошлись?! Это было что-то! В школе Гурия хорошо училась, задирала нос, но ненавидела умников пуще дураков. Под умниками она понимала тех, кто парится мозгами ни о чем конкретном. Еще она ненавидела жанр альтернативной истории в литературе, считая полным кретинизмом описывать события, которые не случились, а могли бы. «А вы бы все могли умереть в младенчестве и не пудрить мне мозги, однако живы!» — крикнула как-то Гурия такому сборищу, и весь класс поднял романтиков от познания на смех.
«Миром движет любовь и воля», — считала Гурия. Под любовью она понимала игру. Апельсины воли прибавили, а любви — нет. Настроение не поднималось. Это чертовы ублюдки ухитрились ее обидеть все трое, и даже не заметили, как она ушла. Хорошенькое кино! Решают там «тайны мадридского двора», а она сидит и обтекает. Белка в Египте со своим кавалером, за которого втихую внесла полцены за путевку. «Любите своих, девушки!» — всегда говорила Гурия. Свои были из своего круга. Белка была не от мира сего, несмотря на очень приличных родителей. Стоп. Отставить Белку. Начнем сначала. Плевать бы Гурии на этих пижонов было, если бы не череда пугающих совпадений и не этот маниакальный субъект у крыльца, нависший над ней, но попросивший только сигарету. Гурии сразу захотелось выстрелить, но она вспомнила, что оставила пистолет в бардачке машины в Москве. Она ответила, что не курит. «Э, девушка, да ты и не живешь вовсе», — вдруг сказал он насмешливо, потянул ее за подбородок и сильно дунул в нос. «Ладно бы, поцеловать хотел, ну это еще туда-сюда. А то как кошке в нос дунул — скотина!»
Но там, у крыльца, это ее так удивило и даже остановило сразу дать в пах и посмотреть как корчится. «Почему я так растерялась?» Гурия не знала. Вместо этого она спросила: «Атебе-то что?» Он ей ответил участливо так: «Мне — ничего, а тебе — думать».
Больше всего она ненавидела думать. Это бессмысленный процесс тормозил в богатеющем государстве процесс дальнейшего обогащения. Это Гурия знала точно. Если ей нужны были деньги, она вела эту дурацкую передачу для тех, кто не умеет жить и зарабатывала сколько надо. Или писала в журналы, или брала у турфирм заказ на пиар их услуг в высших сферах. В этих сферах слов на ветер не бросали и за вброшенное ею словцо платили кругленькую сумму. Все стоило вполне определенно, и к тому, кто этого не понимал, она не обращалась. Она снимала ренту, а кто жить не умел — свободен, следующий! Кто-то сам захотел родиться у мате- ри-одиночки с комплексами. Как мальчик с очками у несчастной Белки.