Страница 26 из 37
Управляемую утечку информации все одобрили. В данной ситуации это было разумно.
— И еще, — добавила Флавия, — где-то имеется отчет об убийстве жены Ди Ланны. От прессы его утаили, но обязаны были провести расследование. Взглянуть бы на его результаты.
Оставшись одна, она посидела какое-то время, оглядывая кабинет, почти год назад унаследованный от генерала Боттандо. Теперь с ним придется распрощаться. И очень скоро.
Флавия встретилась с Этторе Доссони в маленьком неопрятном баре за Олимпийским стадионом. Как только разговор зашел о серьезном, он предложил пройтись. Это глухое место выбрал Доссони. Когда она ему позвонила, он сказал, что привык действовать осторожно, и современные электронные устройства позволяют делать буквально чудеса. А вблизи стадиона трудно оперировать даже самыми хитрыми штуковинами. Флавия сочла это излишним, но спорить не стала.
Они прогуливались мимо мрачных статуй, воплотивших в крупнозернистом мраморе мужской идеал Муссолини. Доссони оказался полным мужчиной, который почему-то этого не осознавал, видимо, по-прежнему полагая себя молодым и спортивным. Двигался по-мальчишески, размашистым шагом, отчего подрагивали щеки, а на лбу скапливались капельки пота. Воротничок сорочки не сходился на шее.
— Итак, — произнес он, — вы намерены потребовать, чтобы я раскрыл свои источники?
— Нет.
— Тогда чего вы хотите?
— Маурицио Саббатини ваш знакомый. Верно?
Доссони усмехнулся:
— Глупо было бы отрицать. Уверен, вы откопали в каком-то досье.
— Вы такого же низкого мнения о нем, как и остальные?
Доссони задумался, затем отрицательно покачал головой:
— Нет. Кое-какие качества я в нем всегда ценил.
— Например?
— То, что он не был таким дураком, как другие. Наше ядро составляли человек двести, а всего нас было около двух тысяч. Студенты. Мы искренне надеялись свергнуть капитализм. А Маурицио ходил и посмеивался. Порой вставлял реплики, что сделать это не так легко. Мы с важным видом дискутировали на темы революции, а он играл в свои маленькие игры. И в результате оказался прав. Он любил посмеяться.
— А потом перестал.
Доссони кивнул:
— Да. Вы знаете почему.
— Он исчезает из виду почти на двадцать лет, — продолжила Флавия, — и вдруг выдает свой коронный трюк. Вы должны были обеспечить его пиаром. Я права?
— Да. Он заявил, что собирается вызвать большой переполох, как в старые времена. Заклеймить позором лицемерие государства и так далее. Я по-прежнему питал к нему симпатию, но его подход за двадцать лет не изменился. Маурицию остался дешевым памфлетистом.
— Но в печати информация не появилась. Почему?
— Я ждал от него доказательств, что это не пустое бахвальство. Он рассказал мне о картине. Я позвонил вам, и вы ответили, что ничего не знаете. Значит, солгали.
— Пришлось.
— Потом он позвонил через некоторое время и попросил в пятницу собрать публику на холме Яниколо. Обещал сенсацию.
— Вы представляли, что он имел в виду?
— Нет. Маурицио хотел, чтобы собралась толпа рядом со статуей жены Гарибальди. Женщина на коне обводит взором город. Но что именно будет наблюдать публика, не уточнил. Я заявил, что и пальцем не пошевелю, пока он не сообщит, в чем дело. Маурицио ответил, что не может, это опасно. Предложил просто поверить на слово, что у него есть все ингредиенты, чтобы устроить взрыв, который потрясет всю страну.
Доссони ненадолго замолчал.
— Поверить ему… Как бы не так. Я сказал, что очень хорошо помню все его прежние шутки, и он положил трубку. Вернее, швырнул. Или с силой надавил на кнопку, если говорил по мобильному.
— И что произошло?
Доссони пожал плечами:
— Ничего. Вскоре я узнал: Маурицио нашли мертвым в чане с алебастром. Я предположил, что он напился от расстройства, ведь его розыгрыш не удался. Слава Богу, у меня хватило ума не ввязываться в это дело.
Истории Доссони можно было верить и не верить. В любом случае он не поведал ничего интересного. Вероятно, специально. Теперь ждал ответного хода со стороны Флавии.
— Картину действительно похитили, — произнесла она. — Потом потребовали выкуп. Пять дней назад я ее вернула.
— Как?
— Обменяла на деньги. Картину вручил человек в шутовской маске. Я была уверена, что это Саббатини.
— Но это был не он.
— Да.
— Любопытно, — промолвил Доссони. — Очень любопытно.
— Вам что-нибудь говорит фамилия Фортини? Елена Фортини.
Ей показалось, что Доссони вздрогнул.
— Вы ее знаете? — ответил он вопросом на вопрос.
— Виделась с ней два дня назад.
— И ваше впечатление?
— Она мне понравилась. Такая… чуткая и добрая.
Доссони громко рассмеялся, откинув назад голову:
— Если начальница отдела полиции столь наивная, то неудивительно, что так мало раскрыто хищений картин.
— Я не поняла.
— Елену называли по-разному, но чуткой и доброй… — Он посмотрел на Флавию. — Грубая и жестокая — вот она какая.
— Странно.
— Более жестоких, чем Елена Фортини, я не встречал, — заявил Доссони. — Пример. Когда на Страстную пятницу арестовали одного ее товарища, она предложила устроить теракт на Пасхальное воскресение во время торжественной мессы в соборе Святого Петра. Когда кто-то заметил, что погибнут сотни людей, она сказала, что они принесут себя в жертву Христу. Так что чем больше, тем лучше. Елена всегда любила символику, а также самодельные бомбы, начиненные гвоздями. Вы знаете, какое у них поражающее действие?
— Но в ее досье ничего подобного нет.
— О, Елена всегда была мастерица держаться в тени. К тому же ее так боялись, что на допросах держали язык за зубами. Умная женщина. Бедный старина Маурицио был ее марионеткой. Она крутила им как хотела.
Под ее руководством его маленькие акции наполнялись глубоким смыслом. Вы видели последние работы Маурицио?
— Некоторые. В его мастерской.
— Барахло?
— Да.
— Только такое он и был способен выдать, бедняга.
— А что означает похищение картины? — спросила Флавия.
— А то и означает, что ничего. В этом-то и состояла его беда. В критические моменты Маурицио начинал путаться, становился непоследовательным. Интеллектуальную глубину его действиям обеспечивала Елена Фортини.
Флавия очень любила прогулки по Риму. В последние годы они обошли с Аргайлом, наверное, весь город, его улицы и холмы. Это было бесконечно интересно. Аргайл замечал все — кусочек античной римской каменной кладки, выщербленный из стены, необычный узор булыжной мостовой на какой-нибудь отдаленной улочке. Он беспрестанно отвлекался. Улыбаясь от удовольствия, внимательно осматривал то одно, то другое и, вернувшись, возобновлял прерванный разговор.
— Посмотри, как красиво! — восклицал Аргайл, показывая Флавии на что-то, мимо чего она проходила десятки раз и не обращала внимания.
Но сейчас у нее не было желания любоваться ни красотами архитектуры, ни скульптурой, ни удивительными странностями в планировке города. Расставшись с Доссони, Флавия зашагала вдоль реки, засунув руки в карманы куртки, нахмурившись и опустив голову. Поднялась на холм Яниколо к величественной конной статуе жены Гарибальди. К тому месту, где почти двадцать лет назад обнаружили тело Марии Ди Ланны и где Саббатини, по словам журналиста, собирался устроить представление, которое должно было потрясти страну. Что именно он намеревался сделать? Флавия просидела час, размышляя, пытаясь привести в соответствие все известные ей факты, составить из них какую-то версию.
Итак, Саббатини похитил картину в понедельник. Теперь Флавия знала, что он планировал акцию на пятницу двадцать пятого мая. Именно в тот день в восемьдесят первом году убили его сестру. Ее тело нашли неподалеку от места, где Флавия сейчас сидела, и Саббатини хотел, чтобы Доссони собрал здесь толпу и репортеров с камерами.
Пока вроде бы все сходилось. Но почему он похитил именно эту картину? Непонятно, что символизировал пейзаж Клода Лоррена. Кефала и Прокриду? Но у этой истории счастливый конец. Может, ему было важно похитить значительную картину, придав своему деянию вес? Но какой смысл? Показать компании бывших террористов, что он еще жив? Доссони сказал, будто Саббатини желал потрясти страну. А выкуп? Как он вписывается сюда? Если ему кто-то помешал осуществить задуманное, то его сообщник — Флавия не исключала, что Доссони вполне мог стать на прошлой неделе богаче на три миллиона долларов, — решил забрать деньги и обрезать концы?