Страница 17 из 37
— Разумеется, нет.
— Именно поэтому я пришла к вам. Все-таки неплохо выяснить, кто за всем этим стоит. Тогда уменьшится вероятность неприятного сюрприза, что однажды утром вы раскроете газету, а там…
Ди Ланна кивнул:
— Мудро. Вообще-то я чувствовал, что этот мерзавец так или иначе обязательно сделает мне какую-нибудь гадость.
— Вы с ним часто встречались?
— Нет. Я не видел его почти двадцать лет. Даже не разговаривал по телефону. Для меня этот человек просто не существовал. Он предатель.
— Зачем же вы присылали ему деньги?
Ди Ланна вопросительно вскинул брови.
— Я была в адвокатской фирме, перечислявшей ему ежемесячное содержание.
— Это деньги его отца, они находятся в доверительном управлении. Я изрядно потратился на адвокатов, чтобы ограничить сумму выплат, и кое-что удалось. Но все равно средств у него было достаточно. Поэтому я очень удивился, узнав, что он решился на грабеж. До сих пор не понимаю, зачем ему это понадобилось. Он обладал одним хорошим качеством, очевидно, единственным, — ему было наплевать на деньги. Если они у него были, он их тратил. Если нет — ему было безразлично.
— Но сейчас получается так, что это похищение к деньгам отношения не имеет.
Ди Ланна пожал плечами.
— У него были какие-то друзья, приятели? — спросила Флавия.
— Тут я вам не помощник. — Ди Ланна помрачнел. — Лучше покопайтесь в полицейском досье. Что касается меня, то я об этом негодяе знать ничего не желаю.
— Чем же он так перед вами провинился? Подумаешь, однажды по-шутовски ограбил банк.
— При чем здесь это, синьора? Его кривляния меня совершенно не трогали. Он виновен в гибели моей жены. Своей сестры.
— Извините, — произнесла Флавия после непродолжительного молчания. — Я этого не знала.
— Маурицио водил дружбу с теми людьми, и, естественно, они знали все о его родственниках. Ему нравилось изображать революционера, но он не хотел, чтобы кто-то забывал, что он происходит из богатой и влиятельной семьи. Может, таким способом Маурицио бунтовал против своего отца, сильного человека, который имел диктаторские замашки, желал, чтобы все было только, как он сказал. Отец души не чаял в своей дочери, а к сыну относился прохладно. А те люди доверяли Маурицио не более, чем он им. Они держали его за шута и, конечно, пользовались его деньгами. А когда надумали провернуть эту акцию, использовали его на сто процентов. Выпытали все о родственниках. Главным образом их интересовала сестра. Он рассказал им, какой у нее распорядок дня, какие магазины она посещает и прочее. — Ди Ланна на несколько секунд замолчал, затем произнес сдавленно: — Синьора, никого в жизни я так не любил. Мы были женаты всего восемнадцать месяцев. Ее похитили, потребовали выкуп. Деньги были готовы — я заплатил бы много больше, — но вмешалась полиция. Они вычислили место, где, по их мнению, террористы держали мою жену. Окружили дом, потом начался штурм со стрельбой. Всех террористов уничтожили, но Марии там не оказалось. Ее нашли на следующий день на холме Яниколо рядом со статуей, с простреленной головой. Марии было всего двадцать четыре года. Я обезумел от горя. Ее отец слег и после этого не оправился. Двадцать пятого мая тысяча девятьсот восемьдесят первого года. Это день, когда закончилась моя жизнь.
— Странно, но я ничего не слышала о той трагедии, — промолвила Флавия.
— Неудивительно, — отозвался Ди Ланна. — Она нигде не зафиксирована. Власти решили — и мы согласились — не способствовать популярности террористов. Они явно рассчитывали, что поднимется шум. Тело жены забрали, прежде чем пресса что-либо пронюхала. Официально объявили, что она погибла в автомобильной катастрофе. Люди так и не узнали истинной причины. От этого было еще больнее, но… Я в этом и сейчас уверен. — Он устало развел руками. — До сих пор не могу с этим смириться и, наверное, никогда не смирюсь. И уж определенно никогда ему не прощу. Так что, пожалуйста, не спрашивайте меня о нем.
— Извините, я не знала, — повторила Флавия.
— Как вы могли знать? — Ди Ланна качнулся в кресле. — Министром внутренних дел тогда был Сабауда, нынешний премьер-министр. Он первый сообщил мне горестную весть. Постарался утешить. — Он усмехнулся. — От меня все ждут, когда я его сменю. Но разве я могу ответить черной неблагодарностью человеку, поддержавшему меня в столь тяжелый период? Открыто заявить об этом нельзя. Если бы стало известно, что я поддерживаю его из благодарности, это повредило бы моей репутации как политика. Поэтому приходится говорить о поддержании стабильности в обществе, единстве рядов партии и прочем. Однако считается, будто я выжидаю подходящий момент, чтобы всадить ему в спину кинжал.
Флавия внутренне поежилась. Насколько все проще с обычными преступниками. В конце концов, там хотя бы знаешь, чего от них ждать.
— Что же все-таки замышлял Саббатини?
Ди Ланна поморщился:
— Какая разница. Картина возвращена, он наконец-то умер. И это прекрасно. Пусть сгниет. За такое удовольствие не жаль и трех миллионов.
Он взял со стола фотографию в рамке и протянул Флавии. В объектив улыбалась молодая женщина с букетом белых цветов. От фотографии уже веяло историей.
— Красивая, — произнесла Флавия.
— Не то слово. К сожалению, мы не успели завести детей. В ребенке она бы продолжила свое существование. Но тот бандит лишил нас и этого.
— Извините.
Ди Ланна с видимым усилием взял себя в руки.
— Почему вы дали деньги на выкуп? — спросила Флавия.
— Чтобы помочь премьер-министру Сабауде. Он рассказал мне, кто похитил картину, — не знаю, откуда это стало ему известно, — и я сразу предложил помощь. К тому же я чувствовал определенную ответственность. Как-никак, но Маурицио все же был моим родственником. Сабауда очень беспокоился, что история получит огласку. А с финансовой точки зрения для меня это небольшая потеря. — Он посмотрел на часы. — Извините, синьора, но у меня через полчаса назначена встреча в другом конце города.
Флавия встала.
— Конечно. Я и так отняла у вас много времени.
— Все в порядке. — Ди Ланна улыбнулся. — И что вы теперь собираетесь делать?
— Похожу вокруг на цыпочках, посмотрю. Может, удастся выйти на получателя выкупа. Хотелось бы также узнать, что было на уме у Саббатини.
— Мой вам совет: оставьте все как есть. Копать совершенно бессмысленно. Мою жену похоронили, не обнародовав причины гибели. Пусть и тайна Маурицио уйдет вместе с ним. Лучшего он не заслуживает. К тому же никакой благодарности вы ни от кого не дождетесь.
В последней фразе Флавия ощутила смутную угрозу, но решила, что, видимо, ей почудилось.
11
Аргайл сознавал, что картина, висевшая в гостиной генерала Боттандо, не простая. В ней что-то было. Он запрещал себе думать о ней. Не получалось. Никто, конечно, его не торопил, но это превосходная причина, чтобы отвлечься. Особенно теперь, когда Флавия целыми днями занята. Аргайл всегда хватался за любую такую причину. Удобную, неудобную — не важно. Лишь бы отвлечься, не усаживаться за стол и не начинать сосредоточенно водить пером по бумаге. Порой на него накатывал почти физический зуд. Аргайл ощущал острую необходимость вскочить, походить, что-то сделать. Например, проверить детали, подтвердить факты.
Картина — превосходный повод. Настолько превосходный, что Аргайл заранее знал: любые его попытки сопротивляться будут сметены. Статья о художественном коллекционировании как произведении искусства может подождать.
Вообще-то он уже начал. Написал первое предложение. «Художественное коллекционирование имеет долгую историю, но, насколько мне известно, никогда не рассматривалось с эстетической точки зрения, как самостоятельный объект творчества. В данной работе я намерен…»
Хорошее начало, подумал Аргайл, откинувшись на спинку кресла и снова прочитав написанное. Очень точно намечен путь исследования. Но каким бы хорошим ни было начало, важно, чтобы и дальше все шло так же. Снижение накала, ложный пафос, глупая напыщенность или сентиментальность были бы катастрофой. Решив, что второе предложение должно быть не менее ярким, он отложил ручку и погрузился в долгие размышления о том, как этого достигнуть. А размышлял он лучше всего на ходу. Прогулка себя оправдывала, только если он в это время чем-нибудь занимался.